Дедушки с гитарой 2

Глава 2

На лестничной площадке мы остановились. Никита только хотел нажать на кнопку звонка, как из-за красивой буковой панели доносились приглушенные звуки рояля и голоса.

— Нам точно туда?

— Точно, точно…

Рояль за дверью наигрывал что-то веселое и несколько человек не то пели, не то говорили.

— Говорил я вам, надо было раньше «рэп» патентовать, — сказал Никита. — Похоже мы с этим опоздали…

— Это не рэп. Тут, похоже, какая-то пьянка. Празднуют что-нибудь.

— Ага. «Последний звонок». Звони давай.

— Нет! Просто собрались деятели искусств и народные артисты, выпили и захотелось им развлечься… Вот нас и пригласили.

— А чего? Народные артисты — хорошая компания. Сейчас нам нальют… — Я потер ладошки. — И не «Агдам» какой-нибудь или «Три топора» меж двух кустов в крапиве, а что-нибудь благородное и на мягком диване.

— Ага, — поддержал меня Сергей. — Я рассчитываю, что со временем и мы сами войдем в эти ряды…

— Это если на равных, — так и не нажав на звонок сказал Никита. — А если нас как некие диковины ожидают? Типа обезьянок у шарманщиков? Начнут рассматривать и руками трогать.

— А потом какая-нибудь очень заслуженная артистка обратит внимание персонально на тебя… — я потыкал в Серегу пальцем, — и потащит в туалет.

Мой друг отрицательно покрутил головой.

— Нет уж. Теперь я сам всё будут делать. И хватать, и тащить.

— Ну вот и делай. Первым делом — звони давай. Ничего страшного с нами не произойдет. Даже если и так — посмотрят, потрогают, по удивляются и — все. Мы-то какими были талантливыми, такими и останемся.

— Так действительно думаешь, что нас туда позвали как забавных обезьянок?

— Да нет, — отмахнулся я. — Скорее, как «Чудо чудное или диво дивное». Молодые дарования. Это все нервные фантазии. Сейчас сразу все и узнаем…

Видя, что товарищи не решаются позвонить это сделал я. После звонка музыка в квартире смолкла и через пару секунд дверь распахнулась и на пороге появился… Кобзон. Он смотрел на нас, а мы — на него. Он — вопросительно, а мы — с радостным удивлением. До легенды можно было дотронутся рукой.

Иосиф Давыдович наше молчание истолковал правильно — как следствие удивления и восхищения, но как человек опытный, он сделал, глядя на нас, какие-то выводы и нашел выход из положения.

— Пионеры? — спросил он вполне благожелательно. — Макулатуру собираете?

От неожиданности никто из нас не нашелся что ответить. Уверенный, что он указал цель нашего визита, он отвернулся и крикнул в глубину квартиры.

— Андрюша. Тут пионеры пришли за макулатурой. У тебя макулатура есть?

Первым нашелся с ответом Сергей.

— Нет, Иосиф Давыдович. Мы не макулатуру собираем, а бутылки. У вас пустые бутылки есть? Если пустых нет, то можно и полные… Мы и такие возьмем.

— Ага, — подтвердил Никита. — Полные даже предпочтительнее. Если они с пробочками.

Этого певец от нас не ожидал и завис. Тем временем за его спиной появился Андрей Андреевич в домашнем халате. Он-то нас сразу узнал.

— Это не пионеры, Ёся. Это комсомольцы. Те самые…

Кобзон посмотрел на нас.

— Зубастые.

Он отошёл вглубь коридора.

— Проходите, молодежь. Ждем вас.

Мы вошли, оживая встретить кучу Народных артистов, но обломились. В комнате работал телевизор, заменявший творческую интеллигенцию.

Хозяин усадил нас на диван и сказал.

— Если не ошибаюсь, это вы присутствовали на концерте у немцев?

— Вы о «Пудисе»? Да. Мы, — ответил за всех Никита.

— В зале оказались мои знакомые, они и рассказали, о том, что вы все-таки спели вашу новую песню…

— Нашу, — поправил его Сергей. — Нашу новую песню. С вашими словами на нашу музыку. Мы в прошлый раз говорили об этом, помните?

