Дедушки с гитарой 2

Глава 9

Евгений Михайлович Тяжельников сидел в своем кабинете на Малой Сухаревской и смотрел на полки с книгами. Маркс, Ленин… Темно-синие тома стояли перед ним как советчики, готовые ответить на все вопросы. Если в своей жизни и встречались вопросы, то в этих книгах он всегда отыскивал ответ на них.

Ленин не просто так сказал: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно!»

Только вот как получилось в этот раз? Почему он, прочитавший все эти и множество других умных книг, не может найти на вопросы, что засели в его голове? Почему не может объяснить произошедшее с ним?

Что это было? Эти трое мальчишек? Кто они? Проще всего было бы отмахнуться и уйти в срочные и важные дела, а их хватало, но червячок внутри не прекращал точить. А вдруг это все-таки правда? Невероятная, невозможная, не объясняемая никакими книгами, но — правда? Какова тогда цена ошибки? Его страна?

А если поверить? Просто поверить на основании каких-то россказней? Кому? Троим мальчишкам?

Уж очень это походило на веселый розыгрыш… Только, конечно, ситуация там была… Реально непонятно было кто там остается жить, а кто — нет. И вот тут шутить? Это кем же надо быть… Каким запасом оптимизма нужно обладать?

«Нет. Ничего не ясно. Ничего я сейчас не решу…» — понял Евгений Михайлович — «Это ведь серьезнее, чем чье-то персональное дело. А значит, надо разбираться, собирать сведения… Если они те о чем говорят, посланцы из будущего, а не провокаторы или шутники, то есть шанс отличить одних от других. Но сперва понять кто они такие… Через райком комсомола и через школу. Повод? Повод найдется».

Он усмехнулся. Точнее, повод очевиден. Недавние выпускники школы, участники Фестиваля, герои, известные музыканты! Это ли не повод поговорить о трех славных ребятах?

А уровень?

Он побарабанил пальцами по столу.

Уровень, уровень… «Комсомольская правда» это все-таки через-чур, а вот «Московский комсомолец» … Тем более они вроде бы говорили, что у них там есть знакомые. Точно. Так и надо сделать.

Он поднялся, подошел к окну. В какой-то степени он понимал, что просто оттягивает принятие решения, но с другой стороны нельзя же принимать его не опираясь на какую-то доброкачественную информацию? Слова — это только слова.

Кто они такие? Как появились? Вот когда он будет знать это, вот только тогда можно будет принимать хоть какое-то решение.

Хорошо, когда мысли превращаются в план.

Главный комсомолец страны снял трубку телефона и вызвал референта…

…На следующий день в кабинет директора школы № 456 вошел человек, который представившийся корреспондентом газеты «Московский комсомолец». Предупрежденный звонком из райкома комсомола директор, Семен Петрович Креймерман, уже ждал его.

— Добрый день! Вы директор?

— Да.

Гость протянул руку.

— Я корреспондент «Московского комсомольца». Меня зовут Андрей Васильевич.

Гость протянул директору книжечку редакционного удостоверения.

— Семен Петрович Креймерман… Чем обязан?

Директор указал пришельцу на стул напротив себя. Сразу было видно, что человек пришел по делу. Он уселся и на соседский стул поставил портфель, из которого быстро достал маленький магнитофон, блокнот и ручку.

— Я хотел бы поговорить о ваших недавних выпускниках…

Семен Петрович улыбнулся.

— Я даже догадываюсь о каких именно… Вы хотите писать он ребятах из «КПВТ»?

— Да. Расскажите о них.

Корреспондент подключился к розетке, вставил в магнитофон штекер микрофона.

— Вы знаете, я не смогу вам много рассказать… Вам, наверное, лучше поговорить с родителями или классным руководителем.

— Я непременно это сделаю, но и ваше мнение мне важно. Они ведь учились у вас десять лет?

— Девять. Когда наша школа открылась они пришли во второй класс.

— Какие они были?

Семен Петрович не задумываясь ответил.

— Самые обычные. Учились нормально. Звезд с неба не хватали…

— И даже не пении? — улыбнулся корреспондент.

— И даже на пении, — серьезно подтвердил директор. — Я ведь говорю — обычные ребята. И только в девятом классе они развернулись.

— И ничего не предвещало этого?

— Именно! Они словно резко повзрослели, поумнели. И тут дело не только в музыке. Они и к учебе стали относиться гораздо серьезнее.

