Чжунгоцзе, плетение узлов (Татьяна Никитина) читать бесплатно онлайн полную версию книги | Глава 10. С эпохи Тан пион у нас в чести #10

Глава 10. С эпохи Тан пион у нас в чести

Сун Шуньфэн и Ся Юньни нередко теперь заглядывали проведать «небожителя» Чжайдао. Чтобы Сюэлянь не скучала, Юньфэн и ее приглашал посидеть с ними: «С Шуньфэном и Юньни мы почти как братья: вместе росли и учились у одного учителя, так что ты можешь к ним выходить, в этом нет ничего зазорного».

Как-то раз они принесли хорошего вина, но просто так ведь пить не интересно.

— Давайте поиграем в застольный приказ? — предложила Сюэлянь.

— Хорошо, какие у госпожи предложения?

— Давайте, кто-то будет открывать по одной костяшке пайго: справа, слева и посередине и называть костяшку, а ему надо будет отвечать в рифму, также называя костяшку[1].

— Хорошо, замечательно!

— Чжай-эр, ты будешь играть? — спросил Юньфэн.

— Нет-нет, я больше никогда не буду играть в застольный приказ, — смущенно улыбнулся Нежата. — Мне никогда не угнаться за вами. Я просто посмотрю и послушаю, как играете вы.

— Кто же будет открывать костяшки?

— Конечно, моя жена: это же она придумала игру.

Пинъэр принесла шкатулку с пайго, и Сюэлянь разложила костяшки. Бросили жребий, и первому выпало отвечать Ся Юньни. Сюэлянь открыла костяшку справа и произнесла:

— Направо вижу три-один[2]: луна над горным склоном.

— В разлуке только серый гусь поможет двум влюбленным, — отозвался юноша.

— Налево — платье — три и три: наряд для девы юной.

— По шелку ласточки[3] летят, натягивая струны.

— Посередине три и пять, сливовая восьмерка[4].

— Раскрылись нежные цветы под белоснежной горкой.

— Ну нет, нет, брат Юньни, — покачал головой Сун Шуньфэн. — Какая еще горка? Как-то это непоэтично. Пей штрафную чарку.

— Отлично! — согласился Ся Юньни. — Для этого мы вино и принесли, не так ли? — и выпил одним глотком.

Вторым по очереди был Ао Юньфэн. Сюэлянь открыла правую костяшку и объявила:

— Направо вижу два-один[5] — звезда Бэйсин сияет.

— Петух в курятнике кричит, хохлаток созывает, — не моргнув глазом откликнулся Юньфэн. Все покатились со смеху, а Сюэлянь погрозила ему пальцем:

— Это слишком грубо, Юньфэн-лан. Пей штрафную чарку, — когда он допил, она продолжила: — Налево пять и шесть блестят… — топор всего острее[6].

— Под горкой сливы[7] расцвели, но нам дрова нужнее, — ответил Ао Юньфэн.

— Ты смеешься? Пей штрафную чарку и больше не безобразничай, — строго наказала Сюэлянь и продолжила: — Посередине два и шесть, что скажешь ты на это?

— Твои глаза что две звезды на небе[8], полном света.

— Юньфэн-лан! Ты пьян, — покачала головой Сюэлянь.

— Так разве не ты меня напоила? Что же теперь ругаешь? — улыбнулся он. — Или опять заставишь меня пить?

— Нет уж, тебе хватит. Братец Шуньфэн, твоя очередь, — и Сюэлянь открыла следующую костяшку. — Направо вижу пять-один: стоит под солнцем слива.

— Так дева у окна одна[9] тоскует молчаливо.

— Налево, глянь, четыре-три, на что она похожа?

— С горы спустился человек[10] — загадочный прохожий.

— Э-э! Что еще за прохожий? — возмутился Ся Юньни. — Тут лучше подошло бы слово «путник». «Прохожий» не годится! Пей штрафную чарку!

— Ты мне мстишь, братец Юньни? А впрочем, вино-то хорошее. Пока Юньфэн все не выпил, надо и мне попробовать.

— Продолжаем? — спросила Сюэлянь, когда он осушил чарку. — Посередине два и два, вот это незадача!

— Присядь к жаровне на скамью[11], и выпей чай горячий.