— Что-то не так? — насторожился я. — Мы же вроде бы действовали в рамках нашей договоренности?

— Нет. Все нормально, — махнул рукой Вознесенский.

— Вашему знакомому песня не понравилась?

— Напротив! Вот я и хотел бы, чтоб вы показали мне окончательный вариант, ну тот, что у вас получился.

— Говорите произвело впечатление на ваших знакомых?

— Да. Так что давите, показывайте…

Я хотел посетовать на то, что тут нет гитары, но Никита меня опередил.

— У вас есть листок нотной бумаги?

Разумеется, листок нашелся.

Никита взял его и, покусывая кончик ручки, начал расставлять на ней значки нот. Глядя за его работой, я откровенно завидовал другу. Каждый раз, когда я видел, как он работает с нотами я давал себе обещание освоить эту премудрость, ну и заодно научиться играть на клавишных. База-то у меня была, но вот дальше этой базы я не шел. Ленился.

Когда Никита закончил, то передал лист хозяину, а тот переадресовал его Кобзону.

Несколько секунд Иосиф Давыдович покачивая в каком-то медленно ритме головой читал музыку.

— Ну и как? — спросил Вознесенский. — Впечатляет?

Кобзон кивнул. Движение было несколько замедленным, отстраненным. Он словно играл музыку внутри себя и прислушивался к ней, прикидывая как придется петь…

Не слова не говоря, подошёл к роялю. Несколько секунд глазами он читал ноты, потом отложил лист и начал… Он пел как Кобзон. В его исполнении не было привычных нам интонаций Караченцова, но это и было неплохо. Песня звучала по-другому, но она звучала, словно повернувшись к нам иной, не известно нам, стороной.

— Жаль, что нет гитары, — сказал я. — С гитарой и пианино это получилось бы еще лучше….

— Гитара есть…

Хозяин вышел в другую комнату и вернулся оттуда с инструментом в руках.

— Это мне испанские товарищи подарили, — сказал он. — Попробуйте в два инструмента.

Он протянул инструмент ко мне.

Она была прекрасна. Глядя на обводы корпуса, я невольно вспомнил те движения, которые делал Серега руками, когда описывал нашу потенциальную солистку с музыкальным образованием…

Шестиструнная чешская «Кремона»… Лакированная, концертная гитара. Я не знаю сколько она сейчас стоит и даже не знаю можно ли было купить её у нас. По крайней мере в музтоварах на Неглинной улице я такую не видал.

Я подстроил инструмент, и мы с Кобзоном сыграли дуэтом. Все-таки честь и хвала настоящим создателям, не нам, кто её присвоил, а настоящим.

— Ну и как? — спросил хозяин дома у Кобзона. — Сомнения отпали?

Я посмотрел на него, ожидая объяснений, и они последовали. Какие сомнения? В чем?

— Иосиф Давыдович сомневался, что школьникам по силам написать такое.

Я посмотрел на Кобзона.

— Вы там были, на концерте? Вы слышали?

Тот отрицательно покачал головой.

— Нет. Но тот, кто слышал, говорил о песни в превосходных степенях. В стихах Андрея Андреевича я был уверен, но вот в музыке…

Он прижал руку к сердцу.

— Извините за недоверие.

Его руки снова почнулись к клавишам, и он проиграл несколько тактов.

— Мне нравится, — наконец сказал певец. — И даже очень…

Он говорил медленно, и я видел, что за словами скрывается работа мысли. Певец что-то прикидывал, соображал. Решение, которое в нем зрело, проявилось одной фразой.

— Я её возьму.

— И нас не спросите? — спросил Сергей. Кобзон посмотрел на него, потом на нас. Я посмотрел на нас его глазами — глазами взрослого, успешного человека. Кто он и кто мы? Школьники, для которых просто факт того, что на них обратили внимание такие люди должен не просто греть душу, а напрочь сжечь её от избытка благодарности, а певцу.