Он встал, подошел к одному из шкафов и достал оттуда журнал.

— Вот посмотрите. Классный журнал.

Корреспондент уже понимавший, что увидит перевернул несколько страниц. Там против фамилий интересных ему людей тройки постепенно сменялись четверками и пятерками.

— Насколько я помню, они закончили школу без троек. Вас это не удивило?

Семен Петрович пожал плечами.

— Почему это должно удивлять? Рано или поздно дети взрослеют и берутся за ум. Если они обретают цель в жизни, то это помогает им стать из детей взрослыми. Думаю, тут и в этом случае произошло что-то подобное. Их увлечение музыкой заставило их повзрослеть… В конце девятого класса произошло нечто. Что стало причиной превращения обычных школьников в …

Он остановился. Подбирая слово.

— В? — наклонился над ним корреспондент.

— В людей, точно знающих что им нужно, осознающих свои цели и возможности.

— А что-то кроме музыки могло говорить о том, что они стали серьезнее?

Несколько секунд директор хмурился, припоминая и вдруг сказал:

— Ну конечно! Хорошо, что вы напомнили! В конце последней четверти РОНО рекомендовало провести в выпускных классах сочинение на тему «Какое оно, будущее?»

Корреспондент покивал.

— Да, да… Мы слышали об этой инициативе.

— Сами понимаете, что в нашем времени, где все дети увлекаются фантастикой, космосом, освоением Луны и Марса написать можно будет очень много.

— Конечно.

— Так, собственно и произошло. Большая часть сочинений и описывало наше будущее как советские базы на Луне, полеты к Марсу и тому подобное.

— Но не они?

— Да. Один из них отличился. Сейчас я вам покажу… Я специально оставил. Не удивлюсь, что со временем он начет писать не только песни, но и книги. Уж слишком оно выбирается из общего ряда…

— Чем?

— А сейчас сами увидите.

Семен Петрович наклонился над ящиком стола. Перебирая бумаги он продолжал говорить:

— У него нет той фантастики, о которой пишут в романах и рассказах. Это вроде бы описание реальной жизни. Это то будущее, которое существует не на орбите Земли или на Лунной базе, а то, которое заключено в стенах его своей собственной квартиры. И, кстати, очень привлекательное у него будущее получилось. Я бы хотел пожить в таком!

Корреспондент недоверчиво склонил голову на бок. Листок с сочинением наконец нашелся.

— Вот.

Перед ним появился лист бумаги, на котором наверху было написано «Какое оно, будущее?» Он прочитал раз, другой…

— Вы позволите, я сфотографирую?

— Разумеется.

Тяжельников смотрел фотографию с сочинением, которое уже успел прочитать уже с десяток раз.

И что он узнал? Что это очень необычные мальчишки? Так он и до этого был в этом уверен. Да. Резко повзрослели, взялись на ум… А почему? Нет, нет, — остановил он себя — не о том думаю. Тут другое главное. Если это сочинение и мальчишки связанны между собой, то именно в нем можно отыскать ответы. Они ведь упоминают о каких-то людях. Не даром же говорится, что Будущее прорастает из настоящего. Что это за люди? Зюганов… Фамилия не рядовая. Это не Иванов или Петров… Хотя, наверное, и таких в Союзе хватает…

Он перечитал сочинение…

«Вон он как в будущем. Всемирная Информационная Сеть Интернет … Написал фамилию и вот ты как на ладони…. А нам как?»

Он вздохнул. Ничего и посложнее задачи бывали.

«Ну что-ж… С пустого места на такую высоту как Генеральный Секретарь Компартии не заскочить, — подумал Тяжельников. — Сколько сейчас может быть такому вот Зюганову? Лет 20–25? Вполне комсомольский возраст… Значит надо искать такого Зюганова, кто уже сейчас занимается общественной работой…»

Он поднялся, прошелся по кабинету.

Правильно товарищ Ленин говори. «Социализм — это контроль и учет»! У нас в комсомоле есть и то и другое. Учет-то точно налажен. Есть билеты, есть учетные карточки… Неужели мы у нас комсомольца не найдем? Это же не Китай и не Венесуэла. Если есть такой человек на самом деле, то он обязательно отыщется. А человек — это человек, а не слова, не пустой звук, который прозвучал и — исчез. Это — факт! Так. А все другие? Те, о ком он там пишет…

Он пальцем поискал на фотографии фамилии.

