Чжунгоцзе, плетение узлов

Глава 7. Встретить друга, прибывшего издалека, разве это не радостно?

В начале прошлого года — третьего года эры правления Шаодин — сюцаю Ао следовало сдавать экзамен, но он отказался отправиться в столицу, и все вокруг были поражены и недовольны его поведением.

Ао Юньфэн по-прежнему или даже еще больше, чем раньше, любил гулять в окрестностях городка и, любуясь течением реки Сянцзян и видами горы Юэлу, читать вслух любимые стихи Ли Бо:

Из синевы небес ты смотришь вдаль,

В душе разлука горечью сидит.

Травинкам не понять твою печаль,

Цветам одна забота — расцвести.

Меж вами туч и гор слои, слои,

Пространство зову не преодолеть.

Уходят весны, осени пришли…

Так долго ли еще душе болеть?![1]

Однажды, отправившись на прогулку, он задержался. Уже вечерело. Вдруг в зарослях у реки померещилось движение. Юньфэну стало любопытно, что там, и, спустившись к берегу, он увидел человека, смортящего на воду, в чьем облике неуловимо читались растерянность и неуверенность. Ао Юньфэн почему-то подумал, что стоит помочь незнакомцу рассеять сомнения и окликнул его. Тот обернулся… и оказался тем юным странником, который привиделся ему на пути из Линьаня.

Они долго с удивленьем смотрели один на другого и медленно осознавали, что узнали друг друга. Что та встреча не была видением или фантазией.

— Ни ши шэй? — спросил Ао Юньфэн. — Ни цзяо шэнма минцзы?[2]

Нежата чуть пожал плечами. Он не понимал ни слова. Собственно, Ао Юньфэн на это и не надеялся. Чудом уже было то, что они встретились на самом деле, а не во сне, не в болезненном бреду. Он указал на себя, медленно повторяя:

— Уо ши Ао Юньфэн. Ни ши шэй? Уо цзяо Ао Юньфэн. Ни цзяо шэнма?[3]

— А, — Нежата, кажется, понял и отозвался: — Я Нежата, меня зовут Нежата.

— Не Чжада? Дуо цикуайдэ минцзы… Не Чжа-да? Чжэ цзэнмэ се да? Уо минбай, ни бу чжидао[4], — он вздохнул. Так странно: встретить родственную душу и не иметь возможности поговорить с этим человеком. Воистину Небеса жестоки! — Цзуо ба. Уо сон ни хуэй цзя[5].

Нежате ничего не оставалось делать, как пойти за ним. Тем более, этот юноша ему казался достойным доверия. Он был рад встретить его снова. Ао Юньфэн же с трудом мог поверить, что опять видит этого чужеземца, он держал его за руку, опасаясь, будто видение рассеется, и заглядывал в прозрачные глаза цвета осенней воды.

Ао Юньфэн так сиял восторгом, когда вернулся, что матушка и жена ничего не посмели сказать ему: мол, кого притащил? Голодранца какого-то диковинного… У матушки эти слова застряли в горле, когда она увидела счастливое лицо сына. Пускай его, лишь бы занятия не забывал. Ишь, привел чудо какое…

Нежате согрели воды, он помылся. Ему подошла старая одежда Ао Юньфэна, только немного пришлось подшить рукава и подолы.

Ао Юньфэн решил поселить Нежату в своем кабинете. Собственно, это было единственное свободное помещение. Туда принесли ужин. Двое молодых людей остались одни за столиком, уставленным разными закусками. Нежата не сразу приловчился есть палочками, потому Ао Юньфэн, желая поухаживать за ним, взял кусочек жареной свинины и хотел положить в его тарелку. Но Нежата замотал головой и прикрыл свою плошку с рисом ладонью. Он помнил, что, когда он был в Киеве, шел Петров пост. Он не знал, как теперь определять дни недели и месяцы, и решил все время поститься, тем более, в монастыре он к этому привык.