Но мы-то были другими. Увидев мою улыбку, он посерьезнел и сказал явно не то, что хотел изначально:

— У меня через пару месяцев на «Мелодии» выходит пластинка. Гигант. И я хотел бы эту вашу песню записать для неё. Андрей Андреевич возражать, думаю не станет.

Он вопросительно посмотрел на хозяина дома. Тот в ответ улыбнулся.

— Ты давай не со мной, а со всем нами договаривайся…

Мы молчали, не готовые к этому предложению. Лестно, конечно. Сам Кобзон… Но уж песня-то сильно лирическая.

— Ну, что, молодые люди… — Сказал поэт. — Доверим товарищу Кобзону вывести песню в люди?

Мы смотрели друг на друга, понимая, что у этого хода есть и плюсы, и минусы.

— Хорошо, — наконец принял решения Никита. — Если мои друзья не возражают — попробуйте…

Мы с Сергеем кивнули. Певец принял наше согласие как должное. Иного он и не мог предположить. Благожелательно глядя на нас, он продолжил:

— Признаюсь, что никак не мог предположить, что таким молодым людям удастся написать музыку без барабанов!

— Нам?

— Да. Вы ведь, я полагаю, школьники?

— К счастью уже нет. Как раз сегодня для нас отзвучал «Последний звонок».

Он усмехнулся, думая, что понимает переполнявшие нас чувства.

— Поверьте, вы еще не раз будете с тихой радостью в душе вспоминать школьную пору… Мальчики, девочки, школьные парты, запах мела…

Он вздохнул с легким сожалением.

— Ну, — сказал Никита. — А я думал, что ностальгия у Народных Артистов не встречается. Думал, что у них все так хорошо, что нет времени поностальгировать…

— Ну, тут вы мне льстите. Я не Народный артист.

— Значит будете, — убеждено сказал я. И все основание для этого убеждения у мня были.

— А что значит «без барабанов»? — неожиданно спросил Сергей. — Это хорошо или плохо?

Певец повернулся к нему.

— Современная молодежная музыка основана на ритме, а, следовательно, на барабанах, а в вашей песне они просто необязательны. Вот это и удивительно! Вы в своем творчестве не укладываетесь в общее русло!

Я вспомнил песенку, которую только вот что напевал Никита около школы.

— Это точно. Наши способности разноплановы. Представляете, мы несколько лет назад и вовсе написали вальс!

— Неужели это возможно? — вежливо удивился Иосиф Давыдович.

— Возможно, возможно, — подтвердил я.

Сергей посмотрел на меня с недоумением, а я взял гитару. До чего, все-таки хороший инструмент! Можно сказать, сам играет.

— Только вот было это так давно, что я не все слова вспомню… Может быть Никита Борисович подскажет?

Никита посмотрел на меня, явно не зная, что сказать. Тогда я взял первый аккорд.

Я с грехом пополам спел куплет и остановился, реально позабыв слова.

Кобзон, сидевший за роялем подхватил мелодию. Все-таки профессионал — это профессионал. Он начал играть и тут же начал аранжировку песни.

— А она мне тоже нравится! — сказал он через несколько минут. В его голосе сквозило удивление. — Вы действительно необычные молодые люди!

— Если б вы могли знать, насколько мы необычны, — сказал с улыбкой Сергей. — Вы бы удивились еще больше.

— Я и так удивлен. А какие слова дальше?

Никита ответил.

— Сейчас и не скажу. Надо посмотреть в блокнотах. Мы её сочинили, но практически нигде не исполняли. Мы ведь в основном играем для молодежной аудитории, а ей, тут вы правы, такие песни не очень-то и нравятся.

Кобзон задумался.

— А ведь это может оказаться интересным! — сказал он подумал и тон его был серьезен. В этот момент он, кажется, понял, что может говорит с нами на равном, без скидок на возраст. Из нагрудного кармана он достал визитную карточку. Посмотрев на нас, протянул её Никите.

— Поищите слова. И перезвоните мне.

