Дедушки с гитарой 2

Глава 16

Жизнь покатилась прежней колеёй.

Решение для себя мы приняли — учимся, играем, освобождаем память, тащим из неё на белый свет хорошую музыку. Если правящей элите наши предсказания не нужны, то значит не нужны. Придется смотреть как страна несется в тар-тартары и устраиваться в этом несущемся под уклон вагоне поудобнее. А когда все это случится… Наша готовность должна быть не только моральной, но и финансовой. Надо зарабатывать деньги и вкладывать их в то, что не потеряет своей ценности.

В начале декабря позвонили из фирмы «Мелодия», а потом из Агентства по авторским правам и попросили приехать. Мы слегка напряглись. Все-таки не было у нас уверенности, что взятая нами у Пахмутовой и Добронравова песня про комсомол еще и впрямь не написана, но повод оказался более приятным.

Оказалось, что оркестр под управлением Поля Мориа записывает на «Мелодии» пластинку и сам руководитель оркестра захотел поместить на неё несколько местных мелодий. Выбор пал на наши песни.

— А что они для себя присмотрели?

— «Отель „Одиночество“», и «Ты меня на рассвете разбудишь…»

Каждый из нас представлял, что французы сумеют сделать с нашими мелодиями. Одно дело — три инструмента и совсем другое — оркестр, в котором только скрипачей больше, чем струн на моей гитаре.

— Хороший выбор, — между прочим одобрил решение французов Никита. — Там есть над чем поработать…

— Вам надо будет подъехать к нам и уладить формальности.

— Куда?

Там продиктовали адрес.

— Хорошо. Будем.

Никита положил трубку, но от телефона не отошел, а задумался. Потом тряхнул головой и сказал:

— Есть повод пнуть Систему так, чтоб до Тяжельникова долетело.

— Каким образом?

— Пресса, — коротко объяснил Кузнецов и закрутил диск телефона. Мы с Сергеем переглянулись.

— Надеюсь, что он знает, что делает…

Я пожал плечами.

— Обычно так и происходит…

Никита в ответ любезно оскалился.

— Андрей Васильевич? Добрый день.

Наш поэт расплылся в улыбке.

— Вы там вроде бы о нас статью планировали писать? Не передумали?

Он чуть отодвинул трубку от уха, чтоб и мы услышали разговор.

— Да. Есть такое задание.

— Так вот дополнительная информация вам. Так сказать, новая краска в вашу палитру. У нас на фирме «Мелодия» планируется выпуск пластинки оркестра Поля Мориа и французы планируют использовать две наших песни.

— Поздравляю! Это было неожиданно?

— А то!

— У меня для вас такая неожиданность припасена, только я хочу вам его прямо в глаза высказать. Можете сейчас в редакцию подъехать?

— Сможем.

Никита положил трубку.

— Он просит нас приехать в редакцию.

— Вот приедем. А нам руки за спины… — сказал Сергей. Я с ним не согласился.

— Для этого и приглашать нас никого не нужно.

— Да это я так… Шучу… Поедем?

— А куда деваться. «Попала собака в колесо — пищи, да беги»…

Через час мы уже входили в кабинет.

Новость, которая нас поджидала, была не только неожиданная, но и приятная.

— Есть решение направить вас на телепередачу «Алло мы ищем таланты».

— Чье решение?

— Горкома комсомола.

— Неожиданно, — подумав сказал Никита. Мы вообще ничего не сказали. Действительно все это было не только неожиданно, но и приятно. Выход на телевидение — это ведь для нас новый уровень. Качественный переход. Это — хороший пинок для нашего авторитета. Люди нас слушали, а вот теперь пусть и посмотрят. А при том дефиците музыкальных зрелищ в стране смотреть передачу будет вся молодежь СССР!

— Справитесь?

— Справимся, — уверенно ответил Сергей. — Сколько там песен нужно?

— По регламенту две… Но, сами понимаете, все надо будет заранее согласовать.

— Понимаем. Не маленькие.

Солидности в Никитином голосе было не прибавить, ни убавить.

— Сейчас решить сможете что станете петь?

— Момент.

Никита повернулся к нам.

— Предложения есть?

Сергей высказался первым.

— Давай одну совсем новую. А вторую — политически верную!

Про вторую мы все поняли верно.

