Мы сидели во дворе школы и слушали доносившийся из открытых окон «Школьный вальс». Эту песню заводили, наверное, уже раза в пятый, но родители выпускников никак не могли насытиться наполнявшей эту музыку легкой меланхолической грустью. Они же ведь тоже когда-то были выпускниками, тоже думали, что делать дальше…
Но это родители, а вот выпускники этих чувств не испытывали, даже напротив.
— Сейчас бы рок-н-рольчик врубить… — сказал Серёга. — Под настроение. Вот не понимают люди, что у нас это не грусть, радость.
Он привстал, потянулся.
— Десять лет мы тут и вот — финиш! Ленточка! Вырвались!
— Ага, — подтвердил Никита. — «Чудом ушли»….
— Ну… Нам-то хорошо. У нас между девятым классом и десятым было больше сорока лет отпуска. Мы тут год всего, с этим валандались… — я кивнул на оживленную толпу выпускников. — А вот настоящее счастье должно быть там. Ты свои ощущения после того, первого «Последнего звонка» помнишь?
Никита отрицательно покачал головой.
— Нет, конечно… Но представить могу. Наверняка облегчение. И радость. Все это длилось, длилось, длилось и вот — кончилось.
— Мы строили, строили и наконец…
— …закончили строить. Ну ладно. Мы не Чебурашки. Нам еще рано радоваться.
Сергей кивнул на стайку учителей, окруженных родителями и учениками.
— Нам всем еще экзамены сдавать…
— Неужто не сдадим? Сдадим же…
— А куда деваться-то? Придется.
Майский день располагал к оптимизму. Ну, во-первых, Солнце, синее небо, запах сирени… А во-вторых — в этом году мы очень серьезно постарались не накосячить с учебой. Что я, что Серега хорошо помнили, что получилось в прошлый раз, когда мы не прошли в институты, и постарались этого не допустить. Понимали, что те оценки, что мы получим в аттестаты станут пропуском в нашу новую жизнь, ту самую, которую мы хотели построить «с нуля» по новым чертежам. И пусть в полученных нами документах не будет оценки по музыке, но все остальные заработанные честным трудом над учебниками баллы позволят нам поступить в Институты, а после этого заняться тем, чем мы и хотели: сочинением новых песен.
То есть старались мы не для родителей, а для самим себя.
Отсюда, со скамейки в школьном дворе, дорога в новое Будущее представлялась прямой и ясной…
Позади десять лет в Средней школе, впереди — пять лет в Высшей. А потом…. Потом музыка, музыка, музыка. Правда между сегодняшним «Последним звонком» и этим «потом» несколько препятствий и первые два — экзамены. Они совсем рядом — сперва выпускные из школы, через несколько дней, а потом — вступительные в Институты, примерно недели через три.
К этому времени мы с друзьями уже определились, кто чем и где будет заниматься. Никита поступает в свой МИИТ, а мы с Сергеем — в МИИСП. Тот самый, который я уже раз в прошлой жизни закончил. Учимся, ну и, разумеется, играем. Репетиционной базой пока останется наш родной Дом Культуры «Имени 40-летия Октября» или какой-то другой, если нам его предоставит МГК ВЛКСМ. Ну, если захочет…
Пластинку сменили. Теперь из окон зазвучала «Школьные годы». Эта песня как раз для такого момента.
Церемония, в которой нашлось место и первокласснику с колокольчиком, и директору школы с микрофоном, и слезинкам на щеках некоторых родителей, закончилась. Отзвучали речи, обещания не забывать и приходить, и даже чьи-то данные сгоряча обещания вернуться сюда после Пединститута и вот теперь музыка прощалась с нами….
Никита негромко напел — «Когда уйдем со школьного двора…» Этой песни еще не было, как не было и фильма, когда она в первый раз прозвучало, но уж очень к месту она тут была в этот момент.
— Ну что ж… Может и мы пойдем со школьного двора?
Толпа перед входом в школу стала редеть. Учителя ушли в здание, а выпускники заволновались и начали расходиться.
— А куда? Предложения есть?
— «Куда уходит детство, куда ушло оно?» — напел Никита вместо предложения.