— Ни бу чи жоу?[6] — удивился Ао Юньфэн. — Ни бу чи жоу, цзо и ни кэйи бэй чэнвэй Чжайдао! Уо гэй ни ци гэ минцзы Чжайдао. Ни ши Не Чжайдао, ни минбай ляо ма?[7]

Не сказать, что Нежата что-то понял, но постепенно догадался, что теперь этот юноша будет звать его Чжайдао, Чжай-эр, а остальные его станут называть Не-сяншэн.

***

Итак, они были рядом, но не понимали друг друга. Они объяснялись жестами, рисовали что-то на бумаге, однако по-настоящему поговорить у них не получалось. Иногда один из них забывался и начинал вдруг что-нибудь оживленно рассказывать (чаще всего это бывал Юньфэн), а второй внимательно слушал, ничего не понимая, имея возможность только по интонациям и по выражению лица судить о настроении говорящего.

Слушая журчание этого шелкового языка, Нежата часто думал, зачем он сюда попал, чем может помочь, потом что ему отчетливо виделась необходимость помочь. Он видел: несмотря на то, что у его нового друга есть все — дом, заботливая матушка и красивая жена, — он одинок и не чувствует себя счастливым. Может быть, потому что ищет большего? — думал Нежата. Ищет, но не знает, где найти.

И ничего не знает о милостивом Творце мира, об искупительной жертве Его Сына.

Юньфэн же чувствовал в Нежате гораздо больше внимания к себе, чем даже у матушки или у Сюэлянь, но ничего не мог ему рассказать, ни о чем расспросить. Это непонимание казалось томительным для них обоих. Нежата не мог не молиться о разрешении странной ситуации. И вот однажды ему приснился сон.

Ему приснилось, будто он проснулся в келье отца Авраамия. Проснулся и в предрассветном сумраке почувствовал движение. Он сел на постели и увидел своего любимого старца в обычной его одежде — потрепанном подряснике, чиненой-перечиненной вотоле. Он точно собирался куда-то уходить, и Нежата поспешно кинулся к нему, чтобы задержать.

— А, Нежатко, ты проснулся, — в голосе монаха слышалась улыбка. — Как ты, чадушко?

— Я очень скучаю по тебе, отче, — ответил Нежата, падая перед ним на колени и утыкаясь в его одежду лицом. — Мне так не хватает тебя, твоих наставлений, твоей любви… А сейчас я встретил человека… Мне кажется, ему нужна моя помощь, но мы ни слова не понимаем. Я ничего не могу, только молиться.

— И это ведь неплохо.

— Но я хочу поговорить с ним!

— Это можно, Нежатко, — отец Авраамий отодвинул заслонку печи и, поворошив ухватом, достал оттуда горшок. — На вот, поешь. Любимое варево твоего отца Феодула.

Нежата снял с горшка крышку и на него пахнуло пропаренной травой. Он зачерпнул ложку этой зеленой кашицы и подул.

— Не торопись, горячо очень, — предупредил его старец, крестя горшок и Нежату. — Помолись сперва, как раз остынет.

— Помолись со мной, отче, — попросил Нежата.

Они пропели вместе несколько псалмов, и Нежата, снова зачерпнув варево из горшка, подул и попробовал. Это не было похоже на траву, и не было похоже на безвкусную еду из сна. Было похоже на сладкий свет. Нежата торопливо ел, а отец Авраамий смотрел на него умиленно:

— Вот он, голод, о котором пророк-то говорит: «Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда я пошлю на землю голод, — не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних»[8].

