Дедушки с гитарой 2

Глава 3

Сделал дело — гуляй смело!

Самое главное в нашей Судьбе дело, запланированное на этот год, мы уже сделали — поступили в институты и теперь могли бы просто отдыхать, но отдыха не получилось. Нас беспокоил Райком, ориентируя на подготовку к поездке, да и сами мы активно занимались изысканиями в библиотеках, перелопачивая горы стихов. Этим мы занимались этим уже третий день и библиотечные работники смотрели на нас кто с удивлением, а кто и с опасением — вдруг мы сумасшедшие? На улице лето, а мы торчим тут и читаем стихи… Но делали это не зря!

Уже первый день поисков дал отдачу — мы нашли нам кое-какие стихи, которые решили пустить в дело после Фестиваля.

Кроме того, именно в библиотеке я наткнулся на долгожданную новость. Я её не пропустил, так как знал, что это вот-вот произойдет. На одной из страниц «Советской Культуры» нашлась небольшая заметка о присоединении СССР к Женевской конвенции об охране авторских прав.

— Вот и закончилась эпоха беззакония! — удовлетворенно сказал я. — У нас началось новая эпоха — эпоха авторского права!

— И что с того?

— А то! Теперь мы не можем безнаказанно воровать что-то интеллектуальное на Западе, но и, что для нас самое приятное, Запад не может подворовывать у нас.

— Много тут у нас наворуешь! — пренебрежительно сказал Сергей.

— Ну… Кое-что есть. А самое главное, — я торжественно посмотрел на друзей. — Самое главное, что музыка и тексты — это ведь тоже предмет Авторского права!

— То есть?

— То и есть! Теперь, если кто-то захочет перепеть нашу, советскую песню…

Никита наморщил нос.

— Советскую, советскую, — отмел я его сомнения. — А какую же еще? Так вот ему придется платить! А то, что пока никто не рвется перепевать, так лиха беда начало. Подождем! Вот слетаем на Фестиваль, там и поглядим. Мы же не остановимся!

— А я передохну…

Никита отложил в сторону книгу стихов Танича и придвинул к себе газету. Развернув «Комсомолку» сообщил:

— Кстати, читали, что Леонид Ильич в Америку полетел…

— В какую? — погруженный в стихи отозвался Сергей. — Их там две….

— В Северную, разумеется. В самые, что не наесть, Соединенные Штаты.

— А кто там нынче за главного?

Я посмотрел укоризненно.

— Ну вы, ребята, даёте… Газеты читать надо, чтоб быть в курсе. Вы не забывайте, что нам предстоит такая штука как собеседование. Там ведь не как в кино, про восстание Спартака спросить могут, а что-то из нынешней реальной жизни… Похоже, нужно для вас политинформацию провести. Президент там нынче Ричард Никсон.

Сергей побарабанил пальцами по столу.

— Раз сам полетел, значит что-то подписывать будет.

Я кивнул.

— Наверняка что-нибудь антивоенное.

— То есть Мировую Революцию мутить не будем, а станет мирно сосуществовать? Получается поворот в политике?

По тону чувствовалось, что у него уже готово какое-то предложение.

— Ну да.

Сергей задумался и, после нескольких секунд размышлений, пропел:

— «Вот, новый поворот, и мотор ревет… Что он нам несет?»…

Мы посмотрели на него вопросительно. Тот ни капли не смущаясь признался:

— Очень мне хочется «Поворот» у Макаревича тиснуть, — объяснил свое поведение наш барабанщик. — И ведь как в тему! Он и не заметит! Представляете? Леонид Ильич только туда прилетит, а мы с новым хитом уже тут как тут.

— Ну уж нет… Во-первых, договорились же, что Макара не трогаем. А во-вторых, слова тут несколько тухловатые… С душком.

— Чем они тебе не нравится?

— Могут найтись люди, кто попросят у нас объяснить, что мы имеем в виду, предлагая такую песенку советской молодёжи.

— Не попросят, а потребуют, — поправил меня Никита. — Согласен. Я, когда думаю о литовании текстов и критиках в фуражках, вспоминаю анекдот про милиционера и столб. «Мне его одна сволочь в пивной рассказала…»

Мы посмеялись.