А Сергей тут же добавил:
— «Наверно в парк Кусковский, где будет пить вино…»
Мы рассмеялись. Ведь так оно и будет. Сейчас выпускники разобьются на группки, и кто-то пойдет домой пить чай с тортиками, а кто-то — в парк, чтоб перехватить из бумажного стаканчика или прямо из горлышка что-нибудь покрепче…
— А, кстати, почему мы сегодня не слышали «Куда уходит детство?» — спросил Никита, кивнув на наших соучеников, ручейками, ускользающими со школьного двора. — Очень ведь было бы своевременно.
— А действительно, почему?
Сережа пожал плечами.
— Наверное потому, что мы её еще не написали?
— Странно. Пугачёва есть, а такой песни нет. Непорядок! Поправим?
Никита отвернулся от одетых в праздничные платья девушек.
— А действительно, есть песня или нет?
— Думаю, что нет, — сказал я. — Если б была, то мы бы её уже раньше услышали, да и сегодня её обязательно завели бы. Так что сами понимаете…
— Свято место пусто не бывает. Слова кто написал, кто помнит? А музыку?
Мы помолчали, глядя друг на друга и я подытожил:
— Никто не помнит. С очень высокой вероятностью музыку Зацепин написал. Причем ближе к концу 70-х, а вот слова… Даже не хочу предполагать.
Наши нынешние ровесники таким вопросами не заморачивались. Выходя со школьного двора, они собиралась в группы и шли по своим делам, а над всей этой суетой продолжала звучать песня.
— Суббота… Школа закрывается… — сказал Сергей, а Никита, в пику Мосэстраде напел «School closes on sabbat…»
И сделал это очень своевременно, повернув наши мысли.
— Вы про Фестиваль читали?
Сергей вздохнул.
— Берлин… Молодежь…
— Девочки разных цветов кожи, — продолжил Никита, словно читая его мысли. — Мулатки-шоколадки…
— Ты мои мысли читаешь или свои транслируешь? — подозрительно поинтересовался наш барабанщик.
— Вы тут бросьте… — остановил я их. — Чувствую миазмы буржуазного разложения. О другом думать надо…
— О душе, что ли?
Скептицизм Никиты был легок, но понятен.
— Вот бы куда мотануть… — не остановился Сергей. Глаза его затуманились. — Я, кстати, в Берлине уже был. Ну… Тогда.
Он имел ввиду наше прошлое будущее.
— Забудь. Мы теперь не в том времени живем…
— А я и не забывал, что в другом… Но мотануть хочется… — Он снова вздохнул.
Мы помолчали. Школа кончилась. Взрослая жизнь еще не началась, но её начало уже было видно. Совсем рядом маячили школьные экзамены, а потом институтские… Вот именно поэтому хотелось праздника. Пусть даже не такого как Фестиваль с мулатками-шоколадками, а размером поменьше. Пусть даже не персонально нашего, пусть чужого, но такого, на котором и нам нашлось место. С гитарами и барабанами.
— Директор ДК ничего не говорил? Может быть свадьба у кого?
— Молчит директор, как рыба об лед. И вообще надо об институтах думать.
— Узнаю родительские интонации.
— А ведь скоро выпускные вечера начнутся, — напомнил Сергей.
— Ну, когда это… Недели через две-три?
— Да. Как-то так…
В пору выпускных вечеров ансамбли будут нарасхват. На своем мы точно играть не будем, ну, может быть, только пару-тройку песен для солидности, но ведь это все будет не сегодня. Праздника-то хочется прямо сейчас.
— Нет, — сказал Никита. — Мелко это — выпускные вечера. Не наш размер. Надо что посерьезнее…
Я со вздохом согласился.
— Да и не своевременно.
Мы помолчали. Людей во дворе осталось совсем мало, и музыка закончилась, остался только запах сирени. На наших глазах несколько ребят сматывали провода и утаскивали в школу колонки и усилитель.
— Аллегория, — медленно, по словам, сказал Никита. — Наше будущее затаскивается в наше прошлое…
— Уж как-то ты витиевато выразился. Переведи.
— Музыка — наше будущее, а утаскивается в школу.
— Ты лучше такими аллегориями не товарищам на мозги капай, а стихи свои украшай. Все будет больше пользы.
— Не учи ученого. Ладно… — Он хлопнул ладонями по коленям. — Что делать-то будем?
Я кивнул в сторону группки учеников, уходивших в сторону Кусковского парка.
— По кустам целоваться и портвейн пить из горлышка кто-нибудь хочет?
Никита с Сергеем не хотели. Точнее так. Мы-то хотели, но совсем в иной компании и из иных бутылок.