— Политически верную это «И вновь продолжается бой…»? — спросил я. — Пожалуй… Годится. Её еще мало кто слышал, так что реакция будет нужный.

Друзья, да и сам Андрей Васильевич кажется, поняли, что я имел ввиду не слушателей, а всякие идеологические органы на телевидении. Там действительно никаких придирок быть не должно. Текст в реале написан настоящим большим поэтом, а не школьниками-студентами.

— Верно.

— А потом — «Летний вечер…» — продолжил Сергей. — Её вообще никто не слышал.

Прислушивающийся к разговору Андрей Васильевич спросил:

— Решили? Я могу записать?

Его карандаш ткнулся в блокнот.

— Да. Только очерёдность представления песен надо изменить, — предложил я. — Хорошо бы сделать так, чтоб мы выступили в конце. Первая песня — «Летний вечер». А вот вторая — «И вновь продолжается бой…».

Никита догадался, что я хочу предложить и продолжил:

— … И все участники выходят на сцену и поют песню вместе с нами! Они же все молодые, все комсомольцы.

— Точно.

Я пожал ему руку.

— Мы думаем, что так будет лучше всего…

Андрей Васильевич пожал нам руки и ушел. Глядя на закрывшуюся за ним дверь, Сергей сказал:

— Московские рокеры нас грязью после этого обольют. И руки не подадут…

— Это все от зависти.

— А мы — подадим. Если получится рок-музыку из подполья вытащить — подадим.

— Ох, не верю я в это…

— Можно и не верить, но — надеяться… Уж кому как не нам знать, что в этом мире чудеса могут происходить, и мы сами пример такого чуда.

Статья появилась в «Московском комсомольце» через неделю и после неё в «МК» снова пошел вал писем. Они шли не то чтоб мешками, но — толстыми пачками. Если после первого выигранного нами конкурса письма писали москвичи, то теперь география существенно расширилась.

Творческие люди со всей страны увидели в нас шанс рвануть вперед или пример для подражания и теперь поэты и поэтессы, певцы и певицы стремились завязать с нами нежную творческую дружбу.

В очередной раз забредя в редакцию мы получили несколько пачек писем. Передавая их, Андрей Васильевич сказал:

— У вас теперь всесоюзная известность. Это все вам. Со всего Союза пишут.

Взвесив его на руке Никита сказал:

— Да… «Широко простирает химия руки свои в дела человеческие»…

— В смысле? — не понял цитаты корреспондент.

— В смысле газета-то Московская, а знают ее по всей стране.

Корреспондент улыбнулся.

— Ничего удивительного. В региональных комсомольских газетах были перепечатки. Так что вот вам…

Он кивнул на груду конвертов.

— Почитайте. А я отойду пока… Потом расскажите, что тут хорошего нашли. Может быть еще одну статью про вас сделаем.

Мы смотрели на груду и понимали, что это не просто бумага, не просто чьи-то мысли. Это были надежды и чаяния.

— Вряд ли тут просьбы об автографе, — сказал Сергей.

— Это ведь наверняка все — стихи.

— Да уж не рисунки… — согласился я. — Приступим?

Мы сели пред столом и взяли по конверту…

Я не ошибся. Чаще всего из конвертов вылетали листочки, на которых нас ждали столбики стихов. Там были и рукописные сточки, а кто-то расстарался и напечатал свое творение на машинке.

То, что попадалось мне было каким-то детским, что ли…

— Нам предлагается песня про пиратов… Называется «Веселый Роджер».

— Ну-ка…

— Сразу в топку. Школьник какой-нибудь писал, — отреагировал Сергей. — Начитался Сабатини и поперло…

Я посмотрел на Никиту, но тот не отреагировал — был занят. Он смотрел в свой листочек и ритмично качал головой. То ли одобрительно то ли с негодованием. Секунд десять я наблюдал за ним, а потом не выдержал.

— Что нашел? Стихи? Годные? Покажи…

— Тут не смотреть. Тут слушать надо…

Никита начал читать:

— Это что такое?

— Он это нам петь предлагает?

— Ничего не чувствуете?

Мы разом покачали головами.

— Да вы вслушайтесь. Человек старался. Это же алфавит! Каждая строчка начинается на соответствующую буква алфавита. Первая на А, вторая — на Б… Новатор! Вот такие как они и рэп у нас перехватят, если и дальше телиться будем.

— И на твердый знак строчка есть?