Так они играли весь вечер и разошлись очень веселые и довольные.

Конечно, бывали у Ао Юньфэна не только такие шумные вечера. Часто друзья обсуждали серьезные вещи: учение Конфуция, обязанности человека, отношения человека и Неба (Бога)… Нежата, узнав о столичном экзамене и возможностях, которые он дает, убеждал Юньфэна все же сдать его.

— Но ты же выбрал путь отрешения от мира, почему хочешь, чтобы я попал в этот водоворот? — не соглашался Ао Юньфэн.

— Разве можно нас сравнивать? Я ничего не умею, только книги переписывать, а ты…

— Что я? Я умею готовить ореховое печенье, — улыбнулся Ао Юньфэн.

— Не смейся надо мной, — вздохнул Нежата. — Оно, правда, очень вкусное. Я вот могу только накидать что-то в горшок и поставить в печку. Так мы и делали всегда с моими старцами. Дело-то не в этом! — он посмотрел на Юньфэна ясными синими глазами. — Ты ведь понимаешь, к чему я.

— Понимаю, — согласился тот. — Но разве не лучше жить вот так? Готовить ореховое печенье, пить чай, играть в застольный приказ… Зачем что-то еще?

— А как же помогать людям? Как же справедливость там, где ты можешь что-то сделать? Как же «зажечь свечу»?

— А как же Цзе Юй? «Конец! Конец всё ждет! Кто ныне правит — к пропасти ведет!» И Ду Фу говорил: «Учение Конфуция ко мне какое отношение имеет? Что Кун Цю, что разбойник Чжи — все прах». Разве не тому же учит и твой Бог?

— Он учит делать все, что в твоих силах, для людей и для Него. «Воздадите кесарево кесарю и Божие Богу»[12]. Но разве я могу тебя наставлять? Сам-то ведь ничего не делаю. От меня везде только сумятица, где бы я ни появился. Всех огорчаю и расстраиваю. А всего лишь хотел, исполняя наказ моего наставника, поклониться преподобным старцам, и даже толком не знаю, как и зачем оказался здесь…

— Что ты такое говоришь? Какая сумятица? Кого ты огорчаешь? — воскликнул Ао Юньфэн.

— Аришу. Я не мог с ней остаться, и она обиделась. Я не оправдал ожиданий моего духовника в монастыре, ожиданий отца настоятеля… Просто сбежал, оправдываясь тем, что выполняю послушание. А еще я огорчаю тебя.

— Меня? Это неправда. Ты — моя радость.

— Почему тогда ты смотришь на меня так, будто я причиняю тебе боль?

— Чжай-эр, это вовсе не так. Если кто и причиняет мне боль, так это я сам.

— Мне жаль. Я бы хотел помочь тебе. Но на самом деле, мне кажется, ты не такой бесполезный, как я, — на этих словах Ао Юньфэн не выдержал, замотал головой и схватил Нежату за руку, Нежата смущенно улыбнулся и продолжил: — Ты ведь можешь занять высокое положение и помочь кому-то. Сделать чью-то жизнь немного лучше. Ты должен сдать этот экзамен.

— Хорошо. Ты поедешь со мной в столицу?

— Да.

***

После того разговора Ао Юньфэн и в самом деле начал всерьез готовиться к столичному экзамену. Матушка радовалась, и Сюэлянь вздохнула спокойно (наконец-то отец будет доволен ее мужем). Хотя ее немного тревожила и огорчала мысль о разлуке, особенно теперь, когда должен был родиться их первенец.

Так прошло лето, и подходила к концу осень. В середине сезона лидун, все-таки дождавшись рождения девочки, Юньфэн и Нежата отправились в Линьань.

Они остановились в том же монастыре Линъиньсы, и каково же было удивление Ао Юньфэна, когда он встретил Хань Циюня — приятеля, с которым они вместе сдавали императорский экзамен шесть лет назад.

— Ты все-таки приехал!? — воскликнул Хань. — Я уж думал, ты совсем решил поставить крест на государственной службе.

— Меня переубедили, — улыбнулся Ао Юньфэн. — А тебе в прошлый раз снова не повезло?

