Деньги не пахнут 4

Глава 13

Шарма, с подчеркнутым высокомерием скрестив руки на груди, смотрел прямо в глаза, словно пытался задавить одним лишь взглядом. В его позе чувствовалась холодная надменность, а в уголках губ застыла лёгкая ухмылка, больше похожая на вызов. Затем, медленно, с расстановкой, он произнёс неожиданное:

– Думаю, вам прекрасно известно, кто входит в совет директоров компании. Два бывших госсекретаря, экс-министр обороны, сенатор, несколько бывших генеральных директоров крупнейших корпораций. Совет укомплектован самыми видными фигурами.

Он сам вывел разговор на тему совета директоров, словно заранее готовил эту карту.

– Как думаете, почему такие люди поддержали и вложились в компанию?

Вопрос повис в воздухе тяжёлым эхом. От него веяло странным запахом – смесью полированного дерева и старых сигар, как будто разговор перенёс всех в закрытый клуб, где подобные решения и принимаются.

Чем глубже шло расследование, тем нелепее выглядела сама картина. Как могли люди, обладающие столь весомым политическим и жизненным опытом, связаться с предприятием, насквозь дырявым и шатким? Неужели только из-за блистательной витрины – громких имён Кремниевой долины, нобелевских лауреатов и профессоров с мировыми регалиями?

Совет состоял из людей, чья карьера пришлась на холодную войну, где любое неверное слово могло стоить карьеры, а порой и страны. Эти фигуры умели мыслить стратегически, взвешенно, умели видеть дальше остальных. Трудно поверить, что они пошли на поводу у моды.

И тут Шарма добавил ещё более странное:

– Если такой аналитик, как вы, видит изъяны, думаете, они не видят?

В комнате стало тише. Воздух будто сгустился.

– Хотите сказать, что они вложились, прекрасно зная обо всех слабостях?

На губах Шармы мелькнула кривая усмешка, глаза засияли холодным огнём презрения – взгляд сверху вниз, как на неумелого игрока, сделавшего нелепый ход.

– Не думаю, что могу раскрыть это так просто. Но вам стооит задуматься: если люди куда более влиятельные, чем вы, приняли решение вложиться, значит, на то была веская причина.

В словах слышался вызов: "Раз приняли наверху – значит, смирись." Но что-то в его тоне прозвучало фальшиво. Ложная нота, как трещина в стекле.

"Истинная причина вложений совета…" – эта мысль повисла тревожным отголоском.

Заставить Шарму выдать себя оказалось делом техники. Достаточно было взглянуть на него с лёгким сожалением, словно собеседник – лишь пешка, а не фигура.

– Вы ведь и сами этого не знаете, верно?

На лице Шармы что-то дёрнулось. На миг маска сорвалась, и в голосе зазвучал звериный оскал:

– Я второй человек в компании. Как я могу не знать?

Слишком резкая защита – значит, в точку. Внутри что-то болезненно кольнуло.

Тон смягчился, в голосе появилась вежливая извиняющаяся интонация:

– Нет-нет, разумеется, вы в курсе. Я лишь имел в виду, что детали могут быть недоступны. Ведь разговоры с такими людьми не всегда просты.

– На что вы намекаете? Разговоры подобного рода происходят естественно….

– Официальные речи через корпоративные каналы – да. Но ведь личных, искренних бесед у вас с ними не было, верно?

Ответа не последовало. Взгляд Шармы потемнел, а тишина стала красноречивее любых слов.

Конечно, таких разговоров у него быть не могло. Слишком высока дистанция. Слишком крепка невидимая стена.

Губы дрогнули, и вырвалась тихая усмешка – горькая и едкая:

– Значит, и здесь действует свой "потолок"….

Эти слова прозвучали как приговор. В воздухе запахло металлом, словно перед грозой: сдерживаемая злость, обида и унижение висели над столом невидимым облаком.

В комнате повисла тишина, плотная и тягучая, как дым от дешёвых сигар. Слова о невидимой стене – барьере, сдерживающем тех, кто не рождён в нужной семье и не вписан в правильный круг, – задели Шарму до глубины. На лице его мгновенно проступила мрачная тень.

– Мы с тобой разные, – процедил он, словно выплюнул камешек изо рта.

