Деньги не пахнут 4

Глава 1

Экран телефона замер, выводя короткую строку: "Buffering…". 2014-й год, медленный мобильный интернет – и никакого шанса поймать прямой эфир. Перед глазами вместо образа Декса Слейтера, прозванного Большой Белой Акулой и ведущего программу "Market Mastermind", осталась лишь унылая загрузка. В поезде можно было разве что проверять почту да листать текстовые сайты. Несколько бесплодных попыток, раздражённый щелчок языком и лёгкий кивок самому себе – всё, придётся ждать.

– Что-то срочное? Работа? – тихо спросила Рейчел, оторвавшись от страницы. Её взгляд был настороженным, будто она боялась услышать плохие новости.

В ответ последовала улыбка – мягкая, уверяющая: ничего критичного. Перед глазами всплыла мысль: реакция "Эпикуры" станет известна только в понедельник. Завтрашнее экстренное совещание ещё не требовало немедленной погони за новостями. Достаточно будет проверить позже.

Часы показывали, что до Нью-Йорка оставалось два часа. В голове проскользнула мысль: "А может, задремать…" – и веки опустились. Но стоило темноте сомкнуться, как из глубин памяти всплыло жуткое видение.

Бип. Бип. Бип.

Перед внутренним взором возникла Светлана Романова – опухшее, будто раздутым шаром, тело, искажённое болезнью. Картинка врезалась в сознание так, что сердце ухнуло куда-то в пятки. В ладонях проступил липкий холод, дыхание сбилось, и каждый вдох приносил лишь чувство нехватки воздуха. Тревога, знакомая по десяткам ночей, развернулась во всей красе – паническая атака, отголосок посттравматического синдрома.

И как было не сорваться? Сегодня взгляд встретился с женщиной, больной той же болезнью, с теми же мучительными симптомами. Словно сама смерть заглянула в глаза, напоминая, что впереди – то же самое.

Сон оказался невозможным. Чем сильнее закрывались глаза, тем отчётливее проступал страшный образ. Чтобы разогнать это липкое видение, руки сами потянулись к телефону. Пальцы нащупали смартфон, экран засиял холодным светом. Попытка отвлечься: поиск новостей об "Эпикуре" и "Шарк Кэпитал". Но буквы расплывались, строки ускользали, будто вода сквозь пальцы. Отвлечься не вышло.

Пришлось искать спасение в словах. Взгляд скользнул в сторону – Рейчел сидела рядом, книга покоилась у неё на коленях, страницы тихо шуршали при каждом движении пальцев.

– Ты ведь приехала только вчера? Во сколько это было?

Книга опустилась чуть ниже, и Рейчел мягко ответила:

– Около одиннадцати вечера. Работу пришлось закончить в спешке….

– Хорошо, что график позволил. В выходные вырваться непросто.

– Сделали исключение. Всё же вопрос срочный.

Обычно аналитиков держали на работе и по субботам, и по воскресеньям. Но у Рейчел было особое положение. В её отделе слишком сильно дорожили её расположением, чтобы не пойти навстречу. Для неё выходной в такую пору – мелкая привилегия.

В вагоне тихо стучали колёса, запах кофе от соседей тянулся тонкой горечью, а за окном тёмные поля и огоньки станций мелькали, будто смазанные мазки на чёрном холсте. Мысль, что разговор поможет заглушить тревогу, всё крепче пускала корни. Но о чём заговорить дальше?..

В вагоне поезда, где воздух пах старыми чехлами кресел и тонкой горчинкой кофе из автоматов, возникла пауза – та самая, когда разговор иссякает и остаётся только стук колёс да шёпот кондиционера. Мысли о Киссинджере и теме "Теранос" звучали неуместно: вокруг слишком много ушей. Остаётся лёгкая, безопасная болтовня. Но подходящих тем не находилось – в голове только мелькали новости и старые образы.

Неловкий переход к бытовому:

–Ты ведь приехала вчера? Примерно во сколько?

Рейчел опустила книгу на колени, страницы тихо шуршали, губы сложились в мягкую улыбку.