— А куда тогда пойдем? В смысле «…со школьного двора?»
Тут и действительно делать было уже нечего. Пусто. И музыка закончилась.
— Да хоть куда…
Никита оживился.
— А давайте уйдем отсюда на две веселых буквы!
— В ДК что ли? — угадал я.
— Ага. Поиграем хотя бы. Развеемся… Может быть директор нам какой-нибудь заказ припас?
Смысл в этом предложении был, но я переориентировал его.
— А давайте пойдем на две другие веселые буквы, — предложил я друзьям. — В РК. Может быть они там что-нибудь путное предложат? Все-таки Фестиваль в Берлине грядет, а у нас тут ни звука… Предложим им что-нибудь эдакое… Помните, как хорошо у нас с Конкурсом получилось? Вот что-нибудь похожее. Типа «Навстречу Фестивалю!» «Встретим мировой молодежный праздник разудалой молодежной песней!» Авось и получится…
Хотелось действовать, и мы пошли в знакомое белое здание.
Как оказалось, нас там ждали…
— Легки на помине, — сказал Секретарь Саша тряся нам руки. — Вот только-только подумал о вас… Как люди говорят — «Вспомнишь лучик — вот и Солнышко»…
Я удивился. И насторожился. Секретарь начал говорить поговорками, а не цитатами. Чудно. Где-то медведь сдох? Или, наоборот, выздоровел?
— Хорошее подумали и как? — после секундной заминки поинтересовался я.
— Хорошее…. Вы к нам по каким делам?
— Ну зачем же «по делам»? Неужели и просто так зайти нельзя?
— Да вот мимо проходили, — поддержал Сергей. — Зашли поздороваться… А у вас к нам что за дела?
Секретарь по-простецки почесал затылок.
— Да вот хотел поговорить с вами о вашем будущем… Какие у вас планы на лето?
Мы все трое одновременно пожали плечами.
— Какие у нас могут быть планы? У нас выпускные экзамены в школе, а потом — в Институты, вступительные.
Он нас вроде бы и не услышал.
— Есть комсомольское поручение…
— Поиграть?
Мы переглянулись…
— В принципе мы не против, но имейте ввиду у нас сейчас горячая пора… Нам к экзаменам надо готовиться…
Хочется продолжить образование. Мы вот с Сергеем, — я кивнул на Володина, — Думаем сельское хозяйство развивать. А вот Никита — по транспорту хочет специализироваться.
Секретарь посмотрел на нас как-то проникновенно. Казалось одним полушарием своего мозга он присутствовал тут, а вторым — витал в эмпиреях. Словно озаренный изнутри какой-то идеей.
— А вы как считаете личное выше общественного?
Ну как тут ответить? Только правду…
— Мы считаем, что личное не должно противостоять общественному… Ну и наоборот. Лучше было бы если они друг друга дополняли. Да вы лучше скажите, чего хотите, а не жмитесь.
— А что заметно? — неожиданно нормальным голосом спросил Секретарь.
— Невооруженным глазам, — подтвердил Никита.
— В общим так, ребята…. Вы знаете, что вскоре в Берлине будет проводиться X Всемирный Фестиваль молодёжи и студентов?
— Когда?
— С 28 июля по 5 августа…
— И что?
— Есть мнение, что мы с вами могли бы туда отправиться в составе нашей городской делегации… Вы все-таки победители районного и городского конкурсов…
Вот ведь, оказывается, как бывает. Только вот что говорили об этом и на тебе… Говорите после этого, что чудес не бывает.
— Нет, — неожиданно сказал Никита. — Никак не получится…
Похоже, Секретарь рассчитывал на совершенно иной ответ. Он хотел услышать восторженный визг, а тут — облом… Нормальный человек разве может отказаться от такого предложения? Заграница! Там Западный Берлин сразу за стенкой! Если привстать на цыпочки, то его видно!
— Почему?
— У нас впереди экзамены, — объяснил Никита. — Нам готовиться надо… В школе и в институтах. Конечно это большая честь и чертовски заманчиво, но…
Он горько вздохнул, и Сергей подтвердил:
— Точно. Не получится. Заманчиво… Только ведь…
Он посмотрел на меня.
— Да, — с явным сожалением подтвердил я слова друзей. — Понимаю, что от таких предложений не откладываются, но только вот у нас ситуация…
Я замолчал, ожидая вопроса и он последовал.