Опустошив горшок почти полностью, Нежата проснулся. Как ему было жаль, что он не дома у себя проснулся, что батюшки его Авраамия рядом нет, что где-то вдалеке так тоскливо стучат стражники, оповещая о приходе новой стражи, что тающая луна выглядит такой одинокой и растерянной…

Вскоре он снова задремал, плутая между шелестящими шелковыми лентами, на узких концах которых позванивали колокольчики и позвякивали нефритовые подвески, под ногами шуршали листы бумаги, они осыпались на пол снегом, смешанным с лепестками. А громче всего в шорохе сухих листьев и лепестков, во влажноватом скрипе снега стрекотала бамбуковая музыка ветра, висящая под стрехой кабинета Ао Юньфэна. Гремок качался от дуновений ветра, настойчиво и уверенно, так настойчиво, что Нежата наконец-то проснулся снова и услышал осторожный стук в дверь и голос Юньфэна:

— Ты проснулся? Можно войти? Доброе утро!

Нежата вскочил с постели:

— Я понимаю тебя! — воскликнул он, подбегая к Юньфэну.

— Ты можешь говорить, — потрясенно пробормотал Юньфэн. — Мы наконец-то сможем говорить с тобой!

Стоит ли упоминать о том, как они оба ликовали. А вот близкие Юньфэна не слишком радовались, потому что теперь совершенно все свое свободное время Юньфэн проводил с Нежатой. Они никак не могли наговориться. Ао Юньфэн знал столько прекрасного, так интересно рассказывал! Но и Нежата знал то, о чем Юньфэн никогда не слышал. Им не хватало дня и ночи, чтобы обо всем потолковать.

Как-то раз они гуляли возле пруда с карпами и Юньфэн вдруг, улыбнувшись, начал рассказывать[9]:

— Однажды Чжуан-цзы и Хуэй-цзы переходили через реку, и Чжуан-цзы, глянув с мостика вниз, сказал: «Вот рыбка-востробрюшка плавает и резвится в воде, и в этом ее счастье». На что Хуэй-цзы резонно заметил: «Ты же не рыба, откуда тебе знать, в чем счастье для рыбы?» Чжуан-цзы ответил: «Но ведь и ты не я, откуда тебе знать, что я не знаю, в чем рыбья радость?» Хуэй-цзы парировал: «Я, конечно, не ты, и я не знаю, что ты там знаешь, но ведь и ты не рыба, и не можешь достоверно знать, в чем ее счастье». На это Чжуан-цзы сказал: «Давай вернемся к тому, с чего начали: ты спросил, откуда я знаю, в чем радость для рыбы. Но когда ты меня спрашивал, откуда я это знаю, ты ведь уже знал, что я знаю. А узнал я об этом, глянув в воду с мостков».

Нежата сначала слушал серьезно, но все-таки не выдержал и хихикнул.

— Такие вот серьезные разговоры вели некогда наши философы, — кивнул ему Юньфэн.

К тому же Юньфэн стал учить Нежату читать и писать. Начали они с самого простого детского текста под названием «Саньцзыцзин» — «Троесловие». Однако и эти простые тексты требовали пояснений, а объяснения вызывали споры и глубокомысленные беседы об устроении мира.

Люди рождаются на свет

Собственно с доброю природою.

По природе взаимно близки,

По навыкам взаимно удаляются.[10]

— Понимаешь, что это значит? — спросил Юньфэн, разобрав с Нежатой все по слову.

— Да, это похоже на наше учение: человек сотворен по образу Божьему, это значит, что человек сотворен по природе причастником всякого блага. И пока этот образ подчиняет себе вещественную природу человека, природа в нем освещается и уподобляется божественной красоте. Если же животная бренная природа берет верх, то уродство вещества скрывает образ, как едкая грязь.[11] Вы ведь тоже так думаете?

— Верно. И чтобы сохранять природу в чистоте, нужно научение. Повреждение природы происходит от дурного воспитания. Учиться — значит следовать правилам. Об этом как раз следующий текст.

Если не научать,

То природа изменяется;

Способ же научения

Требует всей тщательности[12].

— Ты замечал, что следовать правилам, всем правилам, очень трудно, даже невозможно? Ты знаешь, какое самое главное правило?