— Да уж, опять нашлись пройдошливые люди, которые обошли меня при помощи подарков, — рассмеялся Хань Циюнь. — Да и, в общем-то, я понял, что никто не порекомендует меня даже в случае хорошего результата. Кто я такой? Никто из провинции.

— Что же ты тут делаешь?

— Я поступил на службу в Чэнду помощником следователя. Привез тут одно дело на разбор в Синбу. Пока они разбираются, брожу по окрестностям, юность вспоминаю. Тебя вот встретил, разве это не радость?

— Это чудесно, — согласился Юньфэн.

— А ты все-таки надеешься пройти на экзаменах, Юньфэн-гэ?

— Я привез с собой талисман, — усмехнулся Ао Юньфэн.

— М?

— На самом деле, я приехал с другом. Если он так уверен в том, что я могу послужить людям, думаю, у меня все получится. Если он не прав, тоже ничего страшного. Тогда окажусь прав я.

Получив заключение Синбу по своему делу, Хань Циюнь уехал, тепло попрощавшись со старым приятелем. Юньфэн же остался сдавать свои экзамены.

И на этот раз он действительно сдал их очень хорошо. Он вошел в тройку цзиньши цзиди, тройку лучших, с третьим результатом и стал таньхуа — «избранным талантом». В тот год среди проверяющих был один из принцев, и ему очень понравились работы Юньфэна. Так что по его рекомендации Юньфэну был пожалован наградной почетный ранг вэньминьлана — «мóлодца от литераторов», что давало ему возможность принять участие в императорском экзамене сюань на право получения должности в министерстве[13]. Наградную грамоту и сюаньцзе[14] принесли в монастырь к вечеру. Экзамен был назначен через день, так что у Юньфэна оставались еще сутки. С утра они начали собираться в столицу, но как ни старались Юньфэн с Нежатой собраться поскорее, как ни помогал им Саньюэ, а добрались до Линьаня они лишь к вечеру. Взволнованный Юньфэн не мог усидеть на постоялом дворе и потащил Нежату гулять по столице.

— Мы непременно должны попробовать рисовые цзаоэргао с засахаренными фруктами на улице Сяочжэньфан, песочные клецки на улице Шоуаньфан, — приговаривал он. — А еще цветочные сладости с десятью вкусами у моста Чжунъаньцяо, медовые лепешки с улицы Тайпинфан…

— Юньфэн-сюн, что с тобой? Ты ведь никогда не любил сладости? — удивлялся Нежата, а Саньюэ тихонечко стонал, что им придется обойти весь город и они непременно умрут от переедания, а ноги у них отвалятся.

— Мне просто нравится бродить по этому городу. А сладкое любишь ты, — отозвался Юньфэн.

— Но не до такой же степени… — вздохнул Нежата.

После несчастного Праздника фонарей, если они выходили в город, Юньфэн не выпускал руку Нежаты. Он и сам понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Так что Юньфэн лавировал между прохожими, а Нежата с трудом поспевал за ним, стараясь не сталкиваться с людьми. Саньюэ приотстал и делал вид, будто не имеет отношения к этой парочке.

— Почему ты так волнуешься? — спросил Нежата, врезаясь в спину Юйфэна в попытке уйти от человека, идущего навстречу. — Ведь ты получил уже допуск к последнему испытанию. Разве ты сомневаешься, что пройдешь его?

— Кто знает, — пожал плечами Юньфэн. — О, смотри! Тебе это понравится. Здесь продается самая вкусная в Поднебесной миндальная паста.

— Неужели даже вкуснее той, что готовишь ты?

— Именно.

— Не могу представить.

— Не надо представлять, сейчас ты сможешь в этом убедиться, — Юньфэн протянул Нежате бумажный коробок со сладостью. — Нравится? — Нежата кивнул. — Хочешь еще?

— Мне и это не съесть. Саньюэ, иди сюда, что ты там прячешься?

— Он стесняется своего господина, — насмешливо бросил Юньфэн. — Так ведь?

— Нет-нет-нет, — замотал головой Саньюэ. — Просто вы очень быстро бежали с господином Не, и я из-за толпы немного отстал. А миндальную пасту я доем, — он взял коробок у Нежаты из рук.

— Ладно, Саньюэ, ты можешь вернуться на постоялый двор, а можешь прогуляться один, — отпустил слугу Юньфэн. — Все равно от тебя никакого толку.