— Да что за «ситуация»? Съездите, поиграете. На людей посмотрите, себя покажите… Когда еще такая возможность представится?
— Объясняю. Слышали такую фразу «Увидеть Париж и умереть»?
Он с удивлением посмотрел на меня и кивнул. Молодец. Образованный человек, сразу видно!
— Так вот Эренбург говорил это о Париже, а перед нами этот вопрос стоит также, но только с Берлином. Увидеть Берлин и не поступить…
— Да при чем тут это? Отдохнете, поиграете…
Голос его был ласков.
— Терпение…
Я наклонился к нему.
— В школе-то мы экзамены сдадим, и сдадим отлично, тут сомнений нет. А вот дальше, в институты…
Я с сомнением покачал головой.
— Следите за мыслью… Если мы едем туда, то мы не успеваем подготовиться к поступлению в институты. Так?
Он не спешил отвечать, но это все и так было очевидно.
— Если мы не успеваем подготовиться, то наверняка проваливаемся на экзаменах и не поступаем. Улавливаете?
Он снова промолчал.
— Значит далее — армия. И мы два года…
— А то и три, ну, если во флот… — добавил Сергей.
— Вот-вот, — продолжил я. — Или три года не играем… И что остается от нас после трех лет молчания? Тишина? Забвение?
Никита добавил.
— Ну и стоит ли разбитая жизнь двухнедельного вояжа в Берлин?
Сергей кивнул.
— Так что извините….
Мы замолчали, давая нашему собеседнику возможность собрать в кучку пепел от сгоревшей надежды… Ну и отыскать какое-то иное решение. Даже я сейчас, не представляя полностью ситуации, видел их несколько. Оставалось узнать, что он выберет? На поверхности лежал такой — пожать нам руки и отправить обратно, но ведь были и иные возможности. Комсомол — организация влиятельная. Его возможности гораздо больше, чем мы можем представить.
— И что вы предлагаете? — наконец спросил он.
— Продолжать должны вы. У нас товар, у вас — купец….
— Наверняка ведь есть и иные решения этой задачи, — напомнил ему я.
Мы молчали и это молчание могло обернуться как неприятностями, как и удачей…
— Вот вы недавно говорили о том, что есть Личное и Общественное, — пустил пробный шар Никита. — Тут как раз можно найти путь, в каком одно другому не будет противоречить, а, напротив, совпадает и подталкивает в нужную сторону…
Я его поддержал.
— Да. Мы готовы идти навстречу Обществу, если Общество сделает шаг к нам навстречу… Мы нужны вам в Берлине, а мы сами нужны нам в институтах… Давайте сближать позиции.
Секретарь посмотрел на меня, потом на телефон, потом снова на меня и на что-то решившись, подтолкнул к нам лист бумаги.
— Напишите в какие институты вы планируете поступать… А мы посмотрим, что можно сделать…
Мы вышли из здания райкома, пару секунд постояли и, переглянувшись, отошли подальше, словно то, что мы хотели друг другу сказать, нельзя было бы услышать никому чужому… Теплый весенний вечер дул в лица, навевая надежды на хорошее будущее.
— А мы молодцы… Какая сыгранность! Сразу видно — ансамбль.
Мы понимали друг друга без слов.
— Точно, — подтвердил Сергей. — Без репетиций… Можно сказать, «с листа» сыграли.
— Высокий класс! — подтвердил я.
Я посмотрел на Никиту.
— Ты когда сообразил?
— А я вот за его «мы» зацепился… «Мы с вами…» Тоже в Берлин захотел.
— И что делать будем?
— Ждать и надеяться… Если мы им действительно нужны…
— Нужны. Без нас его в делегацию могут и не взять. Он во всем этом не меньше нас заинтересован. То есть заинтересованных тут не трое, а четверо!
— Соблазн большой… Думаю, что он постарается.
— Это как?
— «Если нельзя, но очень хочется, то можно».
— Ты о чем?
О! Я знал, о чем говорю!
— Не так уж и давно, а именно в 50-х годах этого века, существовал в СССР порядок зачисления в ВУЗ «Особым порядком»…
— Ну-ка, ну-ка…
Все-таки хорошо, что мой интерес в Будущем к истории собственной страны помогает решать какие-то вопросы в Прошлом, точнее в Настоящем. Я растолковал друзьям.