– Около одиннадцати вечера, после работы…, — голос был усталым, но ровным. В тонком полумраке вагона мелькали огни станций, и откуда-то донёсся запах мокрого асфальта — напоминание о ночной дороге.

В голове проскользнула мысль о дистанции, которую недавно умышленно держали: встречи с Джерардом и Рэймондом, после которых показалось нужным немного отойти в сторону. Такой отход мог выглядеть плохо – будто уход после того, как помощь больше не нужна. Лёгкое оправдание выскользнуло в ответ:

– Прошу прощения, просто был занят…, – фраза, призванная смягчить ситуацию, и в ответ тёплый кивок:

– Понимаю, сама была занята….

Разговор покатился к работе.

– Много работы?

– Да, но не только…, — в словах Рейчел проглядывалась радость: подготовка к открытию галереи.

Слово "галерея" прозвучало как выделяющийся аккорд – мечта, которую она лелеет давным-давно.

– Не собираешься бросать всё? – прозвучал вопрос, и быстро последовало уточнение: контракт ещё действует, осталось около полутора лет, сначала надо всё уладить, а затем – уже действовать.

Оказалось, планы не пустые слова: полгода наблюдений за молодыми художниками, аккуратные звонки, визиты в мастерские, холодный металл чеков, которыми расплачивалась Рейчел за картины и за новые заказы. Решимость чувствовалась в каждом её жесте: она заглядывала в будущее не глазами мечтателя, а архитектора, который уже начал закладывать фундамент.

– Все благодаря тебе, – вдруг призналась она.

– Чем же? – последовал встречный вопрос.

Ответ был прост: участие и пример, которых оказалось достаточно, чтобы рискнуть.

Признание звучало неожиданно искренне; в вагоне кто-то зашуршал газетой, и взгляд соседей мельком остановился на собеседниках. Улыбка Рейчел ослепляла: такой свет притягивал, и в мозгу возникла лёгкая тревога – если кому-то удастся расположить Рейчел, первым делом попросят порвать связи. Мысли о "паразитах" на тёплом луче её внимания на время потускнели, когда разговор переключился на практику: поиск помещения, графики встреч, отсев неподходящих лотов. Рейчел была распланирована до мелочей: работа в "Голдман", изучение болезни Каслмана, галерея, переговоры с художниками – всё сцепилось в плотный узор бессонных дней.

Незаметно наступил полумрак ночи, поезд ритмично посвистывал на стрелках, и часы на телефоне показали позднее время. В голове мелькнула отвесная строчка, словно холодная цифра в тумане:

"Время смерти: 11 марта 2023"

"Оставшееся время: 3 268 дней"

"Шанс на выживание: 6,3% (+0,2 п.п.)"

Эти цифры остались висеть в воздухе, тяжёлые и конкретные, как металлический привкус на языке — напоминание о том, что даже самые тёплые разговоры рядом с железом и светом маршрутов обрамляются неизбежной действительностью.

***

В квартиру после дороги влетел запах холодного бетона и тёплой пыли. Но в голове не задержалось ни то, ни другое – руки сразу потянулись к ноутбуку. На экране, в ярком свете диодов, замелькала свежая трансляция: в кадре – сам Белая Акула.

За последние две недели этот человек устроил уже два громких наскока. Сначала разнёс в клочья "Эпикуру", назвав компанию "диктаторской корпорацией, попирающей права акционеров", напомнив всем о проигнорированном собрании держателей акций. Потом сравнил убытки от продажи с потенциальной прибылью от раздела недвижимости – и в голосе слышался ледяной расчёт.

Но сегодняшний выпад был особенным. Впервые Акула явился лично. Раньше ограничивался присланными аналитиками или управляющими из "Шарк Кэпитал", а теперь – лицо в лицо, глаза в камеру, улыбка напряжённая, как у хищника, который уже сомкнул челюсти, но ещё не прорвал плоть.

– Почему именно все двенадцать мест в совете? – ведущий хлестнул вопросом. В студии звякнул стакан о стол, кто-то кашлянул, но тишина тут же вернулась, густая и колючая.

– Ради прав акционеров, – Белая Акула откинулся в кресле.

