Дедушки с гитарой 2

Глава 4

После того как высокое начальство вышло, мы последовали его примеру и вышли в тамбур. Вроде как покурить. Стучали колеса, поскрипывал поезд. Из нашего купе доносились звуки какой-то студенческой песни.

— Что это такое было? — спросил я Никиту. — Что это за самодеятельность? Ты представляешь, что, будет, если выяснится, что песня уже написана?

— Да ничего не будет, — хладнокровно ответил он. — Ни-че-го…

Он смотрел на меня спокойно-спокойно, и я сам остыл.

— Думаю, что такой песни еще нет.

— Почему?

— Такую не прячешь. Если б она была, то её наверняка уже крутили бы по радио…

Вообще-то он был прав. Такие песни в это время на полку не кладут. Если уж она до нашего времени дожила, то уж тут-то тем более — должна звучать из каждого утюга.

— Тем более говорили же мы о том, что надо выше подниматься? — продолжил Никита. — Говорили! А вот это хороший ход. Он нас наверняка запомнил.

— Ну а дальше что? Что с песней? Не наша эта сфера — комсомольская песня.

— А дальше можно так, — сказал Сергей. — Читал я когда-то о том, как Алла Борисовна пыталась анонимно музыку сочинять. Почему — не знаю. Может быть стеснялась, а может быть что-то еще. Так вот чтоб никто не смог понять, что музыка её, она придумала себе псевдоним. И появился на свете композитор Борис Горбонос. Вот и мы можем пойти тем же путем.

— Изъяснись…

— Композитор Борис Горбонос… Слышали такую фамилию?

Я пожали плечами.

— Так вот! Пугачева писала свои песни, а всем говорила, что её автор Борис Горбонос. Я когда-то даже фото видел, где она была загримирована под мужика. С усами!

— Да при чем тут это?

— Создадим виртуального автора. Поэта и композитора. Допустим… Зябликова. И станем приписывать ему все сомнительные произведения. У нас, я думаю, такие еще будут. Он пишет и нам присылает. А с нас и взятки гладки… А чтоб не обижать Пахмутову и Добронравова, можно отправить им текст и ноты песни «Молодого Ленина…» письмом от того самого Зябликова. Если окажется, что они уже написали и только припрятали песню до случая, то они посчитают это мистикой, а нас не найдут и песня останется их. А если песни еще нет, то…

— То её сочинил мы! А если вдруг спросят, о чем мы про такую замечательную песню узнали, то скажем — «Нам письмо пришло от товарища Зябликова»!

Мы смотрели друг на друга, прикидывая то так, то эдак. Действительно, Сергей предложил очень хорошую схему.

— Идея хорошая. Только вот Зябликов — это как-то неярко… Такой может быть и в самом деле существует. Фамилия как фамилия.

— А что тогда?

— А тогда надо какое-то погоняло придумать, чтоб даже издали было видно, что кто-то притворяется человек, защищает свое инкогнито… Что-то вроде..

Он покрутил головой, словно хотел отыскать искомое на стенке вагона. Там висела табличка со стрелкой «Вагон-ресторан».

— Вагонов-ресторанов? — предположил я. — Аркадий Петрович Вагонов-Ресторанов…. Звучит?

— А почему нет? — вмешался Никита. — Если Петров-Водкин был, то почему не быть Вагонову-Ресторанову?

— Ну что-то типа этого, — согласился Сергей. — Я бы предложил что-то менее вызывающее… Что-то вроде Моцартов или Чебурашников. Должно быть что-то такое, что всем было понятно, что это — ширма. Фикция…

— Жаль фамилия Мурадели занята, — мечтательно сказал Никита. — Это было бы самое то, что нужно. Второго такого не встретишь…

— В общем надо подумать. В идее что-то есть!

— А если пристанут с ножом к горлу, чтоб срочно написать, — продолжил он, — то так и скажем. «Пришло письмо, а там — текст и музыка…»

— Ага. И многозначительно подморгнем. Типа, сами понимаете, что слова эти только проявление нашей скромности…

Я засмеялся.

— Знаете такую даму как Голда Меир?

— А то!

Сергей усмехнулся и пропел кусочек из Высоцкого:

Это же Премьер министр Израиля!