— А на Ы?

— Слушайте лучше… Может быть из этого и сделать рэп? Ну прикиньте, чего вам стоит?

Сергей покачал головой.

— Пропаганда алкоголизма… Нельзя.

— Ты мне лучше скажи, что он про Ы придумал? — не выдержал напряжения Сергей. — С другими-то буквами что-то еще можно придумать, но с Ы? Неужели проигнорировал?

Никита ухмыльнулся.

— Ладно. Не хотите слышать шедевр целиком, тогда зачитываю концовку:

«Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы — ы…»

— Это как понимать? — удивился Сергей.

— «Это порют крестьян на гумне», — пояснил Никита. — «Южный ветер уносит их стоны, Я боюсь, что достанется мне»…

— Вывернулся, — согласился я. — Изящно… Э, Ю, Я…

— И он с этим хотел прорваться в Высшую Лигу Рок-музыки? — спросил Сергей. — Нет. Не достанется ему. Это не поэзия, а…

Наш барабанщик, обманутый в своих ожиданиях покачал головой.

— Может быть из этого все-таки рэп сделать? — предложил я ему. — Минус на минус? Чему добру пропадать? А то говорим, говорим, а советского репа все нет и нет.

Сергей задумался, и проговаривая стихи зашевелил губами. Это походило на какую-то молитву.

— Представляете… Первоклассникам будут вместо алфавита учить наизусть это вот…

Я кивнул на бумажку в руках Никиты.

— Так и назовём: «Школьный рэп».

— Нет! Это ведь для первого класса?

— Ну да…

— Значит будет у нас «Первоклассный рэп»!

Мы снова уткнулись в груду писем.

— Оба на! — через какое-то время воскликнул Никита.

— Что там такое?

Он потряс целой пачкой листочков.

— А у меня целая рок-опера. «Потоп».

Я вспомнил роман лауреата Сталинской премии Александра Серафимовича и удивился.

— «Железный потоп»?

— Нет. Просто «Потоп».

— Так и написано?

— И даже без ошибок…

— Может быть что-то антирелигиозное?

— Не похоже…

Он издали показал нам первый лист, на котором цветными карандашами очень аккуратно было написано «Потоп» и только приготовился читать, но я его остановил.

— Стоп. Если не революционное, то даже не начинай.

— Почему это?

— Даже если там талант сравнимый с Пушкиным, то мы втроем оперу не потянем. Не потянем же?

Никита не ответил. Он начал быстро листать листочки кивая головой и через десяток секунд сообщил почему-то неожиданно довольным голосом:

— Точно… Даже дважды точно. И не потянем и не Пушкин…

И мы снова углубились в чтение. Мне попалось другое.

— А вот это приемлемо…

Он прокашлялся.

— И много там такого?

— Нормальная песня средней тоскливости. Три куплета и припев.

— Дворовая самодеятельность.

— Что есть — то есть…

— А у меня какой-то детский сад… Стихи — страшилки.

— В топку…

— Тут — Океан. Не сгорят.

— Тогда — в унитаз. Там примут…

— А у меня что-то веселое попалось. Вот песня взрослого человека! Это уровень по крайней мере студента.

— Детсадовцы и школьники закончились и начались студенты? Уже лучше. У меня тоже умник нашелся. Философ! Оцените… Стих называется «Безденежье».

— Глубина мысли присутствует!

— Ага… А припев-то, припев!

— «Пустота — тяжестью»? Точно студент философского…

— И без стипендии.

Мы читали письма до конца рабочего дня.

Стихов было много, но для нас они были бесполезны. По крайней мере ни один их текстов не возбудил желания подхватить гитару и начать прилаживать к нему какую-то музыку. Наверняка кто-то из этих ребят и девчонок, написавшие нам, дорастёт до уровня настоящего, большого поэта, но это будет не скоро…

Но и обижать никого не хотелось.

— А давайте им через газету ответим, — предложил Никита. — И им хорошо и нам тоже — писанины нам меньше.

— Да и лишнее упоминание в прессе никому не помешает, — согласился я. — «Любое упоминание в прессе кроме некролога — это реклама!» Так Марк Твен писал.

— Умный человек!

— Поблагодарим всех и чтоб в следующий раз не лезли скажем, что работаем только со своими стихами.

— Не поверят…

— И хорошо. Мы же сможем тогда еще раз в газете выступить!