– "Ради прав"…, – голос ведущего резанул воздух. – Но ведь это похоже на то, что одного диктатора собираются сменить другим.

Акула рассмеялся тихо, с хрипотцой, будто проглотил песок.

– Если бы речь шла о гордости, достаточно было бы девяти мест. Победа гарантирована, влияние очевидно. Но двенадцать – это риск. Такой шаг может показаться глупым, даже опасным.

– Значит, есть скрытый мотив?

В глазах Белой Акулы блеснула сталь.

– А вы представьте себе: дом принадлежит вам, но управляют им другие. И вот эти управляющие внезапно скидывают его за бесценок, да ещё и торопятся оформить сделку, пока хозяин не успел опомниться. Без объяснений. Что вы подумаете?

– Что пытаются что-то скрыть, – осторожно предположил ведущий.

– Именно. Может, фундамент треснул? Может, стены прогнили? Разве не похоже на уничтожение улик?

Сравнение с домом оказалось понятнее любых отчётов и бухгалтерских формул. В студии кто-то вздохнул, зрители у экранов наверняка кивнули.

– Случаи в истории были, – продолжил Акула. – "Энрон", "УорлдКом"… книги подчищали, долги прятали. Почему бы с "Гавань Лобстер" не провернуть то же самое? Скажем, реальная стоимость всего шестьсот миллионов, а чтобы замять скандал, предложили покупателю бонус – кусок недвижимости.

Звучало это как обвинение в мошенничестве. В голосе – уверенность, в словах – наждак, который сдирал краску с фасада "Эпикуры".

– Но ведь доказательств нет, – возразил ведущий.

– Нет. Есть только нелепость самой сделки. Вот она и толкает к самым крайним догадкам. Доказательства могут лежать глубоко внутри "Эпикуры". А кто их достанет? Совет директоров.

И тут всё сошлось.

– А! – ведущий хлопнул ладонью по столу. – Поэтому вы хотите все двенадцать кресел.

Акула улыбнулся так, будто ждал этой реплики.

– Конечно. Все двенадцать проголосовали "за" сделку. Разве можно поручить им расследование?

В этот миг он перестал выглядеть узурпатором. Не диктатор в засаде, а детектив, готовый сорвать маски с вороватых управляющих. Логика была безупречной: "подозреваемые не могут сами себя расследовать".

И воздух в студии словно наполнился солью – едкой, морской. Белая Акула создал образ тикающей бомбы в недрах "Эпикуры". А публика жадно ловила каждое слово.

Но молчание самой компании объяснялось не растерянностью. В карманах уже лежала карта для ответного удара – то самое оружие, что когда-то передали Уитмеру. И как только из уст Акулы прозвучал сигнал, намёк на "скрытые мотивы", время для ответного хода настало.

Громкий выстрел прогремел не в студии – он прозвучал в сознании тех, кто ждал момента. Теперь очередь была за "Эпикурой".

***

Утро понедельника встретило удушливой жарой и солёным дыханием океана – в Флориду предстояло вернуться не ради отдыха. В воздухе висело напряжение: грядёт важное событие, способное качнуть весы в обе стороны.

Главная цель поездки – пресс-конференция. После долгого молчания "Эпикура" собиралась наконец-то заявить о своей позиции. К этому дню Уитмер готовился с почти болезненной скрупулёзностью: даже устроил репетицию – собрал три десятка обычных слушателей, дал им насмотреться выступлений Белой Акулы, а затем предложил сравнить впечатления с его пробной речью.

Полчаса монотонного изложения закончились, и зал наполнился шелестом бумаги и приглушёнными репликами. Люди переглядывались, кое-кто сдержанно зевал, кто-то задумчиво тёр подбородок. В воздухе повис запах холодного кофе и напряжённого ожидания.

Уитмер, словно школьник у доски, переводил взгляд с Пирса на спутника, надеясь вычитать в глазах хоть искру одобрения. Взгляд был настойчивый, почти умоляющий.

– Ну как? – выдохнул он наконец.

Ответить сходу никто не решился: в зале ощущалась пустота, в которой эхом раздавался его собственный голос. Честно говоря, получилось неважно – слова тонули в серости, а харизмы, что могла бы зажечь толпу, не хватало.