Тонкая усмешка коснулась губ собеседника:

– Разумеется. Ты – операционный директор. Далеко не каждая фигура доходит до этой клетки на шахматной доске. Особенно если речь идёт о человеке с азиатскими корнями.

На пол упал взгляд, задержался на сером ворсе ковра, и в воздухе разлилась горечь невесёлой усмешки.

– Есть пословица: дракон может подняться даже из маленького ручья. В ней вера – талант способен преодолеть бедность и тесные берега. Казалось, Америка тоже жила по этому закону. Но истина оказалась несколько иной.

Словно тяжёлый камень, сорвался вздох.

– Был один друг. Выпускник Гарвардской школы права, лучший из курса. Трудное детство, но блестящий ум. Его приняли в крупную юридическую фирму – тогда все говорили: "Вот он, дракон". Но прошло семь лет… и партнёром стал вовсе не он. Партнёром стал белый сокурсник, который в Гарварде больше гулял и пил, чем учился.

Такие истории в Америке случаются каждый день. И когда их рассказывают, у рассказчиков наступает будто амнезии, и они вдруг и сразу забывают, что лучшими управленцами становятся не отличники, а как раз троечники и естественно, что такого человека и поднимают вверх независимо от расы и вероисповедания. Но отличникам-то ведь очень обидно, они вот жопу рвали, а никто этого в итоге не оценил. И начинаются рассказы, про то что вот это из-за расы, пола или неправильной школы. Хотя надо признать, что и такое бывает, что предпочтение отдают тому, кого лично знают, а не какому-то неизвестному выскочки. Человек есть человек. Но этого Шон не добавил, не правду он искал, а пытался надавить на собеседника в нужном ключе.

– Товарищу тогда сказали: чтобы стать партнёром, нужен другой талант. На этом уровне уже важнее всего умение вести клиентов. Иными словами, нужно не только образование, но и происхождение, и связи. Всё то, что называется "социальным капиталом".

Дети юристов всегда лучшие юристы чем те, кто этим занимается в первом поколении. Лила династии в том и лежит. Этого он тоже не сказал, поскольку это шло в разрез с тем ключом в разговоре, который он применял.

Зато прекрасно так намекнул, что верхние этажи общества принадлежат тем, у кого этот капитал есть: белым, богатым, наследующим фамильные клубы, дорогие школы, элитные университеты. И это отличная отговорка для тех, кто не дотягивает.

Голые способности редко открывают двери. Они крайне редки сами по себе. Потому специально стараются педалировать на иллюзию равных возможностей разбивающихся о реальность. Достаточно вспомнить Джерарда: даже после того как ему принесли целое состояние, в глазах его всё равно светилось подозрение. Особенно если не упоминать того, что у него изначально было подозрения на мутные схемы какого-то мужика вокруг его сестры.

Тех, кто поднимается благодаря таланту, а не по наследству, система встречает не аплодисментами, а холодом. Правильно, ведь сначала нужно доказать, что ты реально чего-то стоишь. Никто ведь тебя не знает и поручиться за тебя не может, а риск, он везде риск. Но естественно, чтобы получить кусок халявы в обход системы нужно давить на другие кнопки, что обычно и делается. Вот я азиат, потому у меня и всё плохо. Был бы женщиной, плохо было бы поэтому.

Шарма не мог этого не знать. Но поверили ли ему до конца, позволили ли войти в круг "своих"? Его лицо стало каменным, когда прозвучало:

"Казалось, ты пробил потолок, заняв место в C-suite… Но за ним оказался другой, выше и толще прежнего."

Под "C-suite" подразумевались вершины – кресла генерального директора, операционного директора, финансового директора.

Взгляд, полный притворного сочувствия, скользнул по его лицу. В этом взгляде читалось: "Даже тебе приходится упираться в тот же потолок. И прекрасно понятно, как это ощущается."

Шарма ещё больше замкнулся в себе, черты лица заострились, голос снова хрипло повторил:

– Мы разные.

– Конечно, сказал лишнее. Прости, не хотел задеть, – прозвучали слова извинения, но выражение жалости с лица не исчезло. Напротив, оно стало мягче, словно сожаление о том, что пришлось коснуться больного места.

А затем разговор ловко ушёл в сторону:

– Так о чём мы говорили? Ах да, о причинах инвестиций совета директоров.