— Ну, если это было нужно стране, то тех абитуриентов, кто имел трудовой стаж до поступления в ВУЗ, могли зачислить в институт безо всяких экзаменов. Просто по результатам школьного Аттестата. Вот и подумайте.
Друзья подумали и улыбнулись.
— А мы как раз такие. Со своими трудовыми книжками.
— Так получается, что если они нам помогут, то…
Серега довольно улыбнулся. Горизонты открывались с этих ступенек просто ослепительные.
— Так это получается, что мы теперь можем свои аппетиты и не ограничивать?
Я вопросительно посмотрел на него.
— Что нам МИИТы и МИИСПы? Почему бы нам в Университет не поступить? Мне кажется, что мы проявили в этом случае не свойственную нам скромность. Почему не Университет? Не МГИМО? Почему не Дипакадемия? Нам бы только прилично школьные экзамены сдать и….
— Вот они, соблазны-то, — вредным голосом сказал Никита. — Сперва Дипакадемия, потом еще и женится захочешь на дочке члена Политбюро… Нет уж. Надо вот прямо сейчас и остановиться. Соблазны отринуть и задавить на корню.
— Да… Халява — страшная вещь… — согласился я. — Давайте остынем немножко.
Никита посмотрел на Сергея. Тот улыбался, наверняка перебирая в памяти названия престижных московских ВУЗов.
— Да и какой для нас смысл учебы в Дипакадемии? Как бы мы там учиться стали, и, главное, зачем?
Друг был прав. Это все азарт вседозволенности… Это походило, наверное, на то, что если б ты получил в руки волшебную палочку, или кредитку… И понимая, что все это незаслуженно, что все это могут в любой момент отобрать, ты начинаешь желать того, что тебе-то в общем-то и не нужно… Впрок? На всякий случай? Действительно. Ну какой нам Университет? Какая Дипломатическая Академия? Для чего? Мы там что, учиться будем? И работать? Мы переглянулись и одновременно вздохнули. Все. Хватит мечтаний. Надо становиться на грешную землю двумя ногами и идти дальше, а не витать в облаках.
— Да. Пожалуй, — согласился Сергей с явным сожалением.
— Ничего… Если у нас все сложится, то мы по миру еще поездим. Как послы мира. Но сперва — выпускные экзамены.
Серега отмахнулся.
— Да сдадим мы их! Никуда не денемся!
Открывшиеся перспективы и Никиту заставили повеселеть.
— Конечно сдадим! Так что давайте прикидывать что с собой будем брать в качестве сувениров. Заранее позаботиться нужно будет.
— Да! Водка и балалайка. Лучше три штуки.
— В смысле, три литра?
— В смысле, про балалайки разговор…
— Значки нужно брать. Много. С Лениным! И марки!
— Широко шагаете — штаны порвете, — остановил я полет фантазии у товарищей.
— Это ты к чему?
— Пусть сперва нас в институты зачислят. А то, кто его знает… Пообещать пообещают, а потом…
Они помолчали и согласились. Наш жизненный опыт из 21-го столетия остудил юношеские мечты.
— Верно. Оказанная услуга перестает быть услугой.
— У меня в той жизни так с работой пару раз было. Один, с кем договариваешься, обещает все и даже больше, а когда ты со своего места увольняешься, то тобой начинает заниматься совсем другой человек, который говорит, что все, что тебе было обещано, тот самый, первый, обещать не имел право. И, в добавок, его уже тут нет, а он работает в другом отделе… Или в отпуске… А значит давайте договариваться наново…
Градус нашей общей радости несколько понизился. И правильно. Кто его знает, как тут получится… Может быть комсомольцы без всякой вредности просто махнут рукой на эту затею.
— А что это означает?
Спросил я всех нас и сам же ответил:
— Пока у нас не будет приказа о зачисление в Институт мы ведем прежний образ жизни. То есть про Германию не говорим — мало ли что? Сдаем школьные экзамены и готовимся к поступлению в институты и не отвлекаемся на пустые соблазны.
— Но не сегодня же?
Никита был прав. Сегодня ничем грустным заниматься не хотелось.
— Может быть все-таки в ДК, — предложил Сергей. — Может быть где-то у людей совсем рядом сегодня праздник, а мы и не знаем… Я бы с удовольствием поиграл бы…
— Увы… У Директора для нас работы нет. Иначе он бы сам позвонил.