Стало понятно, что аудиенция окончена. Мы поднялись и собрались уйти, но Андрей Андреевич остановил меня. Протянув гитару, сказал:

— Я сам играть не умею, так что думаю, что в ваших руках ей будет лучше. Возьмите.

— Я не могу, — сказал я. — Это слишком дорогой подарок…

— Она вам нравится?

— Да.

Он улыбнулся моей непосредственности.

— Берите. Думаю, что и вы нравитесь ей — ваши чувства взаимны.

Я стоял, не решаясь взять инструмент.

— Дарю её вам всем. В ваших руках она будет жить, а не лежать без движения, как у меня.

Мы переглянулись. Отказать было невежливо. Да и не хотелось, честно говоря…

— Спасибо…

… Мы вышли из подъезда и двинулись в сторону метро. Когда дом Вознесенского скрылся из глаз мы нашли скамейку и уселись. Мы все видели проблему.

— Опасаюсь я, — сказал Сергей. — За песню опасаюсь. Как начнет Иосиф Давыдович петь её «комсомольским» голосом.

— Каким?

— Комсомольским. Помнишь, как он пел «Комсомол не только возраст. Комсомол моя судьба…»?

— А это он разве?

— Да я точно не знаю, но манеру исполнения же помните? Лирики в нем нет. Патриотизм — да. Имеется. Выше крыши. А вот с лирикой…

Мы помолчали, чувствуя правоту товарища. Но что делать? Кобзон — это Кобзон! Серега так и сказал.

— Кобзон — это для нас, можно сказать, стенобитная машина.

Невпопад, чтоб соскользнуть с этой скользкой темы, а то начнём сомневаться и откажемся, припомнил:

— Верно говоришь. А я, кстати, когда-то песню написал «Нападение римлян на водокачку с применением стенобитной машины „Свирепый Юлий“».

— Точно? — восхитился Сергей.

— Ей-Богу…

— А чего мы её не играем? Не знаю, что там за текст и что за музыка, но такое из-за одного названия играть следует.

— Ну вот когда все вокруг привыкнут, что мы только хиты пишем, тогда и сыграем. Это ведь, честно говоря, вовсе не «Yesterday»…

Вспомнив свое творение, я засмеялся.

— Ты знаешь какой там припев?

— Так откуда?

— А я скажу. «Бум-бум-бум, бум-бум-бум…»

— Ничего. Музыкальные критики «залакируют» Скажут, что наш талант открылся с неожиданной стороны, что это просто новое направление в музыке…

— Кстати, о новых направлениях. Рэп-то мы до сих пор не освоили. Не стоит откладывать. Даже если с Фестивалем все обломится, никто этой задачи не отмечал. А уже если получится… Представляете, что получится?

— Русский рэп на развалинах Берлина…

— А Рейхстаг тоже я развалил?

Фильм уже был снят и можно было безопасно пользоваться шуткой.

— Ладно… А что касается наших сомнений. Тьфу на них. Кобзон — это голова! Как бы он ни спел, думаю, что ничего страшного не случиться. У такой песни будут и иные исполнители. Пусть уж идет как идет. Надеюсь, что он станет для нас еще одной дверцей в дивный новый мир советской эстрады.

Друзья не возразили. Все мы понимали, что Кобзон — это Кобзон. Это — знак качества.

…Домой я вернулся гитарой. Ребята решили, что ей у меня будет лучше. Увидев приобретение, родители удивились.

— Купил? — поинтересовалась мама, разглядывая инструмент. — Дорогая, наверное?

— Дорогая, — согласился я. — Только по-другому дорогая. Это подарок.

— А чей?

— От хороших людей. Вознесенский и Кобзон.

Родители уже привыкли к моим странностям и воспринимали их как должное — ну повзрослел, ну поумнел, ну песни писать начал… Ну и знакомые приличные появились — поэты и музыканты.

— Есть хочешь?

— Поел бы.

Мама поднялась и пошла на кухню.

— Ну, что, школа закончилась?

Я кивнул.

— Дальше без изменений планов?

— Да.

Говорить об этом не хотелось. Все уже было решено и обговорено. Уходя от разговора, я кивнул на телевизор.