Лилиана, словно зритель на премьере, нетерпеливо вмешалась и вернула беседу на прежнюю дорогу. В глазах её блеснул азарт, будто перед ней разворачивалась драма. Остальные участники встречи, пятнадцать человек, смотрели с тем же напряжением.

Шанс был схвачен. Голос зазвучал спокойно, почти буднично:

– Не стоит ломать голову над этим. У совета были свои причины, и нам их всё равно не узнать.

Но взгляд оставался прежним – в нём по-прежнему таилась жалость, будто говорилось без слов: "Ты – азиат, COO, которого держат в стороне. И ради твоего достоинства не буду копать глубже."

Если бы Шарма замолчал теперь – это стало бы признанием.

Тусклый свет люстры падал на стол, блестя на полированных папках и разложенных графиках. В воздухе стоял густой запах кофе, смешанный с лёгким ароматом дорогого лосьона, которым пользовался Шарма. Он держался так, будто его плечи подпирали потолок, будто весь мир обязан был слушать его монолог. Взгляд его был колюч, губы кривились в насмешливой усмешке.

– Это нелепо, – сорвалось с его уст, и воздух будто зазвенел от этого сухого звука.

Не выдержал. Гнев в его голосе был предсказуем.

Он презрительно хмыкнул, резко откинулся на спинку кресла и, скрестив руки, заговорил с таким видом, будто открывает перед залом театра великую тайну:

– Ты вообще понимаешь, что такое настоящая ценность "Теранос" и "Ньютона"?

Слова посыпались как мелкие камешки, со звоном, с самодовольным блеском в глазах.

– Это не просто удобство или скорость. Это куда большее. С "Ньютоном" отпадает нужда в гигантских лабораториях и бесконечных машинах для анализов. Один прибор размером с небольшой принтер – и всё, его можно поставить хоть в супермаркете, хоть в офисе, хоть в аэропорту. Никаких больниц, никаких очередей. Диагностика станет доступна везде и каждому.

Плечи его расправились, голос стал громче, почти торжественным:

– Это начало революционной децентрализации медицины!

Слово "децентрализация" он произнёс с таким восторгом, будто объявлял о падении старой империи.

Противоположность централизации – вот его кредо. Всё, что раньше стекалось в центр, теперь рассыплется по рукам миллионов.

– Посмотри вокруг, – продолжал он с пылающим взглядом. – Мир меняется. Универмаги уступили интернет-магазинам. Телевидение – стриминговым сервисам. Газеты – цифровым платформам. "Теранос" ведёт за собой новую эру – эру децентрализации медицины.

Здесь и скрывался ключ. Тот самый яркий "ключевой термин", которым Элизабет Холмс оплела совет директоров и элиту.

"Децентрализация…" – слово зазвенело в ушах, словно монета, упавшая на каменный пол. В этом действительно был соблазнительный поворот.

– Все великие перемены в истории начинались именно с децентрализации, – вещал Шарма. – И те, кто не успевал подхватить волну, просто уходили в небытие. Выбор прост: либо шагнуть в будущее, либо раствориться в прошлом.

Слова его катились, как барабаны перед битвой. Но смысл, по сути, был до смешного примитивен. Речь шла не о страхе упустить выгоду, а об элементарном хеджировании.

Инвестиции совета не были плодом слепого восторга. Это был страх богатых потерять. Хитрый, холодный расчёт.

У состоятельных людей иная логика. Они играют так, будто ставки делаются сразу на двух лошадей. Чемпион с очевидным преимуществом и тёмная лошадка с мизерным шансом. Простые обыватели кладут всё на фаворита. Рисковые мечтатели – на неизвестного. Богачи же – на обоих. Основная сумма уходит на чемпиона, но часть – на случайное чудо. И если неожиданно выигрывает слабый, потери от фаворита окупаются сторицей.

Так они страхуют себя. Так хранят капитал.

И "Теранос" для них был именно страховкой – страховкой от перемен в медицине. Успех? Значит, они первыми в новой эре. Провал? Пусть, потеря спишется как страховой платёж.

Но именно эта лёгкость, с которой они относились к рискам, обернулась бедой: другие, глядя на громкие имена, инвестировали слепо, словно на запах дорогого вина, не замечая осадка.

Шарма, видя, что его слушают, наливался уверенностью:

– Да, у "Теранос" есть слабости. Но у какой инновации их нет? Возьми "Фейсбук". Вначале их модель дохода была туманной, их ругали за утечки личных данных. Но они думали только о росте. И теперь смотри – они на вершине.

