Деньги не пахнут 4

Глава 9

Голос Рэймонда хлестнул, словно ледяная вода:

– Ты, конечно, наделал шума.

Ответ прозвучал сдержанно, почти равнодушно:

– Просто выполнялась работа.

Рэймонд хмыкнул.

– И что, в вашей сфере все так работают?

Конечно же, нет. Если бы каждый аналитик с Уолл-стрит выходил в эфир, чтобы унизить акул финансового мира, давно бы некому было играть роль хищника. Но сейчас не стоило тратить время на такие разговоры.

Главный вопрос был совсем другой:

– Что с привлечением инвесторов для Theranos?

Компания находилась в самом разгаре закрытого раунда – акции распродавались институциональным фондам, обещая доступ к сладкому куску в десять миллиардов долларов. Любопытство жгло, как перец на языке.

– Пока всё идет гладко, – ответил Рэймонд. – Проверки в разгаре. Правда, кое-где цепляются….

Разумеется, инвесторы требовали технических документов. А там наверняка юлили, выдумывали оправдания, откладывали до последнего. И всё же график оставался прежним – никаких переносов, всё должно завершиться в течение двух месяцев. Холмс действовала грубо, но умело. Инвесторам фактически навязывался выбор: вкладываться вслепую или терять шанс навсегда. Никакого третьего варианта.

Theranos уже успел обрасти десятками контрактов, а совместные проекты с крупными торговыми сетями сделали компанию почти символом прорыва. Бумаги, презентации, документы – всё выглядело безупречно.

И кто-то в зале переговоров непременно шептал:

"Но ведь эти корпорации наверняка проверили всё досконально?"

Остатки сомнений таяли, как снег под солнцем. На их место приходил страх упустить золотую жилу. Настоящая игра на человеческой слабости – FOMO, вечный страх остаться за бортом.

Но срок был ясен: два месяца. Значит, и времени оставалось ровно столько же.

– Хочу встретиться с советом директоров лично.

Рэймонд помолчал и вернул встречный вопрос:

– Зачем так рвёшься в это дело?

С его стороны это звучало вполне логично. В его глазах интерес к Theranos мог показаться случайным – просто очередная инвестиционная возможность. Но в действительности было иначе.

– Холмс – мошенница.

Рэймонд прищурился.

– Решил поиграть в героя, разоблачить её?

Ответ прозвучал твёрдо:

– Речь идёт не о героизме. Скоро будет запущен собственный фонд. Если разобрать эту историю и не дать капиталу сгореть впустую, это станет лучшей проверкой и доказательством компетентности.

– Значит, всё упирается в деньги.

Скрывать смысл не имело резона. Для Рэймонда – это вопрос чести, для остальных – голый расчёт. Прямота в таких разговорах только упрощала сотрудничество.

– Как я говорил раньше, к совету директоров не подойдёшь просто так.

– И всё же сейчас это невозможно?

– Личных встреч не будет, – признал Рэймонд. – Но через две недели состоится мероприятие. Достану приглашение.

Этого было достаточно. Прямого входа не предлагали, но появиться на таком вечере означало получить шанс подобраться ближе.

– Благодарю.

Разговор завершился. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тихим тиканием часов. На календаре взгляд сам собой остановился на дате через две недели. Красная отметка будто светилась предвестием охоты.

Начало новой партии было совсем рядом. До нужной встречи оставалось совсем немного времени, а дел накопилось гора – словно после шторма на столе разбросано море бумаг, звон телефонных сигналов гудел в ушах, и в кабинете висел запах свежезавареного чая, перебивавшийся едва уловимым запахом кожаного дивана.

Рэймонд молча повесил трубку и остался сидеть в полумраке офиса; мысли крутились, как чайки над бурлящим портом. Первоначальный план уже пошатнулся: было намерение направлять карьеру Сергея Платонова под контролем – аккуратно, как на поводке – так, чтобы талантом можно было пользоваться, но не дать вырваться на волю. Подконтрольные семейные фонды, мягкие ограничения, эвентуальное отстранение, если ситуация выйдет из-под контроля – все это выглядело практично и без лишних чувств.

