Дар

Глава 3

Отморозился я в полной темноте. Лежу, по телу мурашки бегают, как будто отлежал себе всё подряд. Жёстко, холодно, и ничего не видно.

Полежал немного, стало полегче. Руками подвигал, ощупал себя — вроде ничего не поломано. Подо мной каменный пол, мокрый какой-то, склизкий. Воздух спёртый, и воняет, как в помойном ведре.

Поднялся я на ноги кое-как, потыкался вокруг, пальцы упёрлись в стенку через два шага.

Походил туда-сюда, понял — я в камере. Камера тесная, три на два метра. Потом глаза к темноте привыкли, и я различил светлый прямоугольник под потолком. Окошко, и выходит оно не на улицу, а в коридор. Потому что свежего воздуха, похоже, здесь сто лет не было.

Под окошком оказалась дверь. Крепкая такая, не из тех, что для красоты ставят. Эта сработана на совесть, можно быка запирать. Ну, или кабана — точно не выбьет.

Постучал я в дверь, сначала ладонью, потом кулаком. Потом ногами стал колотить — без толку. Тишина, будто вымерли все.

Скоро пить захотелось, сил нет. Во рту пересохло, язык как наждачная бумага шершавый. А вдруг меня здесь насовсем заперли? Типа, посидит бедолага, поколотит в стенку, потом ляжет да и откинет коньки потихонечку.

Страшно мне стало — до тошноты. Я ведь вспомнил, кто был тот мужик в простом мундире, который по Летнему парку гулял. Видел его много раз, в кабинетах разных начальников. Сразу-то его и не узнать — на портретах он всегда в парадном мундире, с лентой, в блестящих орденах. Государь это, Дмитрий Александрович, собственной персоной. К гадалке не ходи.

А меня вместе с убийцей замели, который из револьвера на царственную особу покушался. Разбираться не стали, заморозили обоих, и в мешок. Наверное, с государем охрана была магическая. Бросили заклинание — и адью, пожалуйте бриться.

От таких мыслей я по камере забегал, от стенки к стенке, а сам думаю, что делать-то теперь? Кричать, что я полицейский, что не виноват ни в чём? А услышит ли кто?

Побегал, побегал, потом сел на задницу ровно и стал легенду себе придумывать. Что говорить, если спросят. Всё лучше, чем в панике по камере метаться.

Сколько я так просидел, не знаю. Вдруг слышу — замок заскрежетал. Дверь открылась, оттуда свет фонаря блеснул — так ярко, так что я аж ослеп.

Затопали сапоги, меня подхватили с двух сторон под локти и повели. Ну как повели — потащили. А я только моргаю, потому что не вижу ничего, в глазах после темноты камеры круги огненные плавают.

Когда проморгался, уже на место прибыли. Втащили меня в дверь, на стул бросили. Руки за спинку завели, там стянули крепко, не дёрнешься.

— Кто таков? — слышу голос. — Отвечай!

Меня под рёбра пнули, больно так. Поморгал я, в глазах прояснилось, вижу — напротив, за столом, человек сидит. Тот самый хмурый дядька, что с видом Наполеона впереди государя шагал.

Дядька посверлил меня глазами, потом повернулся, глянул влево и негромко спросил:

— Он меня слышит?

Женский голос ответил:

— Очевидно.

Шевельнулась тень, я пригляделся и увидел девицу. Стоит за плечом грозного дядьки, вроде в тени, но со значением. Высокая, тоненькая, в шляпке с пером. Та самая девица из парка, что под ручку с блестящим офицером прогуливалась. Вуаль всё так же скрывает её глаза, но мне стало ясно, как день — эльфийка. То есть, как здесь говорят — эльвийка. И не полукровка, а настоящая. Лицо идеальное, выражение на лице — надменное. Как у того высшего эльва, что к нам в провинцию приезжал, брата Альбикуса. Типа, я тут один красавчег, а вы все — пыль под ногами. Тараканы.

— Говорить может? — сварливо спросил важный дядька.

— Скорее да, чем нет, — усмехнулась эльвийка.

Дядька скрипнул зубами со злости. Незаметно, но я услышал. А он наклонился ко мне через стол, бросил резко:

— Имя? Как зовут? Студент? Из разночинцев? Отвечай!

— Дмитрий Найдёнов, офицер полиции. А вы кто? — прохрипел я. — По какому праву меня задержали?

Успел увидеть, как у дядьки глаза большие стали, как в азиатском мультике. Тут же мне поддых и прилетело. Один из конвойных дал кулаком. Хорошо, стул к полу прибит, а то бы я со стулом на пол свалился.

— Значит, может говорить, — спокойно сказал дядька. — Шутить изволит. Похоже, из студентов молодчик. Они все такие… правоведы. Умники.

Хлопнул ладонью по столу, рявкнул:

— Ты у меня в подвале сгниёшь, тварь! Крысам отдам, червям могильным! Вот твои права! Никто не узнает — был, и нет тебя! Мамка твоя одна помрёт, жена скончается соломенной вдовой!

Выдохнул, опять спрашивает:

— С кем был. Кто твои товарищи. Отвечай.

Отдышался я, говорю кое-как:

— Я отвечу… Сначала представьтесь. Имя, фамилия, от какого ведомства допрос ведёте…

Тут же мне опять прилетело, с двух сторон. Очнулся, слышу, дядька вокруг стола ходит, слова говорит нехорошие. Даже даму не смущается. Остановился, рычит:

— Это вы виноваты!