Слова его били в воздух, словно ладони о барабан.

– Или "Спейс Зет". Двенадцать лет неудач. Ни одна ракета не садилась как надо. Но капитал шёл рекой. Почему? Потому что ошибки – лишь цена прогресса.

Лицо Шармы озарила самодовольная ухмылка.

– Знаешь, почему "Спейс Зет" не выходит на биржу? Потому что скептики мешают рисковать. Они берут только тех инвесторов, кто видит будущее. Мы такие же. Инвесторы, полные сомнений, нам не нужны. Для нас они обуза.

Это уже был не намёк, а прямая угроза.

В комнате запахло напряжением, словно медь раскалилась на углях.

Поглядев на часы, Сергей Платонов сделал вид, что говорит примирительно:

– Возможно, критики было слишком много. Если это прозвучало грубо, прошу прощения. Видимо, взгляд оказался чересчур узким.

Шарма довольно прищурился, уголки губ поползли вверх.

– Не доверяешь нам – забирай свои деньги.

Но ответ прозвучал мягко и неожиданно:

– Нет. "Теранос" достоин доверия. Инвестиции будут продолжены.

Часы на запястье показывали четыре ровно. Вовремя. День и так подходил к концу, а впереди ждал вечерний бал – благотворительный гала-ужин. Там предстояло встретиться с советом директоров. А всё, что только что было вырвано из Шармы, станет оружием в разговоре.

С искренней улыбкой прозвучало заключение:

– Сегодня удалось услышать многое, за что можно благодарить только вас. Ценные мысли, полезные выводы. Огромное спасибо.

***

Вечер тянулся лениво, пропитанный густым запахом кожи и полированного дерева салона автомобиля. Часы на приборной панели показывали половину шестого, когда чёрный седан мягко катился к роскошному отелю "Фэйрмонт". На заднем сиденье, рядом друг с другом, устроились Холмс и Шарма.

Шарма, расправив плечи, рассказывал о встрече с Сергеем Платоновым, будто о сражении, выигранном одним хлёстким ударом. Голос его дрожал от самодовольства:

– Сказал ему прямо: хочешь – забирай инвестиции. И знаешь, он сразу сдулся, мигом изменился.

Холмс подняла взгляд, её лицо оставалось спокойным, но в глазах скользнула тень неодобрения. Её настораживала чрезмерная резкость Шармы – сама она предпочитала действовать тоньше.

– В лицо сказал? – тихо уточнила она.

– А что такого? Он тут же сдался, – усмехнулся Шарма.

Холмс выдержала паузу, потом кивнула, словно соглашаясь с неизбежным.

– Впрочем, ты поступил правильно. Надо было проверить его на прочность хоть раз.

И всё же в её голосе звучало предупреждение:

– Но не теряй осторожности. Этот человек опасен.

Шарма рассмеялся, отмахнувшись, будто от назойливой мухи.

– Опасен? Смешно. Его и через месяц никто не вспомнит.

Машина замедлилась у парадного входа, где под светом фонарей мерцали лаковые туфли швейцаров, а из открытых дверей веяло ароматом шампанского и свежих цветов.

– Ваши имена? – спросил администратор у стойки регистрации.

– Элизабет Холмс, – прозвучало уверенно.

– Рахул Шарма, – добавил он, стараясь не выдать внезапного волнения.

Пальцы его похолодели, сердце дернулось: а что, если фамилия не окажется в списке? Но вот сотрудник протянул пластиковый бейдж и тонкую брошюру – тревога растворилась, уступив место облегчению.

Коридоры вели их к залу приёмов, откуда доносился гул голосов, звон бокалов и негромкие аккорды струнного квартета. В воздухе витал запах дорогого парфюма и лёгкий дым свечей.

– Элизабет! – раздалось вдруг из толпы.

Холмс обернулась – к ней спешила женщина с живой улыбкой.

– Джессика? – голос Холмс потеплел.

Подруги обнялись. Старая знакомая, Джессика Ламберт, происходила из семьи, чьё имя в Силиконовой долине произносили с уважением: одни из первых инвесторов, маститые венчурные капиталисты.

– А это наш операционный директор, Шарма, – спокойно представила Холмс.