Но реальность внесла коррективы. Вспышка вокруг Epicura превратила Сергея из очередного перспективного аналитика в национальную фигуру: лица на экранах, мемы в соцсетях, обсуждения в новостях – и внезапная свобода выбора, куда идти дальше. Ловушка, выстроенная Рэймондом, разорвалась так же легко, как бумажный пакет под напором ветра. Это раздражало – в груди будто щемило, словно стальной зажим сжал ребра.

Видение Сергея во время эфира давно отпечаталось в памяти: ледяной блеск в глазах в тот момент, когда противник запнулся; удовольствие, которое скользнуло по лицу в тот самый миг, когда был нанесён заключительный удар. Аура завершённости – и в то же время ощущение хищной уверенности, как у бойца, который, натянув перчатки, идёт на ринг без тени сомнений. Такой человек – опасен. Логика точна, стратегическое мышление отточено, умение доводить задумки до исполнения – словно нож, отшлифованный до зеркального блеска. И, к тому же, дар убеждения – голос, которым можно склонить толпу.

Большинство людей, стремясь к богатству, тянутся к привилегиям, к одобрению элит: вечером в Метрополитен-клубе прячется гордость, шепчет благодарность за допуск в закрытый круг. Сергей же стоял в этом зале чужим – никакой трепетности, никакого боготворения; только расчёт и холодный интерес к ресурсам, которые можно извлечь. Он мог спокойно осквернить ритуал, уколоть того, кто стоял выше, – и не просил прощения за это.

Мысль, что подобного гения следовало бы устранить на заре, мелькнула, как опасная искра; но нехватка времени и обстоятельства лишили Рэймонда такой возможности. Остались два пути: рискнуть и продолжать использовать Сергея с опасным задним планом, либо разорвать связи окончательно. Традиционная мудрость подсказала бы второе, но Рэйчел уже плотно вплетена в это дело – выход для неё означал предательство, а Сергей сам ссылался на контрактные обязательства перед Фондом Каслмана.

Внутри кабинета, где лампа отбрасывала мягкий круг света на переговорный стол, Рэймонд снова взглянул на календарь – две недели до решающего события. В голове звенел раскалённый список задач: проверки, встречи, потенциальные союзы и, главное, план по человеческим ресурсам – с кем держать тёплые отношения, кого держать в уме как резерв. На столе лежали новые аналитические отчёты, на экране ноутбука плясали графики, а в воздухе витала терпкая смесь бумаги и элитного одеколона – запах больших ставок и ещё больших рисков.

Выбор предстоящей стратегии требовал хладнокровия: использовать Сергея, извлекая пользу из его таланта, и одновременно выстраивать страховочные меры; или искать пути, как акуратно свернуть отношения, не потеряв лицо и влияния. Стук старинного настенных часов тихо отмерял секунды принятия решения. Главное теперь – не промахнуться, ведь один неверный ход способен разрушить весь план, как внезапный прилив смывает следы на песке.

"Если отрезать все пути невозможно…" – мысль упала тяжёлым камнем и разошлась холодными кругами.

Оставался лишь один выход – использовать Сергея Платонова. Но для этого требовалось больше, чем поверхностное понимание: нужен был крючок, способ управлять, держать в узде. Значит, следовало отыскать слабое место. Найти то, чего он жаждет сильнее всего, и то, чего избегает, словно огня. Только тогда поводья можно будет крепко зажать в руках.

Началось кропотливое разбирательство. Сухие строки биографии ложились в папку одна за другой: сирота, потерявший родителей слишком рано; долгие годы борьбы за место в медицинской школе; резкий поворот – и вот уже не хирургия, а жёсткие стены Уолл-стрит. Картина складывалась, но финальных штрихов, настоящего ключа к душе не находилось.

Выбор Уолл-стрита намекал на стремление к богатству. Но деньги здесь не были ни путами, ни наградой. Сергей относился к ним иначе – не как к знаку статуса или роскоши, а как к игре, к вызову, к удовольствию самого процесса добычи. Лишь та прибыль имела цену, которую он сумел вырвать сам. Такой человек никогда не пойдёт на поводке у золота.

Значит, нужен иной способ. И взгляд Рэймонда постепенно скользнул в сторону Рейчел. В ней скрывался ответ на загадку.