«Вот они. Те, пожалуй, тоже совсем молодые. Вряд ли старше нашего Зюганова… Нам найти китайца в Китае проблематично. Они там и сами не знают сколько их там народу, да и отношение у нас сегодня не те, так что… А вот в Венесуэле человека можно будет попробовать поискать. Венесуэла — это не Китай. Только, разумеется, не Комсомолу… Если мы найдем этого самого Зюганова у нас, то можно будет поискать возможность привлечь к этому совершенно иную структуру… Но сперва — товарищ Зюганов. Если он, конечно, существует».

…Жизнь сделала нам шаг навстречу — порадовала погодой. Дни стояли сухими и теплыми. При взгляде на совхозные поля в голове всплывали не то картина Левитана, не то этикетка портвейна «Золотая осень» — золотые березки, робко зеленеющие вдалеке поля, дальняя речка. Лепота, одним словом. В такую погоду и работалось ударно. Нас утром на автобусе вывозили в поля, и мы собирали картошку в мешки и оттаскивали их к дороге. Ну это, конечно, мужики. А наши девочки кашеварили, готовя нам обед.

Ближе к вечеру, часам к пяти, нас забирал автобус и возвращал в город, предоставляя нам свободное время. Проводили его по-разному. Романтики, пока этого позволяла погода выходили парочками в поля на ранее приметенные стога, реалисты, которых было большинство, заходили в магазин и в общежитие играли в карты. Нам же, взваливших на свои плечи нелегкую ношу культпросвета, оставалось идти до конца. Мы после работа шли репетировать.

Бас-гитариста мы так и не нашли. Точнее, по наводке нашего комсорга, трое ребят подходили к нам с уверениями, что умеют играть, но никто из них нам не понравился. Нас, студентов, тут было несколько учебных групп, из разных институтов, общим числом под сотню и гитаристов там хватало, но вот таких, кто мог играть прилично именно на бас-гитаре не нашлось… Мы, конечно же, и не рассчитывали встретить тут Маккартни — где он и где Серпуховской район! — но все-таки, все-таки, все-таки… Однако нашелся неожиданный выход их положения!

Пару дней мы с Сергеем репетировали и пробовали кандидатов, а потом, поняв, что лучше уже не будет, устроили-таки танцы…

Два усилителя, микрофонные стойки, к которым синей изолентой примотаны микрофоны, немножко барабанов и полуакустический «Урал» для меня. Хорошо еще, что усилителей нашлось два и оба работали. К одному подключился я, а во второй вставили микрофоны. Нам было просто. Мы играли наш ресторанный репертуар. То бишь то, что играли обычно на свадьбах. Народ разошелся, но самое веселье началось, когда пришли местные. Этим хотелось не только потанцевать и на людей посмотреть, но и себя показать. На студентов они смотрели как законную добычу, забредшую по случайности в их охотничьи угодья и уже включили их в свою пищевую цепочку. В пику городским, они даже патриотически захватили с собой гармошку. Не то, чтоб местные молодые люди были настолько патриархальны, но вот очень им хотелось показать всю глубину отрыва интеллигенции от народа…

Но получилось по-другому…

Несколько песен местные наблюдали за студентами, словно прикидывая с кого начать. Предощущение драки чувствовалось настолько явственно, что не нужно было быть ни Мессингом, ни Вангой, чтоб предсказать что вот-вот случится. Напряжение в зале копилось, словно капля воды, собравшейся сорваться с сосульки, но… Капля не сорвалась.

Маленькое чудо случилось, когда мы заиграли «Человек и кошка»…

Я уже говорил, что мы не делали секрета из наших песен и множество людей уже знали их. На кассетах была и эта песня. Никита солировал там на аккордеоне.

И вот когда мы начали играть местный гармонист подключился к нам и очень хорошо. Эта была та самая веселая гармошка, а не солидный Никитин аккордеон. Я прекратил играть.

— Эй, гармонист, давай к нам!

Я протянул тому руку, помогая забраться на сцену.

— Хорошо играешь… Про «КПВТ» слышал? Или про «Мятое зеркало»?

— Слышал…

— Другие песни их знаешь?

Он кивнул.