Тот улыбнулся, стараясь излучать уверенность:

– Рад знакомству. О вас много рассказывала Элизабет.

– Вы, наверное, немало трудитесь, помогая ей, – ответила Ламберт учтиво, но внимание её тут же вернулось к Холмс. – Кстати, здесь есть человек, который очень хочет увидеть тебя…

Она легко коснулась локтя подруги и повела её вглубь зала.

Шарма остался один среди блеска люстр и шелеста шёлковых платьев. Снаружи он сохранял безмятежность, но внутри где-то глубоко тлело неприятное чувство – словно его оставили за кулисами праздника.

Под хруст бокалов и переливы тихого смеха, растворяющегося в густом воздухе зала, Шарма ощутил неловкий холод одиночества. На секунду мелькнула мысль – почему бы не пойти за ней? Но тут же будто чужой голос, возникший откуда-то из глубины сознания, прошипел:

– Значит, и здесь есть потолок.

Резкое движение головой, будто желание вытряхнуть наваждение. Нет, всё иначе. Не простой служащий, не безымянный винтик – операционный директор. Должность, вес, власть. Но в роскошном зале с высоким потолком, где золотые люстры рассыпали сияние по лакированным полам, все титулы казались пустыми.

Шарма окинул взглядом толпу: группы людей, тесные кружки бесед, лёгкий перезвон украшений, запахи парфюмов, словно разноцветный туман. Каждый был при деле, каждый уже знал друг друга. На мгновение показалось, что вот – вошёл мужчина один, но едва шагнул в зал, его уже встретили улыбками и объятиями.

Мысль резанула: без Холмс к нему никто не подойдет. Она – обладательница невидимой паутины связей, унаследованной ещё от предков. Её фамилия хранила отголосок былой власти – предок когда-то держал в руках продовольственную империю, и хоть бизнес давно развалился, связи остались, как корни старого дуба, пробившиеся сквозь землю. Именно через эти корни и потекли первые деньги в Theranos. А то, что за просто так и кошки не плодятся, откинуто им было легко. Ведь как ещё найти себе оправдание? Ведь без идеи никакие деньги к Холмс и не потекли бы. Но то мелочи, когда ваше эго раздуто до непомерных величин.

Шарма горько осушил бокал. Вино жгло горло, оставляя терпкий след. Внутри всё переворачивало ощущение несправедливости: диплом Беркли, годы работы в уважаемых компаниях – и всё впустую. Ни один инвестор не протянул руку, пока рядом не появился белый сооснователь. В то время как Холмс, бросившая колледж, лишь щёлкнула пальцами – и деньги потекли рекой. Благородная фамилия, светские связи, кровь из верхних слоёв общества. А то что он ничего никому не смог в итоге предложить интересного, а она смогла, он естественно опустил.

Чтобы удержаться на плаву в этом мире, нужно было не образование и не упорство – а умение быть "своим". Тут же был сделал удобный для себя вывод. Ведь доля правды в нём была! Небольшая, но….

Гул в зале перекрыло знакомое лицо. Оуэн Карсон – глава влиятельнейшей частной инвестиционной компании Силиконовой долины. Человек, от которого пахло деньгами и властью, как от крепкого коньяка.

Шарма расправил плечи, шагнул вперёд, представился:

– Операционный директор Theranos.

Карсон взглянул рассеянно, словно сквозь него.

– Theranos… Ах да, это компания Элизабет Холмс?

– Всё верно, – кивок, почти слишком быстрый.

Взгляд Карсона уже скользнул мимо, за плечо, как будто Шарма был лишь случайной помехой.

– А Холмс не с вами?

– Вышла ненадолго. Рад наконец встретить вас лично, столько слышал….

– От кого именно? – Карсон чуть приподнял бровь.

– От мистера Хьюстона, члена совета директоров.

– Хьюстон упоминал обо мне? – слова прозвучали сухо, без искры интереса.

Взгляд Карсона всё так же ускользал, не задерживаясь. Он уже искал глазами другого собеседника, готовый шагнуть прочь. В зале царила тяжёлая, густая как старое вино атмосфера. Воздух был пропитан терпким запахом алкоголя, тонкой пряностью табака и ещё чем-то едва уловимым – дорогим парфюмом, щедро распылённым поверх смокингов и вечерних платьев. Хрустальные бокалы звенели тонкими голосами, перекликаясь с гулом разговоров, и каждый звук сливался в вязкий поток, от которого кружилась голова.