***

Выходные, клуб, мягкий свет ламп над резными панелями стен. На столе тонко звенело серебро, в воздухе витал запах вина и лёгкой пряности соуса. Когда еда была подана, Рэймонд, не тратя времени на прелюдии, спросил:

– Что за человек этот Сергей Платонов?

Рейчел неловко улыбнулась, повела плечом, будто стараясь уйти от прямоты вопроса:

– Мы не так уж близки…

Но беглый, почти виноватый взгляд выдавал обратное.

– А поездка в Филадельфию? – резанул голос отца, холодный и точный.

Вилка мягко звякнула о фарфор, брови девушки сошлись в сердитом изгибе.

– Ты снова следишь за мной?

– Не путай заботу с шпионажем. Когда речь идёт о деловых поездках, телохранители – необходимость. За твоей личной жизнью никто не охотится, – ответ прозвучал сухо, но ровно.

Раздражение всё ещё жило в её движениях, но руки вновь потянулись к прибору. Лёд в бокале хрустнул, словно подчеркнув тишину.

– Если вам довелось провести с ним достаточно времени, какое впечатление он оставил? – голос Рэймонда был мягким, но требовательным.

Пауза, чуть сдвинутая в сторону тарелка, и, наконец, осторожные слова:

– Человек, который хочет сдвинуть мир.

Лоб мужчины нахмурился. Эта фраза могла бы принадлежать её кумиру – Джобсу. Но применённая к Платонову, она звучала тревожно.

– Он и правда шуму наделал в последнее время, – заметил Рэймонд, намекая на дело Epicura и телепередачу.

В голосе проскользнуло неодобрение, и Рейчел моментально это уловила.

– Он выступил против расовой дискриминации. Встал на защиту справедливости. Это же перемены к лучшему!

– Перемены… – губы отца скривились, словно от кислого вина.

Для наследника старого капитала любые сдвиги означали риск. Мир, выстроенный десятилетиями, и так накренён в их пользу. Равновесие обернётся потерями. Но Рейчел видела иначе.

В её голосе звучала вера, глаза горели:

– Пусть методы грубоваты, но цель у него – сделать мир лучше.

Рэймонд вглядывался в лицо дочери, выискивая тень сомнений, но находил лишь решимость. И тогда прозвучал прямой вопрос:

– Ты восхищаешься им?

– Он невероятный человек, – ответила она без колебаний. – Рядом с ним многому можно научиться.

Отрицать не имело смысла, и она даже не пыталась. Под сводами просторного зала витал густой аромат вина и дорогих духов, а в камине потрескивали сухие поленья, выпуская искры и легкий запах смолы. Рейчел, опершись локтем о стол, говорила с тем живым блеском в глазах, который загорался всякий раз, когда речь заходила о людях необычных, талантливых, гениальных. Восхищение такими всегда было для нее естественным, словно влечение мотылька к свету.

Рэймонд же, напротив, не мог скрыть тяжести в голосе.

– Гении не всегда благо для мира, – проговорил он низко, словно вес каждого слова пригибал воздух. – Их самоуверенность толкает на безрассудные шаги, и никакие советы они слушать не станут. Разве Платонов не таков?

История Сергея Платонова говорила сама за себя: пренебрежение сомнениями инвесторов, упорство в стратегии "высокий риск – высокая награда", полное игнорирование чужих денег и осторожных предостережений. В этом сквозила опасность, типичная для одержимого одарённого ума.

– Для них важно лишь то, чтобы итог оказался блестящим. А какими средствами он достигнут – не имеет значения. Ради цели такие люди используют других без тени сомнения.

Рейчел нахмурила брови и возразила, в голосе её прозвенел звонкий вызов:

– Но ведь люди всегда используют друг друга. Тогда выходит, что и ты с Джерардом такие же?

– Да, – не стал отрицать Рэймонд. – Каждый человек в чем-то использует ближнего. Но большинство все же держит свои амбиции в рамках правил и морали. Они ограничивают себя, чтобы не разрушить порядок, чтобы не погрузить общество в хаос. А гении… им плевать, что останется после них, лишь бы результат оказался тем, о каком они мечтали.