— Я думаю, от него был бы толк, — робко заметил Нежата.

— Подъедать за тобой сладости? — усмехнулся Юньфэн. — Не бойся, я не буду тебя закармливать. Если не хочешь, ничего не будем больше покупать. Просто пройдемся по главной улице, зайдем в какую-нибудь чайную… Только возьмем еще мускатных конфет.

…Они остановились перед ярким фасадом «Синфэнлоу», где у входа уже начали зажигать фонари.

— Говорят, в Кайфэне была знаменитая таверна с таким же названием, — сказал Юньфэн. — Когда-то один поэт ехидно заметил: «Благоухание теплого ветра опьяняет странника, так что он спутал Ханчжоу и Бяньчжоу». Ханчжоу — еще одно название Линьаня, а Бяньчжоу — это Кайфэн. Линьань подражает прежней столице, но прошлого не вернуть.

— Линьань очень красивый город, большой, роскошный… Мой родной город, хоть и центр княжества, не то что рядом не стоит… Это просто маленькая бедная крепость.

— Эй, молодой господин! — раздался женский голос откуда-то сверху, Юньфэн поднял голову. На балкончике стояла нарядная девушка и улыбалась. — Да-да, вы, красивый молодой господин! Не хотите ли зайти к нам в «Башню чистого ветра» и выпить немного хорошего вина?

— Давай, не пойдем, — прошептал Нежата и потянул Юньфэна за руку.

— Знаю, тебя теперь пугает даже слово «вино», — чуть улыбнулся Юньфэн. — Но тебя ведь никто не заставит пить.

— Тебе тоже лучше не пить, ведь завтра утром надо явиться в Либу[15].

— Эй, молодой господин! — снова окликнула Юньфэна девушка. — Что такое? Ваша женушка не пускает вас выпить?

— Нет, госпожа, — холодно отозвался Юньфэн. — У вас слишком дорого для бедного студента.

Они отошли в сторону.

— Глупая девчонка, — сердито бросил Юньфэн.

— Юньфэн-сюн, — успокаивающе похлопал его по руке Нежата. — Не злись! Она ведь не видела моего лица…

Юньфэн откинул вуаль вэймао и, глянув на Нежату с мягкой улыбкой, проговорил:

— Она знала, что ты не женщина. Лишь глянув на твои ноги, сразу можно понять. Дурная шутка.

— По-моему, ей просто хотелось поболтать с тобой…

— Тшш, — шепнул Юньфэн. — Не спорь. Пойдем лучше чаю выпьем. Тут неподалеку есть отличная чайная. В ней нет этих бестолковых девиц-сяфань, и бывает хорошая музыка.

***

На следующее утро Юньфэн отправился в Министерство чинов и благополучно прошел испытание, понравившись даже больше, чем мог ожидать. Он не знал, но за право пригласить его на службу поспорили четыре ведомства, потому назначение задерживалось и ему велели ждать. Тогда они с Нежатой просто вернулись в монастырь, желая побродить по прекрасным окрестностям Храма прибежища душ, любуясь бамбуковыми рощами, причудливо сплетенными лианами и корнями удивительных деревьев, ручьями и ледяными реками, образующими заводи, где застывшая вода блестит на солнце, будто зеленоватый веруллион[16]. И повсюду из зарослей, из расщелин в камнях выглядывают вырезанные в скале фигурки будд.

— Какие занятные у вас святые, — заметил Нежата.

— В животе у этого смеющегося будды Милэ помещается все, что нельзя переварить в Поднебесной. А его смех — смех всех жителей Междуморья, — отозвался Юньфэн. — Правда, забавно?

— Ну да, — согласился Нежата.

— Ты думаешь, это глупо.

— Нет, — Нежата вздохнул. — Мне жаль, что у вас ничего не знают о настоящем Боге.

— Я знаю. Ты ведь рассказывал мне.

— И что ты думаешь?

— Думаю, Он самый лучший.

Они бродили еще долго и оказались на заросших ежевикой склонах горы Бицзяшань. Взобравшись повыше и найдя удобное место для привала, они развели огонь и вскипятили воду для чая. Солнце уже клонилось к закату.