— А что это вы тут смотрите?

За папиной спиной на экране телевизора резала небо остроклювая машина. Красавец ТУ-144.

Полуобернувшись к экрану, папа объяснил:

— Вон, смотри какого красавца мы на авиасалон послали… Сверхзвуковой! Представляешь. Если он, допустим, полетит в Америку, то приземлится раньше, чем взлетит. Скоро, наверное, такими самолетами всю старую технику заменят.

— Да. Хорошая машина. У американцев тоже такой есть. «Кондор» называется…. Но опасная это штука. Я помню у нас точно такой вот гробанулся… На испытаниях вроде бы… Или…

Я запнулся. В этот момент диктор сказал: «Ле Бурже».

— Что он сказал?

— Ле Бурже. Наши отправили его на авиасалон. Во Францию…

— Ле Бурже? — переспросил я. В памяти что-то забрезжило… Похоже, что я переменился лицом. Папа увидел, насторожился.

— Что случилось? Вспомнил что-то?

Я смотрел как камера ловила самолёт, показывая его с самых разных ракурсов. Мощная машина то набирала высоту, то снижалась.

— Да. Не заменят. Дорого и опасно. Не знаю когда, но вот точно на одном из тамошних авиасалонов такой же вот самолет разобьётся.

Опережая вопросы поспешил сказать.

— Когда — не знаю. Не помню… Но это обязательно будет. То есть было…

Следующие три недели оказались заполнены экзаменами. За это временя случилось только два значимых события — Никита съездил к Кобзону, чтоб передать ему наполовину припомненный, а наполовину сочиненный наново текст песни «Прощальный вальс» и предсказанная мной катастрофа ТУ-144 на авиасалоне. После сообщения из Франции, если у папы и оставались еще сомнения в моих предсказаниях, то они теперь напрочь исчезли.

В конце июня наша школьная эпопея завершилась окончательно. Мы получили аттестаты.

Пришло время выйти из класса, отряхнуть с ладошек школьный мел и подумать: куда же дальше…. И устремиться…

Почти так и все и получилось. Мы вышли из школы, отряхнули ладошки от мела и…. взяв по бутылке пива уселись на заднем дворе. Как раз в том месте, где мы строили планы новой жизни около года назад. Теперь мы могли позволить себе пиво. Повертев в руках светло-коричневые цвета книжечки, рассовали их по карманам.

— В этот раз у меня показатели получше, — похвастался я. — Вот что значит постарались.

— Да мы все молодцы, — согласился Никита. — И у меня средний балл повыше будет, чем в тот раз.

— Поумнели… Не для родителей, а для себя старались, — добавил Сергей, отставая в сторону пустую посуду. — Ну что делать будем? Планы какие?

— Планов громадьё… Немножко отдохнем и из Средней школы в Высшую двинем. Никто не передумал?

— Так договорились же.

Сергей посмотрел на солнце.

— Только это ведь стратегическое направление. Сейчас-то куда?

— Предлагаю в РК наведаться. Ждут же нас… Часики-то тикают… Фестиваль близится.

В Райкоме нам обрадовались. Рукопожатия, улыбки…

— Вот они мы, — сказал я. — Экзамены сданы. Аттестаты получены…

Мы положили перед Секретарем документы. Он открыл один из них и с одобрение покачал головой.

— Молодцы! Не подвели. И я вас не подвел!

Из ящика стола он вынул и положил пред нами поверх аттестатов два конверта.

— Вот с этим вам следует приехать в выбранные вами институты. Как я понимаю один в МИИТ, и двое в МИИСП?

— Именно.

— Тогда не откладывайте. Поезжайте прямо сегодня. Там нужных людей проинформировали. Препятствий, я думаю, не будет. Поедете?

Мы переглянулись.

— А что откладывать? — сказал Никита. — Вот сейчас и двинем туда…

Секретарь благосклонно кивнул. Возможно он подумал, что время — деньги, но в этих стенах такая поговорка не работала и ограничился похвалой.