— Верно… Так вот она говорила…

— Говорила?

Я отмахнулся от провокационного вопроса.

— Ну или потом скажет, какая нам-то разница? Так вот она на вопрос о наличии у Израиля атомной бомбы говорила так: «У Израиля нет никакой атомной бомбы. Но если на нас нападут, то мы её применим!» Вот и мы, получается также. Песни у нас нет, но мы её споём.

Решение было принято, и мы вернулись в купе к продолжавшимся веселиться товарищам. Мы пели, но меня продолжала мучать мысль — во что выльется нас разговор с главой советского Комсомола? Не переборщили ли мы? Не перегнули ли палку?

В Берлин мы прибыли к вечеру следующего дня.

Наш поезд неторопливо втягивался в вокзал «Остбаннхоф». Огромный ангар из стекла и стали надвивался на них, встречая поезд каким-то мелодичным звуком. Мы с Никитой укладывали вещи в сумки, а Сергей стоял у окна.

— Эй, гляньте, — сказал Сергей, глянувший в окно.

— Что там? — не отрываясь от процесса отозвался Никита.

— Гляньте, что происходит! Нас встречают!

— Неужели весь «Фридрих штат палас»?

И действительно из окна было видно, что рядом с вокзалом стоит сцена, на которой уже идет какое-то движение. Кто-то пел и, что было удивительно, песня была очень знакомой — «Катюша».

— Это зингер-клубы, — раздался голос за спиной. Мы обернулись. В дверях купе стоял наш Секретарь и жевал яблоко. — Поющие комсомольцы… Что-то вроде вас.

— А все остальные?

— Там ранее прибывшие делегации. Мы сейчас выгружаемся и нас встречают… Помощь какая-то нужна?

— Спасибо. Сами справимся…

Вагон заполнился веселой суматохой гомоном. Все радовались концу дороги. Хоть и была она и недлинной, и веселой, но впереди нас всех ждали еще более интересные и приятные события. Все жаждали новых ощущений. Думаю, что для девяти из десяти наших попутчиков этот выход за границу СССР был первым, так что ничего удивительного тут не было. Для них тут даже воздух пах по-другому.

На перроне мы остановились, ожидая разъяснений. В воздухе перекрывая многоголосый шум возникла мелодия «Подмосковских вечеров».

— Хорошими песнями нас встречают, — сказал кто-то из делегатов.

— Верно. Только уж больно древние, — сказал я. — Почему-то считается, что если русские приезжают, то встречать их надо именно такими древними песнями.

— Конечно. Мы же приезжаем за границу редко…

— Ага. И только на танках…

Я хотел развить эту тему, но тут музыка снова сменилась. Жизнь приготовила нам приятный сюрприз. Зазвучал «Карл Макс штадт». Мы встрепенулись и подумали об одном и том же, о наших немецких друзьях.

— Нет. Это не они, — сказал Никита.

— Значит песня пошла в народ. Ребята из «Пудиса» её сюда привезли и прижилась песня-то!

— Это наша денежка в копилку советско-германской дружбы.

Сзади на нас накатывался гомон. Я обернулся. По перрону шла группа комсомольцев, обступивших Тяжельникова. Около него крутился и наш знакомый Секретарь. Евгений Михайлович на ходу отдавал какие-то распоряжения. Поравнявшись с нами, он замедлил шаги.

— А! — узнал он нас. — Техническая интеллигенция!

Пожав нам руки поинтересовался веселым голосом.

— Песню-то не досочинили? Очень хорошая, нужная песня!

Вокруг нас начала образовывается толпа. Всем было интересно — с кем это беседует глава делегации.

— Пока нет, — отозвался Сергей. — Но мы постараемся.

Он оглянулся на нас с Никитой.

— Постараемся же?

А что тут скажешь?

— Мы попробуем, — ответил за всех Никита. — Выкроим время…

Кто-то из соратников наклонился к Тяжельникову и что-то сказал. Показав рукой на трибуну. Видимо нужно было соблюдать регламент и идти туда, чтоб приветствовать хозяев.

— Давайте, давайте… Это вам комсомольское поручение.

Они пошли вперед, а я смотрел в спину главы нашей делегации и удивлялся.

