Демонолога вызывали? Том 1

Глава 25 Манеры — лицо мужчины

— XX V —

Когда дверь закрылась за мной, господин Невзлин сразу перешел к делу. Высокий худощавый мужчина в сером деловом костюме. Примечательным был монокль на его носу. Этот атрибут мне всегда казался абсурдным. А уж тем более на лице владельца рестораном, а не ломбардной лавки.

Кабинет выглядел дорого. Ковер насыщенного алого цвета, диван и кресло обитые бархатной тканью. Длинные тяжелые гардины на резных деревянных шестах. Массивные шкафы вдоль стен, на полках которых стояли сотни книг с кулинарными рецептами.

«Искусство готовки. Сунь Щи». «Повар спрашивает повара». «За восемьдесят дней вокруг всех ресторанов». И другие странные названия, которые так или иначе ссылались на ресторанное дело.

— Вы очень похожи на своего отца, молодой человек, — сказал Невзлин. — Таким каким я его успел запомнить в лучшие годы.

Я смотрел на него спокойно, пока он шарил своими цепкими глазами карего цвета. Почти черными.

— Плоть от плоти, — ответил я ему.

— С чем пожаловали?

— Тимофей Дмитриевич, — перешел я сразу к делу и в наступление. По Невзлину было видно, что он человек не робкого десятка и, если перед ним проявить слабину — сожрет с потрохами. — Ваш ресторан принадлежит или спонсируется Донованом Кесслером.

— Допустим, — сказал он.

— Это не вопрос. Это утверждение. Надо быть слепым с выколотыми глазами, чтобы не заметить наипрелестнейшую картину в главном зале.

Невзлин едва заметно поджал губы и издал сдавленный звук, словно прочищал горло.

— Что вы хотели? — спросил он.

— Мне нужна встреча с Донованом.

— Так сходите к нему в имение. Не тратьте мое время, Митасов.

— Андрей Александрович, — добавил я.

Он посмотрел на меня с таким пренебрежением, которого обычно удостаиваются самые глубокие в мире пропойцы, валяющиеся в грязном рванье в луже неизвестного происхождения.

— Молоко на губах не обсохло, — прошипел он.

Уголки моих губ вздернулись в едкой усмешке. Я лишь покачал головой и поцокал языком.

— А ведь так хорошо начиналось все, — сказал я, начиная медленно идти к Невзлину.

— Стой, где стоишь, пацан, — гаркнул он. — Мне стоит только нажать одну кнопку и тебя тут же вышвырнут из моего заведения!

— Попробуй, — сказал я спокойно, но с вызовом, не прекращая идти на него.

Он вскинул руку впереди себя. Я услышал, как защёлкали металлические детальки и из рукава его пиджака выскочил небольшой пистолет, прикрепленный к хитрому механизму, который явно крепился к его предплечью.

Искусно сделанная работа, которая стоила огромных денег. А для человека, обделенного магией так вообще коронный прием в любом споре.

— Я сказал: стой на месте, — отчеканил Невзлин, целясь мне в голову.

Я остановился и демонстративно поднял руки.

— Вы уверены, что хотите запачкать свой ковер моими мозгами? Потратить на это еще пару десятков, а то и сотен тысяч мер?

Он сощурил глаза. Его рука была крепкой, не дрожала. Оружия Невзлин не боялся точно.

— Господин Невзлин, имя Рамон вам о чем-нибудь говорит?

— Нет, — выплюнул он мне в лицо.

— Да что вы? И про Людей Пустоши не слышали? И про незаконно отнятые территории? — я покачал головой. — Очень сомневаюсь, что так просто получилось держаться в стороне от этого скандала.

— Они не были отняты! Все было по закону! И вообще это тебя не касается! Выметайся!

Он дернулся в мою сторону, ткнув пистолетом вперед.

— И кто вас только учил вести переговоры… — сказал я на выдохе с нотками сожаления.

Мыслеобраз.

Легкий пас рукой.

Придется немного потратить сил, чтобы ощипать этого напыщенного индюка.

— Я сказал стой… — Тимофей Дмитриевич не договорил, явно озадаченный тем, что его тело не подчиняется собственным приказам.

— Что случилось? — спросил я у него. — Вам плохо, Тимофей Дмитриевич?

— Что ты сделал? — шипел он сквозь плотно сжатые зубы. Орать во всю глотку он точно не сможет. А если постарается, то заткну.