— Боюсь, нам придется здесь переночевать: солнце скоро зайдет, и станет темно, — сказал Юньфэн, взбивая венчиком чай.

— Это не страшно. Тут недалеко есть пещера: мы можем остаться там.

— Только посмотрим еще на горы.

— Да, здесь очень красиво. У нас такого нет. У нас только леса, холмы, равнины и реки. Степи тянутся далеко-далеко. Но там, где я родился, кругом лес. А вода в реке, на которой стоит мой родной город, цвета меди.

— Ты скучаешь?

— Больше всего я скучаю по церковной службе и Святым Тайнам. Конечно, Господь везде, но…

— Ты бы хотел вернуться?

— Мне было бы жаль расставаться с тобой, но, наверное, мое место все-таки там. Когда-нибудь за мной приплывет корабль, который доставил меня сюда, — улыбнулся Нежата. Он и сам понимал, как наивно это звучит.

Выпив чай, сидели молча и смотрели на тяжелое сонное светило, ложащееся между вершинами гор.

Был уже третий месяц, и днем солнце хорошо припекало, а вечером в горах быстро становилось прохладно. Налюбовавшись на звезды, молодые люди стали потихоньку замерзать. Они осознали, что совершили ошибку, оставив в монастыре Саньюэ, который помог бы им развести костер. Пришлось довольствоваться маленькой переносной жаровней для приготовления чая. Они снова согрели воды и выпили еще по чашечке. Хоть и было довольно прохладно, забираться в тесную пещерку им не хотелось. Они прижались друг к другу и решили не спать всю ночь, но вскоре оба принялись клевать носом. Их разбудил оклик:

— Ой, деточки мои! Что же это вы тут делаете?

Изумленным взорам друзей предстал невысокий старичок в крестьянской одежде с вязанкой хвороста за плечами. Они так растерялись, что даже не поприветствовали его.

— Ночи в горах холодные. Идемте ко мне, — продолжал он приветливо.

Цуйчжу-иньши — Отшельник зеленого бамбука — жил неподалеку в маленькой хижине. Он накормил своих гостей просяной кашей с овощами и, заметив, что у Нежаты слипаются глаза, уложил его на соломенной подстилке. Юньфэн, наоборот, был будто чем-то встревожен и спать совсем не хотел. Старый отшельник не спеша согрел воду в котле и стал готовить чай. Юньфэн задумчиво наблюдал за ним. Неожиданно хозяин спросил:

— Господин Ао, ты никогда не думал о том, чтобы стать последователем того Бога, которого чтит твой друг Чжайдао?

— Я? Никогда не предполагал, что это может относиться ко мне, ведь Чжай-эр никогда не предлагал…

— Он слишком мягкий, — усмехнулся в усы господин Цуйчжу-иньши. — Конечно, он не посмел бы спросить. Так что? Ты не хотел бы?

— Этот Бог очень сильный, самый великий… не знаю, примет ли Он меня, ведь я совсем не такой, как Чжайдао — не такой чистый и вовсе не добрый.

— Разве ты не знаешь, что не здоровые имеют нужду во враче?

Юньфэн недоуменно посмотрел на старика.

— Мы, люди, все больны. Об этом ведь Чжайдао говорил тебе?

Юньфэн кивнул. Конечно, склонность ко греху.

— Разве больным не нужен врач? — еще раз спросил Цуйчжу-иньши. — Разве ты не хочешь исцеления?

— Исцеления?

— Да, вот от этого, например, неподобающего чувства, от которого тебе не по себе? Думаешь, мутная лужа сможет сама очиститься?

Юньфэн качнул головой. Он вовсе ни о чем подобном не говорил никому и никогда. Старец вздохнул и улыбнулся:

— Ладно, не стану пока тебя мучить. Тебе бы посетить гору Гаоцянь и выпить воды из источника Дитайчжицзян, а?

— Это тот, о котором написано в «Книге гор и морей»?

— Да-да, именно.

— Может быть… — задумчиво проговорил Юньфэн. — Только вряд ли выйдет. Скоро я получу должность в столице и уже не так-то просто будет отправиться путешествовать.

— Кто знает, кто знает… Но тебе надо уже ложиться. Завтра непременно пораньше следует вернуться в Храм прибежища душ.