— Ну вот и дождались… — сказал Никита. Голос его был не особенно радостен. Вчера мы, конечно, о многом договорились и вроде бы наши путь, но это все было как-то… Умозрительно, что ли… А теперь придется все это как-то реализовывать. Реальная жизнь и умозрительные построения часто друг с другом и не пересекаются.

— Интересно это он так пошутил? — спросил я. — Или как?

— Как понимать?

— Да.

— А как хочешь так и понимай. Тебе Первый секретарь ЦК только что лично поручил песню написать так что…

Он не стал вдаваться в объяснения, что это такое «так что» и так было все понятно без объяснений. Как это говориться «Партия сказала — „Надо“! Комсомол ответил — „Есть!“» Правда, у этой ситуации был и положительный аспект, на который обратил внимание Сергей.

— Главное — на нас обратили внимание. ЦК Комсомола думает о нас и надеется на наш талант…

Это, конечно было приятно, но меня грыз даже не червячок, а самый настоящий червяк сомнения. Эдакий голодный дракон и жрал не просто так, а в три хари.

— Ну, а если все-таки песня уже есть? Лежит у них где-то в папочке припасенная до нужного случая. Лежит и ждет своего часа….

— Ничего страшного! — сказал Серега, подхватывая на плечо сумку. — Давайте будем оптимистами. Папочка где-то там и о ней знают только двое. А мы — тут. И если мы все правильно сделаем, то об этом будут знать все, кто нас окружает. Сами же понимаете, что если дать такой песни вырваться, то её обязательно подхватят и запоют.

— И что с того?

— А то, что если мы её сочинил сейчас, в Берлине, на глазах у Тяжельникова, то у нас тогда будет абсолютное алиби. Это классный вариант легализации!

Он посмотрел на нас с ухмылкой, словно видел в будущем нечто очень приятное.

— Представляете… Мы её сочиняем и предлагаем Тяжельникову. Песню тут поют — она наверняка не пройдет незамеченной.

— Это точно, — согласился Никита.

— Именно. И пусть потом, когда мы вернемся домой реальные авторы приходят говорят: «Это же наша песня!»

— Ага. А им в ответ: «Да что вы такое говорите? Мы её из Берлина привезли!»

— Да, — согласился я. — «Где Москва, а где Багдад…» В смысле Берлин.

С этой точки зрения все действительно могло сложиться очень хорошо. Лишь бы потом совесть не заела…

И следом пришла мысли, что если так, не дай Бог, ну, в смысле песня Пахмутовой и Добронравовым уже написана и придется как-то разбираться с тем фактом «параллельного творчества», то это может стать одним из доказательств того, что мы знаем будущее. Ну, разумеется если дойдет до того, что мы захотим Власти открыться. Подумать — подумал, но озвучивать эту мысль не стал. Она была крамольной и преждевременной. Что поддержать наш оптимизм я добавил.

— А спеть её мы попросим Кобзона!

— А если откажется?

Сергей отрицательно покачал головой и уверенным голосом закончил:

— Нам он может быть и откажет, а вот товарищу Тяжельникову — нет.

— Бедные Пахмутова и Добронравов, — вздохнул Никита.

— Да уж побогаче нас будут, — заметил я, давя муки совести. — И давайте не будем забывать, что История — это все то, что уже случилось.

Я многозначительно поднял палец.

— Уже случилось! А вот все то, что в этом мире еще не произошло Историей называться не может. Это все только наше воображение…

Толпа у сцены взревела. Мы отвлеклись. А там, в лучах прожекторов появилась узнаваемая фигура с гитарой.

— Мне это не кажется? — спросил я.

— Нет. Это же Дин Рид!

У человека имелась позиция и убеждения. Года три назад он прославился тем, что публично стирал американский флаг, объяснив корреспондентам свой поступок тем, что флаг его страны запятнан кровью вьетнамского народа, который борется за свою независимость. Смелый поступок. И мощная пиар-акция.

У нас стране его хорошо знали и поэтому народ начал останавливаться, что послушать. Длинные волосы, гитара… Это все намекало на какой-нибудь твист, но он всех удивил, когда на ломаном русском запел «Пусть всегда будет солнце…»

Советская делегация не сдержалась и начала подпевать… Это, конечно не марш, но на строевую вполне годилась и, распевая её, мы дошли до автобусов.