— Я? Ничего противозаконного. Лишь попросил встречи с метрдотелем, чтобы тот мог меня состыковать с владельцем данного чудесного заведения. Но вместо адекватного общения в меня чуть ли не с порога стали тыкать стволом.

Я подошел к выставленному пистолету и прижался лбом к холодному дулу.

— Нажимай. Не промахнешься.

Невзлин молчал. Злость и презрение в его глазах было перемешано с испугом, который нарастал каждое мгновение. Пот выступил на лбу и висках, стекая по впалым щекам.

Я присел в глубокое кресло, в которое мне даже не предложили присесть. Сделал это демонстративно. Удобное, приятное наощупь.

— Давайте с вами еще раз начнем с самого начала. Но теперь уже не с позиции культурных переговоров, а требования, как оскорбленной стороны. Мне нужно, чтобы вы передали кое-какую информацию Донни. А именно, что я готов вернуть ему долг в триста тысяч мер.

— Сколько?.. — обронил он.

— Не вашего ума дело. Главное запоминайте информацию. Но если Донован хочет их получить как можно быстрее, а не через отведенное время — ему нужно приехать строго в назначенное время туда, куда я скажу.

Я вытащил конверт из нагрудного кармана, продемонстрировал его Невзлину и положил к нему на стол.

— Там вся информация. Можете передать лично в руки. Можете позвонить и сообщить по аппарату — мне все равно. Но вы должны сделать это, а иначе…

— Иначе что⁈ — хрипел он. Слюна стекала по онемевшей челюсти.

— Умрете, — сказал я с самым безразличным тоном, словно ответил который сейчас час или какая на завтра погода по прогнозу.

— Что? — глухо и неразборчиво.

Я встал с кресла и подошел к нему вплотную. Непозволительно близко и заглянул в глаза.

— Вы знаете к какому роду я принадлежу. Вы знаете чем занимались мои предки. Не так ли?

Невзлин молчал.

— Так вот я сильнее их всех вместе взятых, Тимофей Дмитриевич. Заклятие оцепенения лишь прелюдия. Как только оно спадет, когда я уйду — у вас будет не более пятнадцати минут передать Доновану всю информацию. Если вы этого не сделаете, то умрете.

Я обаятельно ему улыбнулся и заглянул в глаза.

— Врешь, сукин сын.

— Так давайте проверим, — все также беззаботно отвечал я ему, не обращая внимания на оскорбления. Пусть говорит, что хочет. Все равно будет так, как я сказал. Развернулся и направился в сторону выхода.

— Ты пожалеешь об этом, — хрипел он.

— Обязательно, — ответил я и вышел в коридор, после чего спустился по лестнице, где стояла у стойки та самая грудастая Фиса, подмигнул ей и направился к выходу.

Горячий мотор мотокареты завелся с полтычка.

— Ну как дела? — осведомился Альф, лениво потягиваясь на пассажирском кресле.

— Все идет как нельзя лучше, — ответил я и вырулил на дорогу.

Тимофей Дмитриевич Невзлин не верил ни единому слову. Но состояние, в котором он застыл пугало. А еще его пугало лицо молодого Митасова, в котором он не видел ничего, кроме чертей, что плясали в глазах. Хладнокровие, с которым он себя вел и властность, словно они играли в шахматы, и нахальный Андрей Александрович сделал мат в три хода.

Оцепенение сошло также внезапно, как и возникло. Тимофей Дмитриевич даже не мог сказать однозначно как долго он стоял неподвижным после того, как заклятие спало. А было ли вообще заклятие? Может этот наглый юнец что-то ему быстро и незаметно вколол? Или порошок какой развеял незаметно?

Он устало повалился в кресло. Тело била мелкая дрожь. Мысли лихорадочно носились в голове, как мячики для настольного бадминтона — игры, нынче популярной среди городской аристократии. Бадминтоном баловался и его сын… А что, если Митасову по силам добраться и до него?..

Этот навязчивый страх прошил Тимофея Дмитриевича насквозь, пролился за шиворот костюма ушатом ледяной воды. Сами угрозы его страшили мало — ими сыпал любой зарвавшийся юнец, который не полагал, что его в кофейне должны обслужить бесплатно и с почестями. Но между ними и Митасовым было серьезное отличие.