И примеров хватало. Достаточно было взглянуть на недавние события: размахнувшийся пожар по всей стране, города на ушах, спецслужбы и полиция в полной мобилизации. И в центре этого – Платонов.

– Люди, что оказываются рядом с такими, тоже обречены пострадать. Потому и прошу тебя держаться подальше, быть осторожной, – голос Рэймонда стал тверже, словно он вбивал эти слова в память дочери.

Некоторое время Рейчел молчала. Казалось, его предупреждение достигло цели, и на сердце легло облегчение. Но её тихо прозвучавшие слова перевернули всё:

– Если рядом оказывается человек, переступающий моральные границы… разве не наша задача – помочь ему остаться на верной дороге?

***

До Калифорнии оставалось две недели.

Попытка пробиться туда под предлогом деловой поездки захлебнулась на корню.

– Это невозможно. Вопросы управления активами – совсем другой отдел, – ответил сухо Джефф.

Не Пирс, как ожидалось. После скандала с "Эпикура" Пирса повысили – кресло в правлении, новый кабинет на верхних этажах, откуда Нью-Йорк выглядел игрушечным городком. Его место занял Джефф, и теперь именно он стал непосредственным начальником.

– Договоренность у тебя была только с Пирсом. Ко мне она не относится. Отныне никаких внешних контактов. Сиди тихо, – добавил он с оттенком недоверия.

После истории с "Эпикура" в глазах Джеффа поселилось стойкое ощущение: подчинённый превратился в мину замедленного действия. И позволять этой мине свободно гулять за пределами офиса он не собирался.

Сквозило в его голосе малодушие, и от этого становилось тесно в кабинете.

Мысль вертелась одна: "Сначала нужно разобраться с этим". Ведь поездка в Калифорнию через две недели была только началом. Полноценное наступление на "Теранос" потребует новых разъездов, подготовок, встреч. Но начальник намертво встал поперёк дороги.

Уйти из "Голдман" и обрести свободу? Да, но вместе со свободой потерялась бы сила имени, тот самый авторитет, что открывал нужные двери.

Задача стояла тонкая: остаться внутри корпорации, но работать вне её задач, сохранив свободу для расследования "Теранос".

Ясно было одно: Джефф никогда не подпишет такой карт-бланш.

Значит, оставался другой путь.

"Если Джефф отказывает – убедить кого-то выше".

Как бы ни называлась его должность, Джефф – лишь винтик. А вот Пирс теперь сидел там, где решались настоящие вопросы.

Сообщение ушло короткое: "Есть важный разговор. Напиши, когда сможешь".

День прошёл в тишине. На экране телефона не загоралось новое уведомление, и с каждой минутой ожидание липло к вискам неприятным холодом. Понятно, что новый пост делает Пирса занятым, но времени ждать больше не оставалось.

Пальцы уже коснулись клавиш, готовые отправить повторный запрос, когда экран наконец вспыхнул:

"Поднимайся сейчас".

На сорок седьмом этаже башни "Голдман", в угловом кабинете, где стеклянные стены открывали сразу два горизонта, стоял человек и смотрел в пустоту. Под его ногами мягко пружинил ковер, приглушая шаги, а за окнами вечернее солнце растекало по воде Гудзона густую, густо-алую краску. За рекой простирались серые кварталы Джерси, уже окутанные лёгкой дымкой.

Пирс, однако, не видел ни реки, ни заката. В руке горел экран смартфона.

"Есть срочный разговор. Напиши, когда сможешь."

Сообщение от Сергея Платонова.

Брови Пирса невольно сдвинулись. Сколько раз за последние часы он перечитывал эти строки? Много. И всякий раз внутри вспыхивал один и тот же вопрос: "Чего он добивается?" От Платонова нельзя было ожидать обыденности – слишком уж странное впечатление оставлял этот человек.

– Может, это даже шанс, а не беда…, – пробормотал Пирс, словно сам себе напоминая, зачем в принципе связался с ним.

С первого же дня рядом с Сергеем ощущалось то самое – едва уловимое, но реальное – что когда-то исходило от тяжеловесов Уолл-стрит. У тех, кто двигал миллиарды одним движением пальца, было что-то особенное, не сводимое к знаниям или опыту. Необузданная дерзость, презрение к обычным рамкам, ощущение собственной силы. В Платонове сверкала та же искра.