— Одобряю. Чем быстрее вы все сделаете — тем лучше. Тем более, могут быть какие-то накладки…

Я вопросительно посмотрел на него. Ничего себе! И это мне говорит Комсомол? Какие там могут быть накладки, если просит об этом Горком Комсомола? Он, похоже, что и сам понял, что несколько перегнул и успокоил нас.

— Хотя не должно. Все будет хорошо!

Мы шли к метро и думал, насколько легко и просто решаются некоторые проблемы, если к их решению подключить Государство.

Наша проблема оказалась именно из таких. То есть хотели мы или нет, но наши проблемы стали проблемами государства. Часики тикали, отмечая предполетное время и если уж нас включили в состав делегации, то именно государственные структуры приняли самое действенное участие в нашей судьбе.

…Институт стоял на том же самом месте, что и там, где я видел его лет пятьдесят тому вперед. Разница была только в том, что сегодня по Лиственничной аллее еще ходил 87 автобус, которым мы и доехали до МИИСПа. Мы, чтоб я мог вспомнить молодость, вышли в начале аллеи и пешочком пошли вперед. Там недалеко было чуть более километра. Я шел, вертел головой и впитывал впечатления. Сколько тут было хожено! Сколько пива выпито!

По аллее бродили студенты, но какой-то особенно бурно жизни не наблюдалось — все-таки конец мая. Студенты уже не учились, а готовились сдавать экзамены. А может быть я о них слишком хорошо думаю. Где-то за корпусами стояла двухэтажная столовая, которая называлась в нашей среде «Добро». Там над входом висела такая вывеска «Добро пожаловать». Туда мы ходили обедать и пить пиво…. Может быть и сейчас все там?

— Нам куда?

Я вернулся из страны грёз. Серега там не ориентировался, нужно было руководить.

— Нам — вперёд. Ты давай смотри по сторонам. Нам тут учиться…

С факультетами мы определились просто. Хоть и все равно было на каком учиться, но я решил остаться верным к Ремонтному факультету, тому самому, который закончил в прошлую свою жизнь. Забавно будет наблюдать своих прошлых сокурсников, тех, с которыми учился в прошлый раз. Ну, если на это у меня останется время.

В деканате нас уже ждали. За дверью сидел заместитель декана Ремонтного факультет Михаил Никитович Ерохин, которого я вспомнил.

Мы поздоровались и представились. Я протянул ему конверт с письмом. Он распечатал его, прочитал.

— Так-так-так… — Сказал хозяин кабинета. — Так-так-так…

Он смотрел на нас с интересом. Наверняка такое в его было первый раз.

— Так вот вы какие…

Я пожал плечами.

— Мы обыкновенные.

— Ну, за «обыкновенных» так не просят.

Он откинулся в кресле.

— Объясните-ка почему это вам такое послабление? Почему за вас Горком Комсомола просит? И из парткома мне звонили…

— Горком не просит. Он ходатайствует, — мягко поправил его я.

— Есть разница?

— Есть конечно. И вы отлично понимаете разницу между тем и этим.

— И какая?

— Когда просят, то смотрят снизу-вверх. А когда ходатайствуют — на равных. Тут, мне кажется именно такая ситуация.

Он спорить не стал, но информации ему явно не хватало.

— И всё-таки… Почему?

Мы с Сергеем стояли перед ним, а замдекана Ремонтного факультета сидел за столом и с интересом нас разглядывал. Окно по поводу теплого дня и хорошей погоды было открыто, и в комнате вместо с летним ветерком порхала хорошая песенка. Наша песенка. Алла Борисовна исполняла «Миллион алых роз». В этом мире она в её исполнении звучала несколько иначе, не так, как тогда. По крайней мере на пластинке. Наша находка с детским хором оказалась настолько удачной, что её оставили в этом варианте исполнения.

— Вот именно за это.

Он усмехнулся.

— Это вы поете?

Я вернул ему улыбку.

— Нет. Это мы сочиняем. Музыка наша… А слова сочинил Андрей Андреевич Вознесенский. Слышали о таком?

Он искренне удивился.

— Да что вы!

— Именно.