И Нежата вдохновенно рассказывал о главнейших заповедях христианства, о том, что человек призван к совершенству и что «человекам это невозможно, Богу же все возможно»[13]. Потому что лишь Он смог преобразить человеческую испорченную грехом природу, освятить ее и дать ей возможность обрести совершенство обожения в Цзиду.

Юньфэн потрясенно молчал. Бог, сходящий на землю и приносящий Себя в жертву, чтобы спасти людей, казался невозможным. У Юньфэна возникало много вопросов, он спешил задать их, и не на все Нежата мог ответить сразу.

***

Порой, правда, тексты из «Троесловия» вызывали у них улыбку, особенно если Юньфэн позволял себе пошутить над примерами прилежания и добродетели, набившими оскомину всем школярам между четырьмя морями.

Они как раз разобрали пример про двух знаменитых своим трудолюбием студентов Че Иня и Сунь Кана:

То при светлячках,

То при отражении снежном,

Будучи в бедном состоянии

Не переставали учиться.

— Дело в том, — пояснил Юньфэн, — что Че Инь был очень беден, и не имел денег на свечи или масляную лампу. Приходилось ему заниматься при свете светлячков. Сунь Кан же занимался ночами при лунном свете, отраженном от снега. Ты должен запомнить такое выражение: «Свет светлячков и отраженный свет». Это значит: упорство и трудолюбие, несмотря ни на что.

И вот однажды приходит Сунь Кан к Че Иню, а того нет. «Где же Че Инь?» — спрашивает. «За светлячками пошел».

Как-то раз заглянул Че Инь к Сунь Кану, а тот стоит посреди двора и ничего не делает. «Что же не учишься?» — говорит Че Инь. — «Похоже, — отвечает Сунь Кан, — снега сегодня не будет»[14].

— Так, правда, было? — удивился Нежата. Юньфэн усмехнулся:

— Это шутка, которую передают из уст в уста все ученики в Поднебесной.

— Ах, шутка, — Нежата рассмеялся. — А я думаю: что-то неправильное в этой истории.

***

Они сидели на берегу реки Сянцзян, любуясь водой цвета цин. Нежата вдруг спросил, не отводя глаз от реки:

— Я вдруг подумал: что ваши философы говорят, откуда в реках берется вода?

— От дождей и подводных источников.

— А откуда берутся дожди?

— Не знаю, никогда не вникал в этот вопрос. Почему ты вдруг спросил?

— Мне почему-то всегда были интересны такие странные вещи… Отец Авраамий всегда поддразнивал меня: отчего трава зеленая, а небо голубое, как вода в реке не кончается, откуда берется дождь… — Нежата усмехнулся. — Но что я мог сделать, чтобы это узнать? Только молиться, чтобы Господь, если есть на то Его воля, удовлетворил мое любопытство. Я читал у Василия Великого… Он пишет, что источником всей воды на земле является море, что вся земля пронизана ходами и щелями, по которым поднимаются морские воды и, процеживаясь, становятся пригодными для питья, а еще, испаряясь от солнечного тепла, морские воды собираются в воздухе и, охлаждаясь, питают землю дождем. Все это огромное количество воды было сотворено изначально так, чтобы его хватило до конца времен, когда весь мир будет иссушен и сожжен.

— М-м, понятно, — согласился Юньфэн.

— Только знаешь… — продолжал Нежата. — Со мной однажды случилось странное приключение. Кому рассказать, не поверят. Правда, отец Феодул все понял, а больше я никому не говорил. А ты бы усомнился в моих словах, интересно?

— Я верю каждому твоему слову, Чжай-эр, — отозвался Юньфэн, рассеянно перебирая мелкие камушки в ладони. — Даже в твоего удивительного Бога поверил. Что за приключение, расскажи?

— Однажды я попал в другое время, в то, которое будет через восемьсот лет.

— Не может быть! Неужели такое возможно? — Юньфэн отряхнул руки и повернулся к Нежате.