— Ну-ну…

— Ну вот… На экзамене выпускнику Школы милиции продолжают придраться к… столбу. Как это сделать? Один походил вокруг да руками развел. Другой — потоптался тоже не получилось.

— Ну а третий? Он, наверное, как в сказочной традиции что-нибудь да придумал?

— Конечно. Иначе анекдота не получилось бы. Третий подошел, походил вокруг и говорит: «Окопался, сволочь… В землю врылся… Провода, смотрю натянул… Так ты с Заграницей связь наладил!»

— Ну, а в этом-то случае как претензия может выглядеть? Невинная молодежная песня…

— Ты слова помнишь? Если привязывать это к нынешним реалиям, то возникает вопрос: Вы, что, молодые люди, сомневаетесь в действиях Генерального Секретаря и всей КПСС? Что это значит: «Новый поворот. Что он нам несет? Пропасть или взлет?» А какие пропасти могут быть при мудром руководстве СССР, Коммунистической Партий и лично Леонидом Ильичом? Какие сомнения? В этой сфере презумпции невиновности нет. Придется объяснять.

Сергей с грустью согласился со мной.

— Да. Это мы с вами знаем, что это все закончится через двадцать лет, а они-то — нет.

Спорить было бессмысленно. После разговоров о политике читать стихи расхотелось, и мы вышли на улицу. Тут заканчивалась весна, а день, хоть и был одним из последних весенних уже больше походил на летний — солнце, зелень, лепота… Да и со стихами кое-что получилось.

Покручивая затекшей от долгого сидения в библиотеке шеей Никита сказал:

— Ладно. Давайте о насущном и животрепещущем. Надо в дорогу собираться. Сувениры какие будем брать? В гости без подарков как-то нехорошо ходить.

— Я ж уже предлагал — водки купить. Лучший сувенир для немца — русская водка. Водки надо купить!

Мне предложение не понравилось.

— Нет. Не стоит. Есть такое вещь как реноме. Что там про нас подумают если мы с водкой полетим?

— Да там наверняка все с водкой полетят! — возразил Сергей. Я посмотрел на Никиту, чтоб узнать, что он думает по этому поводу. Но, как оказалась он думал о другом. Он посмотрел на нас с отсутствующим видом и негромко пропел:

— Водки найду…

— Что? Зачем?

— Да чего её искать-то… Вон она везде…

Он стал серьезным, сосредоточенным.

— Когда «Смоки» написали «What Can I Do»? Кто помнит?

Я задумался, но Сергей опередил меня с ответом.

— Где-то в середине семидесятых.

Никита покачал головой.

— Подходит время. Вовремя вспомнил. Как вы про водку заговорили тут же вспомнилось как эту самою «What Can I Do» у нас перепевали.

— Так что, водку не берем?

— Оставим тут. Значки надо брать. Много. Янтарь, может быть какой-нибудь?

— И презервативы! — негромко, но твердо добавил Сергей. — Без этого — никак…

— Как сувениры? — спросил я, пребывая в плену заблуждений.

— Нет. Это для нас, — и пояснил откровенно. — У меня еще негритянок не было никогда. Даже в прошлой жизни. Пусть хоть в этой будут.

— А СПИД?

— СПИДа еще нет, — неуверенно сказал наш барабанщик.

Пришлось его разочаровать.

— В Африке он всегда был. Просто он пока на большую Европейскую дорогу не вышел.

— А презерватив? — тем же тоном ответил Никита, предлагая решение проблемы.

— Тут не деликатный презерватив нужен, а какой-нибудь особенный. Толщиной с шину от КАМАЗа… С протектором!

— Так баковского завода такие и есть!

— Баковского завода? — хмыкнул Никита и покачал головой. — Нет. Там купим. Думаю, что там они получше будут…

Что не спорить по такому пустячному поводу я предложил компромисс.

— Возьмём и баковские. Четыре копейки не деньги… Будут на крайний случай как НЗ. Как-то не хочется бегать по тамошних аптекам и не зная языка искать там презервативы.

— Почему это о «не зная языка»? — удивился Сергей. — Я в словаре уже посмотрел… «Kondom».

— Нам такие мысли при себе держать нужно.

— Это еще почему? — удивился Сергей. — Я — двумя руками голосую за дружбу народов, а секс как раз и является проявлением самой крепкой связи между отдельными представителями людей.