Пирс, как всегда, не стал обходить углы:

– Слишком честно, – бросил он ровным голосом, будто ставил диагноз.

Уитмер нахмурился. Слово "честность" для него всегда звучало как высшая похвала, а тут оно прозвучало почти как упрёк. В глазах мелькнул немой вопрос: разве плохо быть прямым и прозрачным? Разве не в этом сила руководителя?

Пирс продолжил:

– Инвесторам сейчас нужен азарт. Человеку в белом халате трудно вдохновить на риск. Тут не врач требуется, а торговец мечтами. Немного приукрасить, закрутить, показать золотую дорогу, даже если она пока в черновике.

– Торговец…, – губы Уитмера скривились, словно от кислого вина.

В его лице проступил протест:

– Неужели требуется стать шарлатаном?

Тишина повисла вязкой паутиной. Пирс перевёл взгляд на спутника и сказал, подчеркнуто спокойно:

– В таких делах советы Шона ценнее моих.

Фраза прозвучала испытанием. Словно предлагал выйти на сцену и показать настоящий урок обольщения публики. Любой совет стал бы признанием собственной роли – то ли продавца, то ли ловкого мошенника. Но времени оставалось мало. Пресс-конференция маячила впереди, и Уитмеру нужен был не разбор полётов, а решение.

Слова прозвучали мягко, но твёрдо:

– Лучше держаться привычного стиля. Любая маска сейчас будет скрипеть и трещать.

Уитмен замер, перевёл дух, и в глазах мелькнула слабая искра облегчения.

– Значит, так и сделаю…, – произнёс он негромко, будто убеждал уже не собеседников, а самого себя.

За окном трещали цикады, раскалённый воздух дрожал над пальмами, и казалось, что даже они ждали, каким голосом "Эпикура" заговорит на этот раз.

Комната, наполненная духотой и тревогой, словно замерла на миг, когда в глазах Уитмера мелькнуло облегчение. Но спокойствие тут же сменилось новой волной беспокойства – пальцы его нервно постукивали по столу, голос дрогнул:

– Так что же, остаёмся при этом варианте?

Пирс отрезал холодно, как ножом:

– Нет. С этим мы обречены на поражение.

Воздух загустел. Вопрос повис в тишине, тяжёлый, как свинец:

– Тогда что же делать?..

Ответа пока не было. Взгляды обоих обратились к собеседнику, словно в поисках спасительного ключа.

Молчание тянулось, будто струна, готовая лопнуть. В такие минуты не следовало говорить прямо – резкость могла выдать шулера, а лёгкая дымка загадочности придавала словам вес.

Улыбка, полная намёков, скользнула по лицу.

– У нас есть поговорка: нет зрелища увлекательнее пожара и драки.

Фраза прозвучала, как загадка из старого сборника притч. Настоящие мудрецы говорили образами.

– Главная беда в том, что пресс-конференция выходит слишком пресной. Чтобы завладеть вниманием, нужно напряжение. Неважно – правда или инсценировка, люди всегда тянутся к искрам конфликта.

Уитмер кивнул, пытаясь уловить мысль.

– Значит, сама ситуация должна стать событием?

– Именно. Стоит человеку увидеть аварию на улице – он замедлит шаг, чтобы вглядеться. Так уж устроена человеческая природа: кровь быстрее бежит в жилах, когда чувствуется запах скандала. Если удастся создать столкновение….

Договорить мысль не получилось.

Дверь резко распахнулась – створки ударились о стену с сухим треском. В комнату ввалился секретарь Уитмера. Лицо босса тут же скривилось от раздражения:

– Я же сказал – не мешать!

Секретарь даже не извинился по-настоящему – лишь склонил голову и шагнул к стене, схватив пульт.

– Простите, но это нужно увидеть немедленно.

Щёлчок – и огромный экран ожил, вспыхнул белым светом.

На нём возникло лицо Белой Акулы.

Он снова в прямом эфире.

И напротив него – фигура, знакомая каждому, кто хоть раз включал финансовые каналы. Джим Клейтон. Хозяин студии и голос программы "Безумные деньги".