— Представь себе… — вздохнул Нежата. — Помимо всего прочего, там были такие большие толстые книги с очень мелкими буквами, которые назывались… м-м-м… как же это сказать?Впрочем, неважно. Еще там были картинки. Я долго их изучал, и узнал, что Земля шарообразная и поворачивается вокруг своей оси — так день и ночь сменяют друг друга. Солнце — очень большой огненный шар, звезда, находящаяся далеко-далеко от Земли, и Земля летает вокруг Солнца. И так сменяются времена года. А что касается воды, то да, она превращается в пар, становится облаками, попадает на землю в виде осадков и восполняет подземные и наземные источники. Это не морская вода, а дождевая, вот так… Вода, действительно, была сотворена вся, разом, и ее хватит до конца времен, но Господь так премудро все устроил, что… Это не постижимо уму, — Нежата улыбнулся.

Юньфэн потрясенно молчал, осознавая сказанное Нежатой. Потом проговорил:

— Ты думаешь, этим книгам можно верить?

— Если бы ты видел, что еще есть в том мире, ты бы понял, что научное знание у них на высоте. Этим книгам нельзя не доверять. Только там странные люди. Они, в основном, думают, будто если они кое-что узнали об устроении мира, то… Бога… гм… нет. Будто все это великолепие, весь этот невероятно сложный, до мельчайших частичек продуманный мир возник сам по себе. Сам по себе! Понимаешь? Я не могу это понять. Но они так считают. Ты вот как думаешь, откуда все взялось?

— Мир сотворили боги… твой Бог. В наших книгах очень мало сведений об этом, и нет какой-то одной книги, где бы последовательно излагалось учение о сотворении мира и человека. У Бань Гу в «Старинных историях о Ханьском У-ди» рассказывается, что изначально Вселенная была похожа на яйцо, внутри которого все пребывало в хаосе. В этом яйце зародился Пань-гу — всеобщий первопредок. Он спал много тысяч лет, а когда проснулся, схватил топор и расколол яйцо… В общем, ты понимаешь. Все это вызывает вопросы, — улыбнулся Юньфэн. — Твоя версия Всемогущего Творца гораздо убедительнее, хотя все равно непонятно, откуда взялся Он Сам.

— Как откуда? — всплеснул руками Нежата. — Он был всегда.

— А почему Он сотворил мир не сразу, а по истечении какого-то времени Своего существования? — поинтересовался Юньфэн.

— Спросишь тоже, — рассмеялся Нежата. — Раньше Он просто не хотел.

— А потом раз — и захотел? — не унимался Юньфэн.

— Почему бы и нет? Он Всесильный, Великий, Предвечный — кто может Ему указывать?

— И то верно, — согласился Юньфэн. — С этим не поспоришь. Это все объясняет.

— Конечно, — кивнул Нежата. — А подробности ты сможешь узнать при личной встрече.

Юньфэн лишь вздохнул.

***

Итак, дело пошло у них веселее.

И как бы ни желал, может, Ао Юньфэн прятать Нежату и никому не показывать, однако ему хотелось подарить своему иноземному гостю то, что он сам любит. А значит, нельзя было держать его взаперти. Ведь Ао Юньфэн любил чудесные пейзажи в окрестностях Чанша, любил, наняв ослика и нагрузив его всеми необходимыми принадлежностями, забраться в горы и у источника приготовить чай. И читать стихи в тени бамбуковой рощи. А на праздники гулять по веселому оживленному городу, пестрому и шумному, любоваться цветными фонарями, рассматривать всякие безделушки, покупать сладости. Все это он стремился подарить и Нежате.

Потому в Праздник середины осени[15] Ао Юньфэн надел на Нежату вэймао, чтобы его необычная внешность не бросалась людям в глаза, и они пошли бродить по улицам. Купили лунных пряников для Сюэлянь и для матушки, сахарную фигурку в виде зайца для Нежаты, танхулу для Юньфэна и встретили старых приятелей Ао, с которыми он вместе учился в школе. Это были Сун Шуньфэн, который служил писарем в ямэне, и Ся Юньни, племянник начальника городской управы.