— Ты за неё не руками голосуешь, а кое-чем другим, — поправил его Никита, а я продолжил.

— После таких вот заявлений вполне могут посчитать нас сексуальными маньяками, не достойными представлять Советскую молодежь на Фестивале… Вот проговоришься случайно на собеседовании и — амба!

— Тьфу на тебя. По дереву постучи…

— А чего мы себя пугаем-то? Может быть собеседование и не будет?

— Будет. Обязательно будет, — успокоил его я. — Не может не быть…

Я знал, что говорил. Мне и в советское время уже приходилось съездить за границу, и работа в Райкоме способствовала просвещению.

— Любопытно, Высоцкий написал свою песню?

— Ты о чем?

— «Я вчера закончил ковку. Я два плана залудил и в загранкомандировку от завода угадил…» Сейчас ведь тоже самое начнется.

— А он по какому поводу это сочинил?

— «Этот Шифер никогда не сможет угадать чем буду я ходить…» Неужели не помните? Это же матч Карпов — Фишер! 1975 год!

Он остановился и задумался.

— Кажется…

— Так кажется или точно?

— Именно, что кажется….

— А не Спасский — Фишер?

— Да это будет вообще другая песня, с кем бы этот Фишер не играл… Или будет играть? Помните? «Я кричал вы что там, обалдели? Уронили шахматный престиж!»…

— Как же скверно, что нет тут Интернета!

— Интернета нет, а люди есть.

— И что с того?

— Надо у людей спрашивать. Люди связанны интересами, а язык не только до Киева доведет, но и до нужной информации.

Он оживился.

— В принципе разницы нет. Мозги как компьютеры. Информация там только…

— Только вот системы поиска информации — нет. Только ходить и спрашивать.

— А что? Тоже вариант. Только надо знать у кого спрашивать.

— Или брать подшивку газет и листать самостоятельно. Например «Советский спорт». Вот кто у нас нынче чемпион мира по шахматам? Кто знает?

— Да какая разница? Или ты собрался поменять амплуа и стащить что-то у Владимира Семеновича?

— Я не об этом. Просто еще раз напомнил, что наверняка перед поездкой собеседование будет и газеты почитать будет не лишним.

— И накачка.

— Что «накачка»?

— Накачка будет.

Я согласился.

— Это — обязательно. Не может советский человек ехать куда-то за границу не накаченным.

— «Чтоб не жил там сдуру как у нас…» — кивнул Сергей. — Всё-таки Владимир Семенович — гений…

— А то!

— Между прочим, поездка за границу — это ведь не только сувениры туда, но и сувениры оттуда, — задумчиво сказал Никита.

— Интересно сколько нам позволят денег туда захватить? — оживились мы с Сергеем. Никита пожал плечами.

— Не помню уже. Да копейки какие-нибудь… Рублей 30-ть… Или 50-т….

— Маловато будет.

Сергей хмыкнул и предложил.

— А давайте портрет Леонида Ильича в золотой раме с драгоценными камнями туда повезем!

Идея была понятна.

— А потом, за границей, камешки выковырять и продать?

— Ага. Тут на таможне, если остановят скажем, что портрет Брежнева везем, а потом — в Западный Берлин и толкнем золотишко по высокому курсу. Отоваримся…

— Аферист… Давайте для начала собеседование пройдём. А то твои алчные мысли прямо на лице крупными буквами написаны.

К моему удивлению мы все ошиблись.

Собеседования как такового не состоялось. То ли там, наверху, посчитали, что мы и без этого умны и накачены, то ли что-то иное, но вместо собеседования у нас состоялась просто беседа в РК ВЛКСМ. Секретарь, что ехал вместе с нами, пригласил нас, в РК ВЛКСМ и проинформировал о том, что и как будет происходить, и что нужно делать в ближайшее время, чего от нас ждут.

Вообще-то все было понятно. От нас не требовалось участия в каких-то политических дискуссиях. Мы числились в составе группы поддержки и требовалось от нас играть, показывая высокий уровень советской молодежной песни.

Он сказал в наш адрес много хороших слов, припомнил наши победы и закончил мыслью, что мы не подведем, не посрамим и вообще мы молодые представители советской творческой интеллигенции.

Это, как я понял, он нас похвалил. Я посмотрел на него с кислой миной.