Именно поэтому когда-то было решено: "Надо наладить с ним контакт заранее. Вдруг из него выйдет новый Сорос?" Ведь весь инвестиционный банкинг держится на связях, и чем больше знаешь тех, кто однажды может перевернуть рынок, тем выше цена тебе самому.

Но масштаба того, что случилось потом, Пирс не предугадывал.

Сначала – легкая ухмылка: талантливый парень, спору нет. Потом – снисходительное молчание, когда тот обошёл конкурентов внутри офиса и, словно играючи, подмял под себя чужой круг ставок. Но вскоре – тревожное чувство, когда Сергей пошёл "ва-банк" и не дрогнул. А теперь….

– Сумасшедший, – вырвалось вслух, тихо, почти с восхищением.

И как ещё назвать человека, который ради проекта разжёг такую бурю? Движение вокруг "Эпикура" и BLM уже сравнивали с "Yes We Can" Обамы или с "Occupy Wall Street". Газеты писали о "духе времени, о жажде перемен через солидарность". Но никто не знал главного: за всем этим стоял один единственный новичок.

Огромная страна полыхала – а он оставался безмятежным. В разгар всеобщей паники, когда коллеги дрожали и не спали ночами, этот человек спокойно жевал бутерброд и равнодушно спрашивал:

– Ты что, есть не будешь?

В ту секунду Пирс ощутил нечто близкое к страху. Поднять на себя ненависть миллионов и не моргнуть глазом – такое не укладывалось в привычные рамки человеческого.

И всё же именно это качество делало Платонова бесценным.

Он уже заявил, что создаст собственный хедж-фонд. Если за год работы в "Голдмане" он сумел поднять такую бурю, то чего ждать, когда выйдет в самостоятельное плавание?

Для Пирса в этом маячил шанс. Пока Платонов оставался в корпорации, он был проблемой. Но за её пределами, с собственным фондом, превращался в объект всеобщего внимания. Все захотят понять его мотивы, разгадать его стратегию.

А значит – время вложиться в него только начиналось.

Связаться с таким человеком напрямую мало кто решился бы – слишком хлопотно и рискованно. Вот тут-то и открывалась возможность для Пирса: встать посредником, стать мостом между Сергеем Платоновым и теми, кто жаждал бы с ним делать дела.

Мысль эта зрела постепенно и, когда оформилась, зазвенела в голове почти сладким предвкушением. Спрос был бы колоссальным – ведь Платонов никогда не станет жить тихо и смиренно, его природа иная. Раз уж паутина сплелась, зачем вырываться? Куда разумнее извлечь из неё всё, что возможно.

Стоило этой идее окончательно утвердиться, как раздался осторожный стук, а затем дверь беззвучно приоткрылась. В кабинет вошёл сам Платонов.

– Давненько не виделись, – прозвучало спокойно.

– Прошло не так уж много времени, – отозвался Пирс и, кивком указывая на кресло, пригласил гостя присесть.

Разговор он начал сам:

– Для начала – хорошие новости. По делу "Эпикура" назначен особый бонус.

Редкий жест: такие выплаты обычно полагались лишь в начале года. На лице Платонова промелькнуло лёгкое удивление.

– Сто пятьдесят тысяч долларов, – уточнил Пирс. – Но с условием: ещё полгода работы в компании.

– Значит, удерживающий бонус, – тихо заметил Сергей.

– Именно так, – подтвердил Пирс.

Такие премии предназначались лишь для того, чтобы надёжно удержать ценных сотрудников: уйдёшь раньше срока – вернёшь всё до цента.

В глазах Платонова на миг блеснуло удовлетворение суммой, но тут же взгляд его потемнел. Очевидно, задерживаться он не собирался.

– До меня дошли слухи, что планируется независимый старт, – продолжил Пирс с мягкой улыбкой. – Видимо, сроки не совпадают.

Затем, чуть наклонившись вперёд, добавил:

– Назови сам, какой срок тебе нужен. Если возможно скорректировать, я попробую устроить.