Так, долгое затворничество Юньфэна было нарушено, и приятели узнали о Нежате. Ао Юньфэн пригласил их в гости, они, как раньше, веселились, сочиняли и читали стихи, любуясь луной, играли в шарады, слушали гуцинь Юньфэна и лютню-пипа Сюэлянь, сидящей за ширмой. Иногда кто-то шутил и все смеялись, а Нежата вопросительно смотрел на Юньфэна, и тот терпеливо объяснял, в чем смысл шутки. Друзья тоже подключались к объяснениям, как к игре, и когда Нежата, наконец, понимал, в чем дело и начинал улыбаться, они радовались и хлопали в ладоши. Им было очень хорошо, тепло и уютно.

Понемногу Нежата стал клевать носом. И Юньфэн, заметив это, потихоньку выпроводил друзей за порог. Вернувшись, он застал Нежату за столом с кистью и бумагой. Он что-то писал, старательно выводя иероглифы.

— Думал, ты уже спишь, а ты тут чем-то занят, — сказал он мягко, присаживаясь рядом. — Что пишешь?

— А… это… Знаешь, сейчас было так хорошо и весело… Я подумал, немного жаль, если мне придется уехать, и мне захотелось написать тебе письмо, чтобы ты тоже потом как бы вместе со мной вспоминал эти чудесные вечера.

Юньфэн попытался заглянуть Нежате через плечо, но тот прикрыл письмо рукавом и попросил:

— Не читай сейчас. Прочтешь потом, когда я уеду, хорошо?

— Пиши, пиши, не стану тебе мешать, — Юньфэн, улыбнувшись, отошел и присел в стороне, взяв книгу в руки.

…Но потом почему-то по городу поползли слухи об удивительном иноземце, гостящем у Ао Юньфэна, зятя господина Сяхоу. Говорили, будто глаза у него цвета синей воды, а волосы цвета речного песка, что он прекрасен, как небожитель. А может быть, он и есть сянь, посетивший сюцая Ао, ведь тот столько времени провел в уединении. Видно, совершенствуясь в горах, он удостоился благословения Небес…

Вот бы посмотреть на настоящего бессмертного!

[1] Ли Бо, Гора Ванфу, пер. С. Торопцева

[2] Ты кто? Как тебя зовут?

[3] Я Ао Юньфэн. Кто ты? Меня зовут Ао Юньфэн. Как зовут тебя?

[4] Какое странное имя. Не Чжа-да? Как это пишется? Я понимаю, ты не знаешь.

[5] Пойдем. Я отведу тебя домой.

[6] Ты не ешь мясо?

[7] Ты не ешь мясо, поэтому тебя можно звать Чжайдао (Путь поста). Я буду звать тебя Чжайдао. Ты Не Чжайдао, понимаешь? Имя Не Чжайдао: 聂 niè — фамилия, шептать, шепот; 斋 zhāi — пост (напр. перед жертвоприношением, во время траура); (религиозное) очищение; воздержание; будд. воздержание от пищи до полудня (для мирян) + 道 dāo; dǎo; dào — путь, учение).

[8] Ам. 8:11

[9] Юньфэн пересказывает притчу Чжуан-цзы «Радость рыб».

[10] Троесловие. Пер. о. Иакинфа (Бичурина)

[11] Здесь содержится отсылка к сочинению Григория Нисского «Об устроении человека».

[12] Троесловие. Пер. Иакинфа (Бичурина)

[13] Мф. 19:26

[14] Эта история рассказана в каком-то сборнике анекдотов династии Мин, мне случайно она выпала из вороха однообразной информации о Че Ине и Сунь Кане.

[15] 15 числа восьмого лунного месяца, то есть примерно середина сентября.