— Лучше уж называйте нас представителями учащей молодежи или, на худой конец, молодой технической интеллигенцией.

Секретарь посмотрел на меня с удивлением.

— Так вы же в составе культурной программы? Как еще вас называть?

— Ну… Не знаю… Не люблю я творческую интеллигенцию и нас к ней не причисляю.

— А за что? — полюбопытствовал Секретарь. — За что не любите-то? Что она вам успела плохого сделать?

Он был добродушен.

— За проституцию не люблю… Она, в отличие от технической интеллигенции, всегда продажна.

— Всегда?

Я твердо кивнул.

— Всегда. По определению.

Он пожал плечами, но спорить не стал, да и я язык прикусил. Чего это я развыступался, как директор пляжа? Мое отношение к творческой интеллигенции на этом уровне никого интересовать недолжно.

Такие слова и идеи следовало приберечь для выхода на иной уровень нашей элиты. Сейчас мы были на начальных ступеньках этой лестницы, а следовало забраться повыше. Хотелось, чтоб нас начали воспринимать не только как хороших музыкантов. Совсем нелишним будет репутация умных людей с хорошо подвешенными языками, способными рассуждать о политике, социологи и тому-подобным взрослым интересным вещами. А для этого нужны были иные слушатели. Другого калибра.

Сборы были не долги.

Чемодан, гитара и… все. В путь. На счет гитары с собой я сомневался, но в конце концов решил инструмент взять с собой. Конечно нам так и так придется играть вечерами, но ведь добираться до Берлина нам нужно было на поезде, а это несколько дней в купе, да и в городе вечерами тоже гитара не будет лишней.

До Берлина мы добирались на специальном поезде. Честно говоря, я думал, что все это время станет непрерывной пьянкой, но ошибся. Разумеется, без спиртного не обошлось, но крайностей удалось избежать — молодежь, получившая накачку, держалась.

В самом начале поездки, что мне, что моим друзьям казалось, что мир будет крутиться вокруг нас — мы же такие «звезды», но… Фигушки. Мы ошиблись. Музыкантов и вообще творческих людей в поезде ехало столько, что складываешь впечатление какого-то цыганского табора, следующего в Сопот, а не в Берлин.

Везде звучали песни, а на остановках, которые случались довольно часто, это молодое веселье выплёскивалось наружу и тогда на привокзальных площадях начиналось празднество — парни и девчонки пели, плясали… Разминались, короче.

Было ли это искренне? Безусловно. Молодость, хорошая погода плюс немного алкоголя… В общем время пролетело незаметно. Мы и не думали отставать, а включились в общее веселье.

По вагону время от времени прохаживалось начальство. Ничего удивительного в этом не было — с нами ехали ребята из ЦК Комсомола, включая самого Главного Комсомольца СССР — Евгения Михайловича Тяжельникова. Мы искали возможность как-то неназойливо познакомиться с ним. Для нас это знакомство могло стать новым уровнем. Район и Москва — это, конечно, хорошо, но — мало. Понятно было, что музыка-музыкой, но мы не хотели оставаться только людьми, которые пишут хорошую музыку. Следовать показывать, что мы что-то значим и за её пределами, что наши интересы и возможности больше.

Слушай представился на второй день.

Те, кто ехал в нашем вагоне, большую часть времени толкалась вокруг нашего купе.

Любителей поиграть на гитаре и попеть в поезде было множество, но гитара Андрея Андреевича — это что-то! Я не прогадал, что взял с собой именно её. Подержать в руках или поиграть на таком инструменте хотели все, кто умел взять хотя бы парочку аккордов. Тем более, что мы не стесняясь рассказывали всем что это за гитара и кто и за что её нам подарили. Гитара шла по кругу и возвращалась к нам. Пели много. Большую часть песен мы и не знали, но пели и наши песни.

И вот на этот импровизированный концерт и заскочил главный комсомолец Союза.

В нашем купе пели о любви, пели песни самодеятельных талантов и вполне сложившихся авторов, но в основном все это было лирикой. И Тяжельников послушав и кое-где даже подпев солистам посетовал, что мол песни у вас хорошие, но — не боевые.

— Такие вот, про любовь, у вас хорошо получаются. А вот такие, чтоб на борьбу зовут есть? Пишутся?