Тимофей Дмитриевич прекрасно знал, как следует вести беседу с высокородными сопляками. Он выстраивал на их пути стену ледяного спокойствия, и об нее разбивались все их вопли, проклятия и обещания скорой кары. Эта тактика ни разу его не подводила. До сегодняшнего дня.

Когда стену ледяного спокойствия растопил огонь — первобытный и дикий огонь, скрытый глубоко в глазах молодого Митасова. На своем веку Тимофей Дмитриевич повидал немало самозванцев. Воронцовы, Скавронские, Маврины, Лавсановы, Тальберги — столько знатных фамилий звучало в стенах этого офиса, когда их хозяева требовали бесплатных обедов и ужинов.

Но сегодняшний гость был другим. Он не разменивался на мелочи вроде слоеных тарталеток за счет заведения.

Митасов он взаправду или нет — это значения не имело. Свои слова делом он явно мог подкрепить.

Невзлин чувствовал, как холодок растекается по всему телу. Будто оцепенение, наложенное заклинанием, распространялось. Сколько ему там оставил гость? Пятнадцать минут? Они утекали и утекали быстро. Теперь чары сковывали еще и разум. Постепенно отмирали все мысли, оставляя лишь одну.

Так или иначе, Тимофей, ты пропал. Ты погиб. Это даже не описать пошлым выражением «угодил между молотом и наковальней». Столько ежедневного труда на благо семьи, пусть не всегда честного, но тем не менее.

Невзлин не был дураком. Он благоразумно не раздувал собственных конфликтов и старался не лезть в чужие, не пытался отхватить слишком больших кусков и держался поближе к сильному. Но даже так спокойствие сохранить не вышло. А может, и жизнь тоже…

Он хрипло выдохнул и дернулся. Любимое кресло неожиданно показалось до жути неуютным. Его мягкость привычно обволакивала, но сейчас это ощущение было опасным.

Не смей поддаваться панике. Рассуждай здраво. Как привык. Что мы имеем?

Путь действий только один — поднять трубку и сообщить Кесслеру о визите Митасова. О визите и его предложениях, нет, требованиях. Альтернативы этому варианту нет. Существовала, конечно, вероятность, что юнец блефует и через пятнадцать минут ничего не произойдет. Но она была слишком мала.

После того, как он поднимет трубку и позвонит хозяину, он подпишет себе смертный приговор. Донован Лютер Кесслер очень любил правило «гонцов, приносящих дурные вести, убивают». А весть это была именно дурная. Потому что никто не рисковал диктовать ему условия.

С огромной вероятностью эти двое сойдутся. Скорее всего, победит Кесслер… просто потому, что одиночки побеждают только в сказках. Но что если нет? Если на минуту допустить, что верх в этом противостоянии одержит Митасов? Тогда Невзлин сохранит свою шкуру практически нетронутой. Но шансы на это так малы…

Голова пошла кругом, то ли от набирающего силу заклятия, то ли от испуга. Да, Невзлин испугался и отдавал себе в этом полный отчет. Это уже что-то, заметить проблему — половина дела.

Он свяжется с Кесслером, свяжется непременно. Вот только надо сперва взять под контроль бурю внутри. Невзлин поднялся и на ватных ногах прошаркал к стоявшему в углу шкафчику с полупрозрачной дверцей. Открыл ее и достал оттуда маленькую бутылочку из темного стекла. Взял стакан с подноса в углу, плеснул туда темной жидкости и разом осушил. В глотку пролилась обжигающая волна, стало немного теплее… но недостаточно для того, чтобы побороть оцепенение.

Что ж, тогда дозу нужно повысить. Невзлин поднес бутылочку к губам и выпил ее содержимое до дна. Вот, кажется, сейчас отпустит, и все вернется на круги своя…

Пальцы бессильно разжались, а через секунду раздался звон. Бутылек, словно в киселе плавно упал, ударился о железную ножку и рассыпался. Невзлин опустил глаза и увидел горку влажных осколков. Некоторое время он попеременно глядел сначала на эту горку и на пальцы левой руки.

Они больше ему не подчинялись.

Издав резкий вопль ужаса, Тимофей Дмитриевич Невзлин поспешил назад в кресло. Свой выбор он сделал и сделал окончательно.

Придерживая трубку между ухом и плечом, Невзлин набрал номер — номер, по которому ему было строжайше велено не звонить без крайней необходимости.

Но если это не считается крайней необходимостью, то что тогда?