Он смотрел на нас и барабанил пальцами по столешнице. У него явно имелись вопросы, но он не спешил их задавать. В конце концов письма-письмами, а вот решение принимать ему и сейчас. Случай явно неординарный. Принять в ВУЗ без экзаменов, как каких-нибудь Ломоносовых! И если б МИИСП был каким-нибудь музыкальным вузом, то куда ни шло, но технический ВУЗ. И не из самых престижных! Вот это все и было написано на его лице самыми крупными буквами.

— Давайте ваши аттестаты.

Надо сказать, что мы могли сделать это не краснея. Именно к этому моменту мы готовились весь последний год. Михаил Николаевич положил их перед собой и принялся рассматривать. Лицо его, принявшее выражение несколько страдальческое, потихоньку разглаживалась. Понятно, что он думал, что мы тут пришли с двойками по основным предметам… А мы его приятно удивили.

Почитав аттестаты, он все-таки решился задать самый главный из своих вопросов.

— А почему именно к нам?

Он похлопал ладонью по бланку.

— Я так понимаю, что с такими бумагами вы могли бы пойти в любой ВУЗ? Почему именно к нам?

Мелькнула мысль, а не сломать ли ему сознание утверждением, что я уже раз отучился тут, но посчитал это лишним. У нас имелся очень серьезный и всем понятный аргумент.

— Очень просто. Рядом с местом, где мы живем целых три НИИ сельскохозяйственного направления. ГОСНИТИ, ВИМ, и ВИЭСХ. Кстати и родители у нас работают в этой сфере, так что прорисовывается династия…

Реально выбор наш объяснялся в общем-то простым фактом. Если все сложится не так, как мы планируем, и нам придется и далее жить там, где жили, то пусть хоть до работы будет ходить недалеко. Мне в прошлом хватало десяти минут от двери до двери. Но это так… Страховочный вариант. Мы постараемся, чтоб все у нас получилось!

— Давайте мы все объясним, что более не возникало недоразумений, — включился в разговор Сергей. — Мы планировали в этом году поступать в МИИСП, но Комсомол поручил нам ехать в Берлин, на Фестиваль, чтоб мы приняли участие в нашей культурной программе. Вы же, наверное, член КПСС, а поэтому представляете, что такое партийная дисциплина. Вот и у нас в комсомоле тоже. Только вот получается, что мы из-за этого можем не успеть подготовиться к экзаменам и, следовательно, не поступить…

Он кивнул на наши аттестаты.

— Вы же видите, что мы не двоечники и если будет время на подготовку поступили бы и сами, но вот время на подготовку-то у нас и отнимается. Честное слово, если вы пойдете нам на встречу, то мы будем учиться.

Домой я вернулся в приподнятом настроении — мечты сбывались!

— Так… — сказал я. — Родители… Есть новости… Одна хорошая, а другая — очень хорошая…

— Начни с просто хорошей, — сказал мама.

— Нас с ребятами включили в советскую делегацию, которая едет на Фестиваль Молодежи в Берлин. Мне надо собираться…

— Погоди, погоди… — сказал папа. — Когда это ты ехать собрался?

— Точно пока не могу сказать, но скоро. Фестиваль начнется 28 июля ну и, наверное, дня за два-три отъезд. Так что вот…

— И за что это вас? — спросила мама, не зная, как реагировать на новость, и глядя на папу. — За какие достижения?

— Мы станем частью советской культурной программы, — объяснил я. — Думаю, что немецкие товарищи об этом попросили…

Папа с мамой смотрели друг на друга и у каждого был один вопрос ко мне. Они и задали его почти хором.

— Ну, а с учебой как? Ты поступать в институт планируешь?

У меня было чем порадовать родителей.

— А вот это очень хорошая новость.

Я положил перед нами копию приказа о зачислении.

— Нас с Сергеем «особым порядком» приняли в институт без экзаменов….

— А Никита?

— А тот в свой МИИТ точно также попал.

Папа пожал мне руку.

— Никогда не предполагал, что твое увлечение гитарой может помочь тебе в получение высшего образования.