— Так время сейчас другое, — объяснил кто-то из соседей. — А когда понадобится…

— Таки песни всегда нужны, — возразил Евгений Михайлович.

— Ну почему же? — сказал Никита. — Есть такие песня, пишутся.

— Это как? — не понял Тяжельников.

— Она еще не записана, — пояснил Кузнецов. — Но в голове уж существует….

Он взял гитару и энергично начал:

Ай Никита! Ай да молодец! Мы с Сергеем переглянулись и вступили. Мы просто не могли не поддержать товарища.

Тяжельников радостно удивился.

— Что это за песня?

Сразу видно было, что песня ему понравилась. Еще бы! Такую песню помнили и 2020 году! И долго еще будут помнить. Это шедевр!

Я быстро сообразил, что песня пока не появилась на свет. Логика простая — её не крутили по радио, а если такую песню не крутят, то значит её просто не существует. Но тут мы вступали на тонкий лед предположений… Сочинили её Пахмутова и Добронравов или нет — вот в чем вопрос! Такая песня вполне могла быть сочинена, но отложена до случая, так что следовало поберечься.

— Этой песни пока нет. Но она обязательно будет!

Давая это обещание я ничем не рисковал. Песня эта, конечно рано или поздно появится. Но Тяжельников понял меня совсем иначе. Поглядев на ребят вокруг нас он с одобрением сказал:

— Вот какая скромная у нас творческая интеллигенция растет!

Народ вокруг загудел, что мол верно, все хорошо и правильно, а я решил возразить и увести разговор от опасной темы авторства песни.

— Ну уж нет, Евгений Михайлович. Вы нас с ней не ровняйте, не стоит — обидно. Мы — не творческая интеллигенция, а скорее, техническая. Точнее будем ею со временем, когда выучимся. А творческой интеллигенцией быть стыдно…

— Это что же так?

Секретарь нашего РК из-за его плеча сделал круглые глаза — видимо вспомнил наш разговор — но я, точно зная, чего хочу добиться, продолжил.

— Очень это ненадежная прослойка. Идеологически гнилая.

— А ну-ка обоснуй, — заинтересовался Первый секретарь, вернувшись в купе.

Я отложил гитару.

— Вам как, с позиции марксизма или с точки здравого смыла?

— А какая разница? Марксизм ведь и сам стоит двумя ногами на здравом смысле.

— Разница в том, что в одном случае будет масса умных слов, а в другом случае — нет. А суть, разумеется останется одной и той же.

— Ну-ну… — поддержал нас наш гость.

— Маркс нас учит, что есть два класса антагониста — капиталисты и пролетарии. Так?

— Так.

— С классами все понятно, но вот между ними есть тонкая прослойка. Интеллигенция. При чем я сознательно отделаю Творческую от Технической.

— Почему? И те, и другие…

Я остановил его.

— Я закончу. Вот послушайте… Пролетариат создает все то, что нас окружает. Всю Вторую Природу. Когда люди были просто люди, когда не было классов, то в рамках своей смекалки, своего умения каждый из людей и развлекал себя сам и сам решал вопросы выживания — придумывал какие-то орудия труда типа палки-копалки или каменного топора. Это все шло из поколения в поколение. Но развитие Общества со временем выделило некоторую часть людей, которая была способна не просто копировать опыт предков, но и изобретать, привносить в процессы производства и охоты что-то новое, что-то до сих пор не существовавшее в нашем мире. Вот это и были первые, можно сказать, технические интеллигенты. Будущие изобретатели, инженеры… И они были связаны именно с пролетариатом, то есть с теми, кто реально работал — пахал землю, ковал железо, охотился и так далее… Ведь эти люди использовали их изобретения. Эти изобретения делали труд людей эффективнее. Понимаете? Труд! Труд становился легче и эффективнее и понимая это, видя, люди уважали их и, разумеется, платили им деньги, если изобретатель этого требовал. А вот теперь посмотрим на так называемую творческую интеллигенцию.

Из чьих людей она кормится? Чьи интересы отслуживает?

Этот класс не умеющий производить, а способный только потреблять, а значит они просто не могут выжить в реальном мире самостоятельно. Им нужно было присосаться к кому-то, кто бы тот их кормил, давал средства к существованию. Вероятно, в самом начале были попытки присосаться к простому народу. Помните — бродяжные артисты, музыканты, ходившие по городам и устраивающие свои выступления на площадях?