— А какой вообще ближайший праздник? Что у нас тут самое ближнее?
— Сегодня какое? 26-е?
— Да.
— Ближе всего — «День защиты детей». Первое июня.
Эти два слова породили во мне какой-то отзвук. Я задумался и выпал из разговора. Что-то эти слова мне говорили, что-то странное и необычное.
Никита ткнул меня кулаком в плечо.
— Ты чего задумался?
— Вспомнить не могу, — сказал я, копаясь в памяти как липкой глине. — Что-то с этим праздником связно…
— Пионерский лагерь?
Слово «лагерь» поставили все на место. Лагерь потянул «конвоира», а тот — «арест»… И я вспомнил.
— Хотите через неделю поучаствовать в эпохальном событии? А потом, может быть даже песню хорошую сочинить… Ну, в смысле, своровать?
— Конечно! А что за событие?
— Первого июня в Москве должна состояться демонстрация…
Я сказал и остановился. Я точно знал, что это произойдет 1 июня, но вот год? В этом или в следующем?
— Демонстрация чего? — вытолкал меня из задумчивости Никита. — Кто и что будет демонстрировать?
— Московская молодежь. Хиппи со Стрита… На улице Горького. А это, кстати, какой день будет?
Сергей вытащил из кармана календарик.
— Пятница…
Похоже я ошибся. Годом. Похоже, что все-таки не 1973, а в 1974 году это произойдет. Там 1 июня была суббота.
— И что?
— Нет. Похоже я ошибся.
— Днем?
— Годом… В следующем году это произойдет.
— Да что произойдёт-то?
— Демонстрация московской молодежи… — терпеливо повторил я. — Мне об этом друг рассказал. Сам он в этом действе вроде бы не участвовал, но отчего-то все знал.
Я вспомнил своего друга, бас-гитариста, вместе с которым играл в той жизни в НИИ. Все, что я собирался рассказать, я знал с его слов.
— Был, точнее есть тут сейчас такой человек. Как его знаю уже не помню, кликуха у него была Солнце. Он, кажется, мороженным на площади Маяковского торговал… За бутылку портвейна мог посвятить тебя в хиппи! И вот не знаю по своему желанию или кто-то подсказал… Но захотел он со своими товарищами демонстрацию устроить в День защиты детей… И устроили…
Никита покачал головой.
— Не слышал про это.
— А про это мало кто вообще знает. Демонстрации-то толком не получилось. Их повязали всех почти мгновенно. Место-то выбрали козЫрное — улицу Горького! Там до Кремля рукой подать и иностранцы ходят.
— Я представляю, что такое демонстрация, — сказал Сергей. — Ну, как на Первое мая… У них тоже что-то похожее? С лозунгами? С флагами?
Я пожал плечами.
— Я ведь этого тоже не видел. Вот мой приятель рассказал про один транспарант. «Не хочу бомбу, а хочу бабу».
— Это ради смеха?
— Может быть. Но вот у милиции чувство юмора в тот день отсутствовало. Она смеяться не стала… Помните у «Машины…» песню: «Случилось так, что небо было синее, бездонное и легкий вечер по морю гнал легкую волну…»?
— «Песня о Капитане»?
— Ну так вот это Макаревич об этих событиях написал, по следам, так сказать.
— Ну, значит, не пойдем туда… Ни в этом году ни в следующем.
— Ладно… А сейчас-то куда пойдем?
— Может на Стрит? — предложил Никита. — Раз уж ты про него вспомнил. В кафешке посидим. Может быть к тем ребятам зайдем, поиграем…
Он улыбнулся, припомнив, как мы когда-то в кафе поспорили с местным ансамблем.
— Ну… Как вариант… — согласился Сергей. — Только давайте все-таки контрольный звонок сделаем.
Он ткнул пальцем меня в грудь.
— Позвони домой. Может быть у директора что-то изменилось, и он нас ищет?
Резон в этом был, такое случалось. Телефонная будка стояла рядом — у стены дома напротив Райкома, рядом с входом в магазин «Цветы». Сожалея, что тут еще не в ходу сотовые, мы перешли улицу и я позвонил домой. К телефону подошел папа.
— Тебе какой-то Андрей Андреевич звонил.
— Что-то просил передать?
— Просил, чтоб ты с ним связался. А это кто?
— Знакомый поэт. Вознесенский.