— В чём же, Андрей Михайлович? — хрустальный голосок эльвийки.

— Перестарались, мадемуазель. Давно убийц не ловили? Второй-то студентишка ноги протянул от вашей магии! Один нам достался, и тот дубина!

— Вы забываетесь, господин Васильчиков, — ледяным голосом ответила эльвийка. — Я ловлю убийц, как вы изволили выразиться, с высочайшего одобрения нашего государя. И попрошу не честить меня мадемуазелью. Я вам не поднадзорная полукровка.

— Ах, простите, пресветлая Эннариэль, — с сарказмом ответил дядька, которого назвали Андреем Михайловичем. — Сами видите, не до реверансов. Как изволите заметить, дело чрезвычайной важности.

Скрипнула дверь, кто-то вошёл. Зашептались, шлёпнула на стол папка документов. Я по звуку догадался — не впервой. Наслышался таких шлепков в полицейском участке.

— Ну-ка, ну-ка, — голос Андрея Михайловича, — что тут у нас… А!

— Что такое? — спросила эльвийка.

— Полюбуйтесь! Попался голубчик! Правду сказал, так и есть… Не простая птица к нам залетела, не простая. Вот и карточка фотографическая, и все размеры с приметами прописаны. Имя ему скажи… да от какого ведомства… Вот ты у нас где!

Похоже, дядька сделал неприличный жест.

— Фи, князь, — бросила эльвийка. — Что за манеры. Дайте взглянуть…

— Смотрите, смотрите, — довольно пробасил Андрей Михайлович, который оказался ещё и князь. — Полюбуйтесь на голубчика. Теперь ты у меня не отвертишься, мерзавец. Петля и плаха! Плаха и петля!

Приоткрыл я глаза — не смог удержаться. Вижу, дядька сидит за столом, перед ним папка картонная с документами, сам ухмыляется, довольный. Рядом склонилась эльвийка, заглядывает ему через плечо, бумаги смотрит. Губы сжала, вид недовольный. Прочитала вполголоса:

— Найдёнов… университет… закончил с отличием… буен, задерживался… под негласным наблюдением… отмечен печатью… Что?

Эльвийка выпрямилась, сказала резко:

— Прикажите раздеть.

Князь пожал плечами, сам ухмыляется. Скомандовал:

— Раздеть!

Стащили с меня одёжку, подняли на ноги. Эльвийка вокруг меня обошла, смотрит, как на музейный экспонат. Зашла за спину, остановилась. Слышу, вздохнула тихонько. Это она печать у меня на лопатке увидела.

Пробормотала, так тихо, что только я услышал:

— Странно… как странно…

Потом кашлянула, говорит:

— Да, вижу печать. Обычная запирающая печать, ей клеймят в сомнительных случаях.

— Печать, может, и обычная, — отвечает князь, а сам улыбается, как акула. — Зато понятно, как мерзавцы охрану обошли. Запретная магия, вот это что! Сей же час государя поставлю в известность. А вы уж, пресветлая Эннариэль, донесите до его сияния господина Домикуса, что его подданные совсем от рук отбились!

Повернулся ко мне, рявкнул:

— Одеть, увести! В камеру мерзавца!

Потёр руки, бросил довольно:

— Ну вот и дело, считай, раскрыто. Пойду, доложу немедленно. Государь в нетерпении — вестей ждёт.

— Я бы на вашем месте не торопилась, — сказала эльвийка. — Дело ещё не закончено.

Князь в ответ только плечами пожал.

Меня протащили мимо них, и я заметил взгляд Эннариэль, когда меня вытаскивали в дверь. Нехороший такой взгляд.

Проволокли меня по коридору, втолкнули в камеру. Упал я на пол, лежу, всё болит, голова раскалывается, в носу кровища хлюпает, губы распухли, рёбра ноют…

Но мне не до этого. Что за дела? На меня, значит, целая папка с бумагами и фотокарточкой имеется, и я там числюсь в неблагонадёжных? Как же меня тогда в полицию взяли? Или правду сказал покойный народоволец — я предатель, тайный агент? Выдал всех товарищей и в провинцию смылся?

Обхватил я руками голову, лежу, холодею от таких мыслей. Вот если бы знать, как там на самом деле было! Но нет, молчит бывший хозяин тела Дмитрий Найдёнов, отличник учёбы и выпускник полицейской школы. Ни слова, ни мысли. Разбирайся сам, как знаешь.

Постой-ка… Погоди, Димка… Как эльвийка дядьку этого назвала? Князь Васильчиков? Андрей Михайлович?

Вспомнил я блестящего офицера Митюшу, что меня с бомбой в дом полицмейстера прийти уговорил. Кто меня убийцей-народовольцем перед всеми выставил. Того, что стоял надо мной с револьвером и шептал тихонько: «вы мне подходите, господин Найдёнов… ваша губерния должна быть закрыта… Вы бы поняли, будь у меня время всё рассказать…»

И звали этого офицера, блестящего и красивого, Дмитрий Андреевич. По фамилии Васильчиков.

Так что, выходит, злобный князь Андрей Михайлович — его папаша, к гадалке не ходи.

Вот так дела! Берегись, Димка Найдёнов. Не знаю, что они задумали, но ты в их в планах точно лишний.