Неожиданно мне припомнилась хорошая, своевременная, песня. Я подхватил гитару…

И ведь верно! Народу много и если каждый из них даст по копеечке, то артистам будет хорошо. Но ведь был вариант еще лучший! Стать зависимым не от сотни тощих кошельков, из которых могут и не отсыпать денег, а от одного, но толстого! Стать на содержание капитала!

Ведь со временем появилась знать, которая вскоре превратилась в капиталистов и у них денег было куда как больше, чем у простых людей. И артисты, и художники начали обслуживать именно их. А что им было делать? Им тоже надо было кормить семьи и самим кушать…

Так вот техническая интеллигенция в меньшей степени подвержена этому искусу — стать на чье-то содержание. Она хоть что-то может своими руками, а вот творческая…. Артисты, поэты, музыканты…

Я покачал головой.

— Так вот творческая интеллигенция мгновенно перебежит к победителю и поменяет окрасу, если выяснится, что прежние источники средств существования для неё потеряны, ибо верность древней поговорки «Кто платит, тот и заказывает музыку» сомнения ни у кого, я надеюсь, не вызывает?

Я оглядел слушавших меня людей.

— Вот именно об этой части интеллигенции Ленин и высказался так скандально в письме к Горькому. Вот они и есть то самое говно!

Тяжельников молчал на него, покусывая нижнюю губу, словно не решил, как на реагировать на услышанное. Я его озадачил.

— Ну, а по-простому?

Я усмехнулся, но Сергей меня опередил с ответом.

— Все еще понятнее. Изобрел я топор… Мой сосед увидел и сделал такой же, и мы оба, и он и я стали лучше работать, а топор еще моим дедам-внукам послужит. А сочинил я песню и что?

— И что? — с интересом повторил Евгений Михайлович.

— Спел её. А еды в доме не прибавилось, да и дров тоже. Что делать, если кушать хочется? Побираться? Значит надо идти искать того, кто тебе за эту песню заплатит. С бедного много не возьмешь. К тому же он и сам песню запомнить и сам петь начнет, так что нужен что-то, кто согласится менять музыку на еду и крышу над головой. А это идет только от избытка денег. Значит идти к феодалу, к Власти, а Денежным мешкам.

А дальше, как и было. Хочешь хорошо жить и в тепле спать — сочиняй то, нужно тому, кто тебе все это обеспечит. У кого-то из наших классиков в романах о Гражданской войне натыкался на высказывание какого-то из белых генералов: «Артистов, извозчиков и проституток не обижать. Они любой власти служат». Так что сами видите.

— То есть в идеологическую стойкость творческой интеллигенции вы не верите?

— Как и в извозчиков и…

Я решил вмешаться, расставить точки на ё.

— В стойкость отдельных людей верим, а вот в твердость всей прослойки…

Я покачал головой.

— Нет.

Что я, что мои друзья хорошо помнили, что случилось с нашей культурой в 90-е годы.

— И что ж, по-вашему надо делать с творческой интеллигенцией?

— Ценить, но не переоценивать.

Тяжельников задумался на секунду и, оценив шутку, рассмеялся.

— Хорошая мысль, тем более их реально жалко — они ведь люди подневольные.

Я кивнул, догадываясь что он имеет в виду.

— Это как? — спросил кто-то из гостей нашего купе. Глава советской делегации повернулся в спросившему.

— Если есть в человеке творческое начало, то оно тебя изведет и заставит себя реализовать — то ли петь, то ли плясать, то ли книжки писать…

— Точно, — подтвердил Никита. — Грызет, собака, заставляет… Рифмы подкидывает…

— Ну так значит и вы такие…

— Да, — снова согласился я. — Такие же, но не такие! Мы вот не только музыкантами станем. Мы еще и на инженеров выучимся.

— Ну, желаю успеха!

Главный комсомолец Союза пожал нам руку и под стук колес пошел дальше.

Секретарь нашего Райкома демократически постучал себя пальцем по лбу, но я только усмехнулся. Я сделал то, что хотел сделать и был уверено, что этот разговор не забудется и еще сыграет для нас добрую службу.