— Ну-ну… — Я почувствовал, что отец улыбается. — Не забудь позвонить…
Повесив трубку, я повернулся к друзьям.
— Звонил Вознесенский.
— И что?
— Просил перезвонить. Кто телефон помнит?
Я смотрел на товарищей, а они — на меня. Наконец Никита сказал:
— Самый тупой карандаш лучше самой острой памяти…
Он достал записную книжку.
— Две копейки найдете или дать?
Я вышел из будки.
— Давай сам звони.
Никита не стушевался. Мы смотрели как наш друг говорит с Андреем Андреевичем. Наклонившись к Сергееву уху я сказал:
— И Поэт с поэтом говорит….
Поэтический междусобойчик получился коротким. Разница в классе была очевидна — Никита больше энергично кивал головой, угукал да бросал в трубку междометия. Только однажды спросил:
— А вы где сейчас?
Повесив трубку на рычаг, сообщил.
— Нас сегодня ждут. Андрей Андреевич в городе, а не на даче. Поедем?
— А цель?
— Сказал, что хочет поговорить с вами…
Я посмотрел на часы. Было начало первого. Повеселиться можно будет и ближе к вечеру. А сейчас — дело…
— Не вижу препятствий… Поехали?
Мы пошли к метро. Шли молча — ни один из нас не хотел говорить о том, что только что произошло в райкоме. Кто его знает, что получится? Удача — она птица пугливая. Еще спугнем своими разговорами о Фестивале… Лучше не суетиться.
Уже в вагоне, чувствуя, что молчание наше становится нестерпимым, спросил у друзей:
— Вот про Аллу Борисовну мы вспомнили и песню ей может быть подарим, а сами-то мы как? Что мы вцепились в Андрея Андреевича? Давайте еще в кого-то вцепимся…
— А в кого? Есть предложения?
— Фамилия «Танич» вам что-то говорит?
— А то! «А лебедь белый на пруду, качает падшую там звезду…»
— «Лесоповал»?
— И не только он. Насколько я помню он охотно ввязывается с авантюрами с мало известными исполнителями. Антонову помогал, Кузьмину… Апиной… Может, и мы ему подойдем. Он нам стихи, а мы — музыку…
— Всегда хотел спросить — как надо понимать слова «падшая звезда»? Это он о чем сочинил? Что имел ввиду?
— Если мы поспешим, то этот вопрос слушатели будут задавать тебе. Стихи-то пока только в твоей голове.
— А что он кроме шансона написал?
— Да много чего…
— Точно! Помните «Берегите женщин»? Ну фильм такой, помните? Там ведь все песни Антонов написал на его слова!
— А когда?
— В начале 80-х, насколько я помню.
Я с сожалением качнул головой.
— Это же почти десять лет тому вперед! Не рано? Поймут ли? Помните, что говорили о том, чтоб брать из середины 70-х?
— В запас возьмем. Запас плеча не тянет.
Когда мы уже вошли в метро и вышли на перрон он сказал:
— Нам системный подход нужен. Как бы там с Берлином не вышло, надо будет сдать экзамены и сесть как-нибудь всерьез в библиотеке, почитать стихи.
— Это еще зачем?
Толчки горячего воздуха из тоннеля говорили о приближающемся поезде. Наш поэт повернулся к нам.
— Вот ты сколько поэтов знаете?
— Двух, — ответил я — Тебя и Андрея Андреевича…
— Да я серьезно. Сколько поэтов песенников знаете, ну, из советских?
Мы с Сергеем задумались и начали вспоминать.
— Танич, Шаферан…
— Поперечный.
— Матусовский, Резник…
— Дербенев…
— Гладков!
— Добронравов.
Никита кивал. Когда мы остановились он заметил.
— Ну, Гладков, допустим, композитор, а не поэт. Ну, а вот все остальные, кроме Добронравова, могут стать предметом нашего приставного внимания.
— А чем тебе Добронравов не угодил?
— Ничем. Но давайте оставим его Пахмутовой. Эта пара и без нас хорошо справляются.
— Так ты что предлагаешь?
— Читаем их стихи и как только натыкаемся на что-то такое, что в будущем будет положено на музыку — берем на заметку или тут же перетаскиваем из будущего в настоящее. Вот это и будет нашим ключиком, чтоб войти в тот круг.
— По уже отработанной технологии?
— Разумеется. Технология доказала свою эффективность. Зачем что-то менять?