Суреш Шарма, ловко скрывая неуверенность, выпрямился и с холодной вежливостью обратился к Оуэну Карсону:

– Не хотели бы вы вложиться в Theranos?

Карсон, высокий, сухощавый, с лицом, словно высеченным из камня, усмехнулся и покачал головой:

– Ха-ха, да куда нам… Эта компания уже слишком велика, чтобы мы могли туда влезть.

Стакан в руках Шармы слегка дрогнул. Он поднял голос, чтобы перекрыть не только музыку, но и собственное раздражение:

– Отнюдь! Через десяток лет все привычные диагностические приборы окажутся в музеях, а Theranos станет единственным игроком. Разве позволите себе упустить шанс?

Голос прозвучал напыщенно, даже дерзко, и только тогда взгляд Карсона, холодный и рассеянный, задержался на нём чуть дольше.

– Смелое заявление…, – протянул тот, приподняв бровь.

Вариантов не оставалось. Пришлось говорить резко, громко, с нажимом – иначе собеседник просто не услышал бы. Словно для того, чтобы обратить внимание белого хищника, азиатскому управленцу приходилось рычать вдвое громче, оправдывал индус своё поведение. А то, что он так того только отталкивал….

– Это не преувеличение, – продолжил Шарма, обжигая себя собственной ложью. – Наши системы уже используются в Афганистане.

Карсон слегка прищурился:

– Вот как?

Слова прозвучали уверенно, но внутри что-то болезненно кольнуло. Правда была в том, что разговоры о поставках велись, но до реальной практики дело ещё не дошло. И всё же рядом с ложью стояла тень истины.

– К тому же в совете директоров у нас генерал Уиттингтон. Вы, конечно, знаете его репутацию.

Имя старого военного прозвучало как тяжёлый медальон, брошенный на стол. Взгляд Карсона на миг оживился, но тут же поплыл куда-то за спину собеседника. Он выпрямился, улыбнулся дежурной улыбкой и, слегка склонив голову, произнёс:

– Прошу прощения. Вон там – человек, с которым просто необходимо переговорить.

Оуэн Карсон, словно охотник, заметивший добычу посочнее, плавно скользнул прочь.

И тогда взгляд Шармы упал на фигуру, от которой кровь в жилах на секунду застыла. Высокий мужчина, возвышавшийся над толпой, с прямыми. Внешность знакомая до боли.

Перед глазами стоял Сергей Платонов.

***

Гала-вечер разворачивался по расписанию, словно театральная пьеса в шести актах: коктейльный приём, изысканный ужин, за ним – ключевая речь, затем аукцион, живое выступление и напоследок прощальные слова.

Первая часть – шумный, пёстрый коктейль – существовала ради сети знакомств. Но важные фигуры не спешили туда приходить. На этом этапе связь имела вес лишь среди тех, кто был равен по положению. Для людей же с верхушки социальной пирамиды такие собрания выглядели скорее как сцена для подношений: они давали, но не получали.

Поэтому большинство значимых гостей предпочитало появляться позже – к ужину. Но промедлить самому значило упустить шанс, позволить другим застолбить внимание. В такие моменты каждая секунда имела цену.

Сквозь гомон голосов прорезался знакомый тон:

– Не ожидал встретить здесь снова!

Из толпы вышел Карсон – всё тот же глава крупной инвестиционной компании, с которым однажды довелось пересечься в деловой поездке. Тогда это было мимолётное знакомство, закреплённое через Пирса и его проектные схемы. В обычной ситуации он бы и не взглянул – слишком мелкой фигурой казался молодой русский банкир для такого человека. Но теперь ситуация изменилась.

– Представляете, смотрю телевизор и думаю: где же видел это лицо? И вот – узнал! – сказал Карсон, протягивая руку.

– Честь для меня, что вы помните тот эпизод, – последовал ответ с лёгкой улыбкой.

– Таких, как вы, трудно забыть. Кстати…, – голос Карсона внезапно стал тише, заговорщицки. – Тот акционерный съезд White Shark… сколько времени вы его готовили?

Любопытство, конечно, не было главным. За сдержанным интересом читалась жадность – вырвать хоть кроху сведений о событии, которое уже вошло в историю мировых инвестиций. Инцидент с Epicura стал поворотной точкой, а стоящий сейчас напротив человек был её сердцем.