Едва Юньфэн уснул, как Нежату словно разбудил кто-то. Он открыл глаза, и сердце у него трепетно сжалось, когда он увидел старика, стоящего на коленях при свете лампады. Спросонок ему даже показалось на мгновение, будто это отец Феодул, а сам он сейчас находится в лесном скиту. Он поднялся с постели и тоже стал коленопреклоненно молиться. Когда он вспомнил всех, кого встречал на своем пути и много раз попросил прощения за свою суетность и мелочность, за неспособность помочь, за неумение понимать, за то, что ум и сердце так часто уклоняются от верного пути; Цуйчжу-иньши обернулся к нему и спросил:

— Как думаешь, Чжай-эр, для чего ты здесь?

— Я думал об этом, господин Цуйчжу, — отозвался Нежата, вздыхая. — И не знаю ответа. Может, чтобы… ну… проповедовать Слово Божие? Чтобы всем рассказать о Боге? Пойти, не знаю, на площадь и говорить, говорить… Только ведь я и Юньфэну не смог ничего объяснить, а он-то хотел меня слушать. Не умею, наверное, рассказывать. А если не за этим, то зачем тогда?

— Во-первых, Юньфэну ты как раз все хорошо объяснил и даже показал на собственном примере. Подожди, послушай, — он остановил желавшего возразить Нежату. — А во-вторых, ты не думал ли, что оказался здесь не для кого-то другого, а для себя самого?

— Для себя самого? Но какая мне польза от этой рассеянной жизни в достатке, окруженному любовью и заботой, рядом с умными, учеными, добрыми людьми, среди прекрасных картин, увлекательных книг, удивительных пейзажей? Разве можно воспитывать душу такими излишествами? Разве не лишения и испытания делают человека истинным христианином?

— Помнишь, праведный Иов был богат, счастлив, окружен любовью и почтением?

— Так то праведный Иов! Он же был праведный…

— Хорошо, объясню по-другому. Как ты мог бы судить о том, что тебе не нужны красивые вещи, вкусная еда, если ты никогда прежде ничего подобного не имел? Как ты мог бы судить о том, что ты можешь обойтись без любви человека, который тебе дорог, если до сих пор такого не встречал?

— Я встречал, я…

— Твои наставники — другое дело. О них речь не идет. В них ты искал опору и защиту. Но когда кто-то хотел найти опору в тебе, ты сразу убегал, потому что никогда по-настоящему не дорожил теми людьми.

— Вы говорите про Аришу и Нежку? Они немного пугали меня, но не потому, что хотели найти во мне опору, а потому что хотели меня присвоить. Пока мы дружили, я…

— А Юньфэн? Он не хочет тебя присвоить?

— Юньфэн? Но ведь это… это же дружба.

— Дружба — тоже любовь, зависимость человека от человека. От него ты согласен зависеть. Но почему? Только не говори, что у тебя сейчас нет другого выхода.

Нежата вздохнул и опустил глаза. Некоторое время он молчал, теребя край одежды, потом проговорил:

— Наверное, вы правы, господин. Я испытываю к Юньфэну совсем другие чувства, не такие, как к Арише или Нежке. Мне даже иногда становится страшно, что придется расстаться с ним.

— Придется? Ты уверен?

— Конечно. Я всегда знал, что мое место — в Мирожском монастыре. Я люблю его. Просто отец Авраамий хотел, наверное, испытать меня. Может, он догадывался, что Юньфэну тоже надо со мной встретиться, может, поэтому…

— Вот и славно. Спать ложись. Завтра вам вставать рано: в столицу возвращаться.

***

Утром господин Цуйчжу разбудил их на рассвете, накормил все той же просяной кашей и даже чаю не дал выпить: отправил скорее назад. И правда, оказалось, что вернулись они вовремя. Накануне вечером из столицы прибыл чиновник из Либу, сообщивший о том, что господина Ао вызывают в Линьань для назначения на должность. Ао Юньфэн очень разволновался и они, бросив все вещи в монастыре, поспешили в столицу.

— Почему на этот раз ты так обеспокоен? — недоумевал Нежата. — На должность ведь какую-то ты уже назначен, разве не поздно теперь беспокоиться?