Брови Пирса сошлись в резкую складку.

– Пошли ва-банк… – пробормотал он.

Значение происходящего было очевидно даже без комментариев. "Безумные деньги" имели невероятный вес для простых игроков. Одно слово ведущего – и котировки взлетали на два-три процента, словно от искры в сухой траве. Тысячи мелких инвесторов ждали сигнала, чтобы броситься покупать.

Акула выбрал именно эту арену.

И особенно тревожно было то, что "Эпикура" держалась на плечах таких самых мелких акционеров. В эпоху 2014-го, когда доля розничных инвесторов в среднем не превышала 10–13%, именно здесь их оказалось необычайно много.

Шоу превращалось в оружие массового поражения, направленное прямо в сердце компании. Для "Эпикуры" цифра участия мелких акционеров достигала поразительных семнадцати процентов – словно в шумной ярмарочной толпе вдруг оказался целый квартал жителей, которых прежде никто и не замечал. В политике семнадцать процентов – это не пыль на дороге, а прочный фундамент, который может склонить чашу весов.

Белая Акула действовал дерзко и нестандартно – он метил прямо в сердца розничных инвесторов. Обычно на подобных выборах на них не обращали внимания: эти акционеры считались спящими, равнодушными. Институциональные гиганты выходили на собрания с дисциплиной армии, показывая до восьмидесяти процентов явки, тогда как простые вкладчики едва собирали двенадцать.

Причина лежала на поверхности. Те, кто вкладывал небольшие суммы, владели лишь крохотными долями и потому не видели смысла срываться ради голосования. Их участие казалось каплей в море. Но Акула явно намеревался разбудить даже этих сонных людей. В его упорстве чувствовалась решимость не выпустить ни одного голоса, даже самого незначительного.

Как же он собирался завоевать доверие этой разношёрстной толпы? Ради ответа все разговоры в переговорной стихли – взгляды обратились к экрану, где шло его выступление.

– В последнем выпуске вы упоминали о возможных нарушениях в "Эпикуре"…, – голос Джима Клейтона разнёсся в эфире, быстрый и резкий, словно дробь по барабану.

Акула улыбнулся уголком губ:

– Ха-ха, вовсе нет. Я не утверждал, что были нарушения. Я лишь сказал, что компания ведёт себя так, будто они могли быть.

– Какая-то осторожность у вас появилась, – прищурился Клейтон.

– Ситуация тонкая, – мягко отозвался Акула. – Я не нападаю. Моя цель – правда.

– С каких это пор хедж-фонды занялись поисками истины? – в голосе ведущего сквозило едкое недоверие.

Словесный удар не поколебал Акулу. Он будто ждал его и спокойно продолжил:

– Верно. Правда сама по себе меня не интересует. Но если правда приносит прибыль – это другое дело.

– Значит, вы считаете, что в "Эпикуре" правда будет выгодной?

– Безусловно.

Признавался он откровенно: действовал не ради справедливости, а ради выгоды. И тут же развил мысль:

– Истина приносит прибыль.

– Оздоровить успешную компанию трудно. А вот в проблемных организациях достаточно выявить слабые места и исправить их – и открываются колоссальные возможности. "Эпикура" именно такой случай.

– То есть вы собираетесь исправить ошибки "Эпикуры" и взвинтить цену её акций?

– Совершенно верно. Через совет директоров можно вскрыть корень проблем, предложить решения – и котировки взлетят. По нашим подсчётам, в течение года цена поднимется минимум до 67 долларов, а возможно – и до 86.

Звучало это как предвыборное обещание – простое, яркое и бьющее прямо в воображение. Текущая цена в 45 долларов в сравнении с прогнозом выглядела ничтожной: рост от сорока восьми до девяноста одного процента!

Но на этом Акула не остановился.

– К тому же, считаю справедливым вернуть акционерам средства от продажи "Harbor Lobster". По нашим оценкам, возможен спецдивиденд не менее шести долларов на акцию.

Шесть долларов на бумагу – щедрый жест, граничащий с откровенным подкупом.