Сергей помедлил, будто взвешивая, стоит ли говорить. Потом коротко бросил:

– Три месяца.

– Спешишь, – Пирс даже не скрывал лёгкого удивления.

В ответ прозвучала лишь едва заметная улыбка.

– Хорошо, – кивнул банкир. – Проверю, сможем ли сократить срок до трёх месяцев.

На самом деле решение уже было принято: весь этот "бонус" являлся приманкой, ловко подкинутой самим Пирсом, чтобы узнать настоящие намерения Платонова. Спросить напрямую – бессмысленно: правды не дождёшься. Деньги же редко обманывают.

Теперь всё стало ясно: у него осталось всего три месяца. Оставалось надеяться, что за это время Платонов не успеет натворить чего-то грандиозного… хотя в это верилось с трудом.

– Ну что ж, – Пирс сцепил пальцы и наклонился к собеседнику, в голосе проступила серьёзность, – так о чём же хотел поговорить?

Выражение лица Платонова чуть изменилось: привычная уверенность сменилась осторожной сосредоточенностью.

– Советом хотел бы воспользоваться, – произнёс он негромко.

– Советом? – переспросил Пирс, насторожившись.

Неожиданность витала в воздухе, словно резкий сквозняк распахнул тяжелую дверь в тишине. Сергей Платонов, известный своей самоуверенностью и упрямым характером, вдруг заговорил о совете. Его голос прозвучал с оттенком осторожности:

– Есть дилемма. Позволишь говорить прямо?

Вопрос повис в комнате, как металлический звон, отразившийся от стен. В голове Пирса зашевелилось подозрение: что за игру затеял этот человек? Ведь с Платоновым пустяков не бывает.

– Почему именно ко мне? Разве у тебя нет начальника, Джеффа? – слова были брошены с холодной усмешкой.

– Это не касается слияний и поглощений. Речь о другом деле, и не знаю, стоит ли браться самому, – голос Платонова звучал ровно, но в нем таилась скрытая напряженность.

Взгляд Пирса сузился. Верить в откровенность собеседника не приходилось: наверняка тот хочет использовать чужую власть в своих целях.

– Лично вмешиваться не обещаю.

– Об этом речи и нет. Нужен лишь твой взгляд со стороны.

Короткая пауза тянулась, будто время застыло. Потом Пирс решил: лучше выслушать. Любой скандал, заваренный Платоновым, всё равно обрушится на него, как на главу инвестиционного блока. Знание – это защита.

– Говори.

Сергей откинулся в кресле, сложил пальцы и произнёс тихо, почти буднично:

– Сейчас курирую один проект в команде управления активами. Компания "Theranos".

Имя было знакомо. Пирс заранее навёл справки, когда тот добивался командировки. Стартап в области биотехнологий, подающий большие надежды. Учитывая специализацию Платонова, интерес казался естественным. Но настойчивость, с которой он съездил на место, тревожила.

И вот теперь….

– Думаю, это мошенники.

Эти слова упали на стол тяжёлым грузом.

– Их техническая документация катастрофически слаба. Я копнул глубже…, – сдержанный голос разрезал тишину. – Следы подделки: использование чужих материалов из университета Джонса Хопкинса, фальшивые подтверждения, отсутствие клинических испытаний. Даже разрешение FDA подано лишь недавно – и только на один из двух сотен тестов. Это станет грандиозной проблемой.

Взгляд Платонова потемнел, а черты лица заострились.

– В подобном случае как поступить?

Слова прозвучали почти искренне, но Пирс ощущал фальшь, будто кто-то играет слишком гладко на расстроенном инструменте.

– Если углублюсь, смогу найти доказательства. Но тогда придётся оставить дела MA. Поеду снова на место.

Вот оно – истинное желание: уйти от прямых обязанностей, заняться разоблачением, выйти за пределы своего отдела. Слишком уж обширная прелюдия ради простой просьбы.

– При таком объёме подозрений разумнее расследовать дальше. Ослепнуть можно лишь от собственного равнодушия, – произнёс Платонов, слабо скрывая нажим.

Пирс вдруг понял: его водят за нос. Тот строит из себя озабоченного правдолюба, но на самом деле уже подсчитал выгоду. И всё же момент был упущен – разговор закручен умело, и разворачивать его назад стало невозможно.