И теперь каждый в зале хотел знать: какую же тайну он унесёт с собой. Зал гудел, как улей. Звон бокалов, смех, музыка из струнного квартета – всё сливалось в плотный поток звуков, словно золотистый мёд тянулся по воздуху. От вин и пряных закусок исходили густые ароматы: терпкая нотка выдержанного коньяка мешалась с тонкой сладостью свежих фруктов и острой щекоткой специй. Атмосфера одновременно давила и кружила голову.

Оуэн Карсон, раскрасневшийся от вина и удовольствия, хлопнул собеседника по плечу, широко улыбнулся и протянул визитку. В ответ на ладонь лёг гладкий кусочек плотного картона – его собственная. Пальцы едва коснулись, обмен состоялся, как древний ритуал.

К компании приблизился новый человек – высокий мужчина в идеально сидящем костюме, лицо уверенное, взгляд чуть насмешливый.

– Карсон! Что это ты тут такой весёлый? – окликнул он с оттенком дружеской фамильярности.

– О, познакомься, – Карсон сделал приглашающий жест. – Спенсер Синклер, Innovate Ventures. А это….

Глаза Синклера вспыхнули узнаваньем.

– Да это же тот самый парень с истории White Shark!

Сергей Платонов ответил лёгкой улыбкой, голос прозвучал ровно:

– Можно звать просто Шон.

Финансисту хватило одной встречи в эфире, чтобы сразу узнать ключевую фигуру громкого скандала. Любопытство заиграло в его глазах.

– А что сказал Слейтер после трансляции?

Улыбка снова тронула губы Платонова, но ответ остался обтекаемым:

– Такая тема требует иного места….

Смех, хохот, игривый жест рукой – словно все договорились, что подробности будут ждать более приватной обстановки, возможно, в том самом яхт-клубе, куда позже собирались гости.

Сетевые нити сплетались одна за другой: рукопожатия, визитки, фразы вроде "нужно будет созвониться" или "обязательно обсудим". Каждое движение превращалось в маленький спектакль, где слова служили лишь поводом для установления связей.

Вдруг сквозь поток голосов прорезался чужой взгляд, колкий, как игла. В нескольких шагах впереди, уверенно прокладывая себе дорогу, появился Суреш Шарма. Лицо напряглось, словно от боли, и лишь на миг в глазах мелькнуло удивление.

– Встретились снова, – прозвучал приветственный тон Платонова, лёгкий и почти радостный.

Шарма, будто споткнувшись о собственные мысли, пробормотал:

– Какого чёрта ты здесь оказался….

Платонов, обернувшись к Карсону, представил его с безупречной вежливостью:

– Господин Шарма, операционный директор Theranos. Знакомство состоялось во время проверки компании. А это….

Карсон лишь коротко кивнул:

– Мы знакомы.

В этом холодном ответе не чувствовалось намеренного высокомерия – скорее естественная дистанция того, кто привык держать других на вытянутой руке.

Платонов, словно нарочно усиливая эффект, поднял голос так, чтобы фраза зазвенела под хрустальными люстрами:

– Прошу простить за сегодняшний случай. Скверная привычка – замечать проблемы там, где они лежат на виду….

Слова обернулись тонким уколом: мол, именно при нём были обнаружены изъяны. И сказано это было в присутствии уважаемого финансиста.

На лице Шармы что-то дёрнулось – мышцы, предательски выдавшие раздражение. Но ещё до того, как он успел что-то возразить, Платонов кивнул готовой. Типа, честь имею. Для зала, полного американцев, этот жест выглядел необычно, даже вызывающе.

Голоса вокруг стихли, десятки глаз устремились на эту сцену. Шарма застыл, губы сжались в жёсткую линию.

А Карсон, заметив контраст между показной учтивостью одного и ледяным молчанием другого, впервые проявил неподдельный интерес.

– Что произошло? – спросил он, вглядываясь.

– Ничего серьёзного, – ответ прозвучал легко, почти весело. – Всего лишь мелкое разногласие в ходе проверки.

Пауза, затем новое движение: лёгкая улыбка, чуть наклон головы и будто случайная реплика, врезавшаяся прямо в сердце оппонента:

– Но компании масштаба Theranos крайне важно обзавестись настоящим финансовым директором.

Глава 14