– Шесть долларов? Да это почти взятка, – не удержался Клейтон.

– Нет, – спокойно парировал Акула. – Учитывая, как проводилась сделка, это необходимая мера.

Итак, его программа обретала очертания:

– во-первых, выплатить акционерам по шесть долларов за акцию в ближайшие месяцы;

– во-вторых, в течение года поднять стоимость бумаг как минимум на двадцать два доллара.

Но и этим его арсенал не исчерпывался. Белая Акула словно шаг за шагом разворачивал перед публикой целую кампанию, где каждое обещание пахло быстрыми деньгами и заманчивой выгодой.

Любые выборы редко обходятся без светлых обещаний – всегда находится место и для ударов ниже пояса. Белая Акула не стал исключением. Его слова звучали, как хлёсткие пощёчины:

– Причина слабых результатов "Эпикуры" проста – руководство и совет директоров окаменели. Уитмер держится за кресло генерального уже два десятка лет, а состав совета не менялся три года. При застывших в прошлом лидерах трудно ожидать рывка вперёд.

– Значит, они устарели? – уточнил ведущий.

– Так жёстко говорить не стану, – ответ последовал мягче, но не менее язвительно. – Они упиваются прежними заслугами и не видят перемен. Вместо того чтобы оживить старые бренды, попросту распродали их.

Интервью оказалось коротким, чуть больше десяти минут, но вызвало эффект разорвавшейся гранаты среди мелких акционеров.

В сети заклокотали десятки голосов:

– Держаться до конца – вот правильная тактика.

– Ха-ха, я выиграл, потому что докупил акции на падении!

– Верю Акуле, добавляю ещё две тысячи долларов.

– Но двадцать восемь долларов за акцию – явный перебор…. Хотя он ведь разогнал "Office Depot" на 140% всего за год!

Белая Акула умел решать проблемы, и это было не пустое бахвальство. На его счету уже был громкий случай: бумаги "Office Depot" выросли с трёх с половиной долларов до восьми с лишним. Мог ли он повторить чудо снова? Многие уже начали строить такие надежды.

Но ещё важнее первого обещания оказалось второе.

– Когда ждать спецдивиденды?

– Неужели действительно выплатят по шесть долларов за акцию?

Мир мелких инвесторов жил по негласному правилу: главное – хотя бы выйти "в ноль". Институты, защищённые правилами и стоп-лоссами, безжалостно резали убытки на определённом уровне. А вот частники, в отличие от них, упрямо ждали отыгрыша, замирая в мучительном ожидании.

Большинство акционеров "Эпикуры" оказались как раз в этой ловушке. После продажи "Harbor Lobster" цена акций рухнула на двадцать процентов. Люди мечтали только об одном – вернуть утраченное. И именно это обещал Белая Акула: шесть долларов за акцию всего через пару месяцев.

Но условие было простым и жёстким – только если проголосовать за него.

– Как вообще голосовать на совете директоров?

– Проверь конверт в почте, ха-ха, просто отправь бюллетень до срока.

– А если через брокера – достаточно уведомить через систему.

Инструкции по голосованию хлынули в интернет-сообщества, будто по команде. Было ясно: это не стихийный порыв, а целенаправленная кампания "Shark Capital".

– Хочешь получить дивиденды – голосуй за Белую Акулу.

Фраза эта постепенно превращалась в лозунг. Но именно в тот момент, когда казалось, что настроение толпы окончательно сформировалось, новостные ленты ударили громом:

Эпикура приобретает Double Crab House

Заголовок вспыхнул, как молния.

– Покупка бренда? Да в такое-то время?

– Откуда деньги взяли?

– Неужели…?

– Деньги с продажи "Harbor Lobster"?

Так и оказалось: вся сумма, вырученная от сделки, ушла на новую покупку.

– А как же спецдивиденды?

– Эти деньги ведь обещали вернуть акционерам!

Шесть долларов на акцию, которыми манил Белая Акула, были фактически развеяны на глазах у публики. "Эпикура" показала полное пренебрежение его обещаниями.

Пока рынки гудели, как улей, компания объявила о своём первой официальной пресс-конференции.