Голос Платонова оставался мягким, но в нем слышался холод металла:

– А если этот обман всплывёт позже?

В комнате запахло тревогой, как перед грозой. Слова висели в воздухе, а вместе с ними – понимание: если всё сказанное правда, разоблачение неизбежно. Технологии компании – пустышка, продукт ещё не прошёл одобрения FDA. Вопрос заключался не в том, случится ли скандал, а лишь когда он грянет.

Проблема теперь была иной, куда глубже, чем казалось вначале. Пирс уже знал слишком много. Этот яд проник в сознание и не отпускал. С недавним повышением до руководящей должности ситуация обретала новую окраску: любое неосторожное слово могло обернуться заголовками в газетах – "Исполнительный директор Goldman был осведомлён о мошенничестве Theranos".

Только два пути оставались перед ним. Либо начать настоящее расследование, собрав команду и документы, либо сделать вид, что уши его остались чисты, а разговор – случайным шумом за окном. Но клиенты банка вложили деньги в эту компанию. Отвернуться – значило расписаться в собственной трусости, оставить за спиной шлейф обвинений в предательстве доверия.

Тяжёлым грузом ложились воспоминания о прошлом. Во время кризиса ипотечных бумаг Goldman уже обвиняли в слепоте, а позже и в цинизме – когда банк толкал на рынок опасные продукты, чтобы набить собственные карманы. Тогда грянул иск SEC и последовал гигантский штраф. Годы минули, но пятно не смылось. Оно въелось в репутацию, словно едкий запах гари в стены старого дома.

И теперь, если вновь всплывёт скандал, если кто-то докажет, что руководитель Goldman закрыл глаза на очевидное мошенничество? Одно лишь присутствие на этом разговоре уже походило на капкан. Пирс щёлкнул языком – тихо, как отрывистый выстрел в пустой комнате. Ошибка была в том, что позволил разговору зайти так далеко. С той минуты, как начал слушать Платонова, ловушка захлопнулась.

Но дух ещё не сломлен. "Так легко в западню не скинешь", – мелькнуло в мыслях. Первое неверное движение уже сделано, пути назад нет, значит, остаётся одно – обратить ситуацию в свою пользу.

– Соберу команду. Но при одном условии, – голос прозвучал ровно, но в нём звенела сталь. – Если появятся подобные сомнения, идёшь сначала ко мне.

Здесь не нужны были обходные формулировки.

– Любое дело, где замешан инвестиционный блок, – сперва ко мне. Всегда.

Прямая линия, прямой доступ. Право первыми узнавать о шагах Сергея Платонова. Человек-ураган, ходячее бедствие. Но если научиться слышать его раскаты грома раньше других, можно превратить разрушительную бурю в систему раннего предупреждения.

– И ещё, – добавил Пирс, склонив голову, – считай это новым долгом.

Уже второй долг. А долги имеют свойство копиться и оборачиваться рычагом в нужный момент. Настанет день, когда Платонов вновь встряхнёт страну скандалом. И тогда люди сами прибегут к Пирсу, умоляя укротить эту бурю. Вот тогда счёт и будет предъявлен.

Полного контроля достичь не удастся никогда, но даже само признание долга даст время. А время в таких играх стоит больше золота. И ещё – поднимет самого Пирса выше, сделает весомее.

– Ну так что скажешь?

Тишина. Лишь гул кондиционера и едва слышное постукивание пальцев по столешнице.

– …

Платонов молчал, но пауза оказалась лишь частью игры.

– Не интересует – забудь, – Пирс пожал плечами. – Разберусь сам.

Ход сделан: формирование команды без участия Сергея снимало риск обвинений в халатности. Если тот хотел остаться в игре – придётся согласиться на условия.

После короткой паузы Платонов произнёс:

– Хорошо.

Но в ту же секунду у Пирса внутри что-то кольнуло. Улыбка на лице собеседника оказалась слишком широкой, уголки губ взлетели слишком высоко. Словно кошка, которая уже поймала мышь и теперь лениво играет ею.

В животе холодком разлилось недоброе предчувствие. Где-то он упустил ещё одну ловушку.