— Ну тогда давай подыгрывай…

И мы дали… Парень, его звали Семен, действительно знал многие из наших вещей, и мы с удовольствием слушали, как гармошка создаёт совершенно новое, небывалое ощущение от знакомых песен. Но самый кайф, конечно, был от «Человека и кошки». Гармошка была тут на самом видном месте, и я подумал, что если когда-нибудь мы будем писать свой диск (случится же это рано или поздно!), то Семена нужно будет пригласить, чтоб он сыграл с нами в этой песне.

В перерыве он спросил.

— А вы-то откуда их столько песен знаете?

Мы с Сергеем переглянулись.

— Мы в этом название средние три буквы — П и В. Мы эти песни написали.

Я сказал и ничто у меня в душе не дрогнуло. Наверное, правду сказал…

Это всё как-то разрядило обстановку. Собиравшаяся сорваться капля драки не сорвалась, а произошло какое-то братание нардов. Мы играли, люди танцевали, потихоньку выпивали и никто не портил праздника.

Так все и продолжалось две недели — днем работа, а вечером мы с Сергеем и Семеном устраивали танцы. Я слушал его и уже прикидывал как может украсить наши песни хороший клавишник.

К концу месяца погода испортилась. Зарядили дожди, и работать в поле стало невозможно. В один из таких дней мы с Сергеем, украсив свою жизнь бутылкой портвейна, уселись в клубе и принялись вспоминать наши долги.

— Пугачеву мы забыли! — напомнил Сергей. — Обещали же что-то ей…

— А пусть и дальше свои песни поет. Нечего её баловать….

— Вот и я так считаю… Давай для неё сочиним «Все могут короли»…

— «Все могут короли»? — с сомнением повторил я. — А это не выстрел за горизонт?

— В смысле?

— Ну, не рановато-то ли? Когда она у нас появилась?

Сергей прищурился, вспоминая.

— Сам понимаешь точно не скажу, но точно после 1975 года. Это ведь с диска «Зеркало души»? Я точно помню, что слушал её на «Радиотехнике — ЭП 101», а эта вертушка у меня появилась точно после армии появилась, а значит не раньше 1976 года. Мне её родители на день рождения подарили.

— Получается года три…

Я почесал пробивающуюся щетину. У меня росла моя в этой жизни первая борода.

— Если так, то тогда можно… А слова?

— Припев я помню.

Вот этому я не удивился.

— Припев все помнят, а куплет?

— Ну давай что-нибудь на коленке придумаем… Рыбу какую-нибудь, а потом Никита её обкорнает, приведет в форму…

— Ну хоть что-нибудь помнишь?

— Что-то там было «жил-был, жил-был» … И «звался он Луи Витон»…

Первый куплет выплыл из тумана как «Титаник». Я точно понимал, что в этот момент мы сочиняем мегахит. Если уж написанную в середине 70-х годах двадцатого века песенку помнили и в 20-х годах следующего века, то это точно нерядовая песня.

— И все?

— Пока все… Давай напряжёмся и…

— Да уж придется.

В том тексте, что мы помнили, зияли какие-то прорехи, хотя основное было ясно. Были понятны ритм и размер. Ничего. Никита справиться, а может быть и сам все вспомнит. Он у нас мастер превращения наших худосочных карасей в приличных осетров.

Взяв карандаш и листок бумаги, я торопливо принялся писать то, что стало всплывать из глубин памяти.

— Не Луи Виттон, а Луи Второй, — поправил я товарища. — Мы же тут не собираемся импортную кожгалантерею рекламировать?

Серега засмеялся, поняв, что ошибся. Реклама прошлого мира еще крепко сидела в наших головах.

— Бедный Дербенёв, — вздохнул я. — Он ведь даже не узнает, чего лишился…

— А это его?

— Наверняка…

— Ну и ничего страшного. Меньше знаешь — крепче спишь…

— Спи моя радость усни… — автоматом напел я.

— Новая песня? — оживился Сергей. — Я это уже где-то слышал.

— Это старая песня, — отозвался я. — Настолько старая, что её, кажется, Моцарт написал…

— Жаль…

Он промычал несколько тактов.

— А ведь впрямь хороший вальс мог бы получиться… Кобзону бы точно подошел.

Я попытался припомнить еще какие-нибудь слова, но ничего так и не припомнил. Вместо этого появилась иная, революционная, идея.

— А не приблизить ли нам песню к нам исторически и географически?