Гудки в трубке казались Невзлину непозволительно долгими. Каждый из них отнимал маленький кусочек его жизни. Успеет ли он дозвониться до того, как оцепенение скует напрочь диафрагму и мышцы ребер? Кесслер не любил покидать офис посреди дня, но что если именно сегодня ему приспичило это сделать? Скажем, отправиться на обед в «Гнездо рябчика» или «Элементаль».

Тогда ему, Невзлину, очень сильно не повезло.

Но судьба сжалилась. Раздался щелчок, и чужой голос произнес.

— Слушаю.

Тимофей Дмитриевич Невзлин нервно сглотнул.

— Господин Кесслер?

— Да.

— Господин Митасов передает вам привет.

Ателье встретило меня звоном колокольчика и чистотой, о которой мне последнее время доводилось только мечтать. Ощущение, что каждый мой шаг распространяет грязь возникло буквально из воздуха и было необоснованным. Купальни мы восстановили довольно быстро и каждый вечер у нас была и вода из протекающей недалеко реки, которую спокойно грели в медных баках оставшимся замшелым углем и сухостоем. И мыло, которое купили ранее.

Одежда тоже была стираной и чистой, но вот ее внешний вид оставлял желать лучшего.

— Здравствуйте, — обратился ко мне робкий девичий голос. Я осмотрелся по сторонам, пока не повернулся почти назад, где стояло чудо неписаной красоты. Светловолосая девушка, примерно мне по грудь ростом. Большие испуганные глаза зеленого цвета, длинные ресницы, светлые тонкие брови, аккуратный нос и пухлые губки нежно-розового цвета. — Простите. Я могу вам чем-то помочь?

Чудо было одето в розовое платьице с рюшками и подолом на три пальца ниже коленок.

— Я могу вам чем-то помочь? — спросила она, причем далось ей это с таким трудом, что она тут же залилась румянцем и попыталась отвести глаза в сторону.

Я обратил внимание, что в ателье больше не было никого. И то ли ей редко приходилось контактировать с мужским контингентом один на один, то ли она вообще работает тут в первый день.

— Можете, — спокойно ответил я, не подавая виду. — Я хочу купить костюм. Мой совсем износился.

— Я вижу. Ой, — она приставила ладонь ко рту, словно испугалась, что сказала какую-то глупость. — Простите меня, господин! — он наклонила голову.

— Все в порядке, — я поднял ладонь в примирительном жесте. — Подскажите, вы можете снять с меня мерки и пошить новый костюм? И подобрать что-то свежее на сейчас.

— Конечно! Одну минуту, господи…

— Митасов. Андрей.

— Да, одни минуту, я схожу за рулеткой! — пискнула чудо и скрылась в подсобке за прилавком. Пока она шумно копошилась, я ходил между стеллажей с вешалками и рассматривал мужские костюмы на любой манер. Для отпетых франтов и щеголей с расфуфыренными воротниками и бросающимися формами. Строгие классические костюмы, черный низ, белый верх.

И нечто… что мне пришлось по душе.

Длинный черный плащ в комплекте с белой рубахой и безрукавкой. Обычные плотные штаны без стрелок и сапоги. В комплекте ко всему шла трость и шляпа. То, что надо.

— Господин! — отозвалось чудо. — Я готова снять мерки.

Звякнул колокольчик.

— Ну што ты, красавица, одна тут отдыхаешь? — раздался один голос.

— Аг-га, од-дна? — поддакивал второй.

Я их не видел, но точно мог сказать, что первого слышу впервые в жизни. Второй же мне явно уже был знаком и знакомство наше было не самым приятным. Хотя бы потому, что мой кулак до сих пор помнил форму его челюсти.

Девица снова пискнула и замолчала. Я выглянул из-за стеллажа и увидел как первый долговязый хлыщ прижал ее к дальней стенке и абсолютно нагло лапал за все, что ему попадалось под руки.

— Чево умолкла, а? — наседал первый. — Гони бабки, время платить комсу!

— Д-да! Ты же не х-хочешь обидеть господина Кес-слера?

Перехватив понравившуюся мне трость, я обошел стеллаж и встал у входной двери.

— Манеры.

Шпингалеты громко щелкнули, вставая в пазы.

— Лицо, — засов с громким древесным шорохом перекрыл путь к отступлению.

— Мужчины, — я указал окончанием трости на заику. — А ты, кажется, так это и не усвоил.