Моей мысли Сергей не понял.

— Ты говори, да не заговаривайся. Это как?

— Ну не «жил да был король», а что-то про царя. Зачем нам чужие короли, когда у нас свои цари есть?

— А размер? «Жил да был один царёк…»? — брезгливо сказал Сергей. — Тьфу…

— Ну почему «царёк»? С чего это такое неуважение к коронованной особе? Можно ведь и так… Если «Жил да был, жил да был, жил да был Российский царь…»

Сергей недружелюбно оскалился.

— Ну-ну… Тогда и дальше давай…

Я поскрипел мозгами.

— Ну вот примерно так…

Сергей покачал головой.

— Это точно. С такими словами в итоге песня получится не о любви, а о революции… «И в роковой подвал пошел совсем с другой…» А оно нам нужно?

Я почесал затылок. Прав Серёга, что ни говори — прав.

— Пожалуй… Мало позитива. Ладно. Пусть Никита вспоминает или дописывает про Луи Второго.

Дверь где-то рядом хлопнула, и я торопливо спрятал бутылку вниз. Оказалось, поспешил. Пришел Семен.

— Привет!

— Привет….

Он оглядел нас, стол, лист бумаги между нами.

— Вы что тут? Бездельничайте?

— Вот еще… Работаем.

— Это в поле работают, а вы…

Он потянул носом.

— Вы тут портвейн пьете…

Сергей засмеялся и вернул ополовиненную бутылку обратно.

— Так одно другого не меняет. Мы тут песню пишем.

— Ну и хорошо… Значит я ваш творческий процесс не прерву?

Он сунул руку в сумку и достал оттуда еще одну бутылку, сестру нашей. Я достал чистый стакан. Не чинясь, гость достал спички, расправил пробку и сдернул её, зацепив о край стола.

— Так что вы тут делаете?

— Песню сочиняем…

— Серьезно? И как?

Я двинул к нему лист с текстом. Мы Сергеем вспомнили два куплета целиком, несколько строчек из иных куплетов и припев. Все остальное можно будет вспомнить или сочинить позже. Он прочитал, пожал плечами.

— А музыка?

— Будет музыка. Вот послушай и подыграй.

Не подключая гитару к усилителю я сыграл куплет. Сергей подержал меня стуча ладонями по столешнице.

Семен поморщился.

— Ну и кто её петь будет?

Мы знал будущее, а он — нет и поэтому Сергей смело ответил:

— Вся страна и ближнее зарубежье тоже.

— Нет, я серьезно. Тут явно женский голос нужен.

— Раз нужен, значит будет. Мы же не только для себя песни пишем, но и для других. Есть у нас хорошая певица на примете. Ты лучше подыграй мне, с посмотрим, что из этого получится.

Мы вошли во вкус.

Все-таки это особенное удовольствие, когда берешь хорошую, добротно сбитую песню и отыскиваешь в ней возможность что-то улучшить… Что у меня, что у Сереги в головах уже звучала песня, спетая Аллой Борисовной в другом мире лет пять тому вперед, но ведь то, что звучало в наших головах, играл большой эстрадный оркестр, а у нас — только три инструмента. Точнее гитара, гармонь и Серегины ладони.

Гармонь открывала новые горизонты.

Она руках Семена добавляла в песню то, что там еще никогда не было. Когда он переливами сопровождал фразу «…у стен двора пасла гусей…» и впрямь представлялась русская деревенька и в музыкальный ряд просто просился колокольный перезвон. И никакого Николая Второго нужно не было.

Мы играли до того момента, когда стало понятно, что в три инструмента нам лучше не сыграть.

— Ну и хватит…

Я подмигнул Сергею.

— Думаю, что мы найдем кому её предложить.

Разлив остатки вина по стаканам чокнулись.

— А как же у вас так получается — новые песни сочинять? — с нескрываемым уважением местный житель.

— А мы как радиоприемники, настроенные на будущее… Ловим сигналы оттуда, и то, что понравилось запоминаем и записываем. А там музыки много. Просто море…

— Ты про ноосферу слышал? — спросил я Семена, добавляя тумана с Сергеевы рассуждения. — Все уже придумано до нас. Вот это самое «все» и вертится в этой самой ноосфере. Некоторые люди могут к ней подключаться и брать оттуда информацию. Творческие люди как раз такие. Мы — из таких.