— Поздно. Но все равно я переживаю, потому что не знаю, что это за должность такая, будет ли от нее какая-то польза. Знаешь, сколько у нас разных чиновников? Есть такие, которые следят за тем, как играют придворные музыканты. Есть те, что просто регистрируют дела, записывая время и дату их поступления. Есть чиновники, наблюдающие за работой чиновников, а есть — наблюдающие за наблюдающими за работой…

— А наблюдающие за наблюдающими за наблюдающими? Тоже есть? — всерьез поинтересовался Нежата.

— Возможно… — рассеянно отозвался Юньфэн. — Возможно, есть и такие…

Посмотрев на него, Нежата решил больше пока не задавать вопросов. В конце концов, завтра уже все и так будет ясно.

На следующее утро Ао Юньфэн, тщательно одетый, отправился встречаться с вызвавшими его чиновниками. Их оказалось четверо. Четверо чиновников из разных ведомств желали предложить ему должность. Очень лестно, конечно…

Самым важным среди них был чэн из Тайчансы — Приказа великого обычая. Он предлагал Юньфэну должность секретаря-луши с быстрым продвижением по службе. Следующим был чэн из Сынсунсы — Земледельческого приказа. Он предлагал должность лина — начальника одного из столичных зернохранилищ. Был еще чиновник из Тайфусы — Приказа великих припасов, он предлагал место чэна в Отделе постоянства и выравнивания. И еще был шиюйши — чиновник из Юйшитая. Он скромно сказал, что у них пока свободна только должность цзяньчаюйши — расследующего державного наблюдателя, но при хорошем исполнении обязанностей гарантировано повышение: он лично занимается этим.

Если подумать, то самой выгодной была должность начальника зернохранилища: и ранг повыше (седьмой низший), и место вроде бы спокойное. Но Юньфэна больше всего заинтересовало предложение Цензората. Это было именно то, о чем они говорили с Чжайдао: ездить по стране и восстанавливать справедливость. То есть в идеале, конечно. Понятно, что в жизни не бывает все так просто…

Шиюйши Цзяо очень обрадовался и заторопился забрать Юньфэна, чтобы ввести в должность.Когда они выходили, чиновник из Приказа великого обычая с сожалением вздохнул и проговорил:

— Я-то был уверен, что господин Ао примет правильное решение и выберет более перспективный путь. Что ж, очень жаль.

Остальные чиновники согласно закивали головами.

Когда Юньфэну объяснили подробно, что он должен делать и куда ехать с инспекцией, он понял, почему господин Цзяо так обрадовался его согласию.

— Видишь ли, Чжай-эр, — говорил он потом Нежате. — Меня отправляют в Хэнань — самую северную провинцию Империи. Дело в том, что ее вернули в состав Сун только три года назад, сражаясь в союзе с мэнгу против государства Цзинь. Тогда же удалось вернуть Кайфэн — прежнюю столицу, вернее, ее руины. Дальше мэнгу не позволили императорским войскам продвинуться. Погибло очень много людей. Южная часть Хэнани сейчас вроде бы под контролем императора, однако мэнгу часто совершают набеги на северные провинции. Многие опасаются, что союз с мэнгу — неверное, опасное решение, впрочем, не они решают этот вопрос. Да теперь уж ничего и не предпримешь. Раньше, пока еще существовало Цзинь, можно было прятаться за них, теперь эти дикие степные варвары у нас под боком…

— Значит, ехать туда опасно?

— Наверное, да. Но самое интересное, Чжай-эр, что именно в Хэнани и находится та самая гора Гаоцяньшань, про которую мне напомнил господин Цуйчжу-иньши. То есть, ты понимаешь?

— Он предвидел твое назначение?

— Я тоже так думаю, — согласился Юньфэн. Он помолчал, а потом вдруг весело блеснув глазами, предложил: — Что, Чжай-эр, прогуляемся еще разок по сладким местечкам Линьаня?

— Ты имеешь в виду, как тогда? — изумился Нежата. — А не слишком ли это… как бы сказать? Вредно для желудка?

— Когда еще так погуляем, Чжай-эр? Мы едем в далекие разоренные земли. Может, там не найдется даже танхулу, не то что цветочных сладостей с десятью вкусами.

— А также бобового печенья, мускатных конфет и миндальной пасты… — задумчиво отозвался Нежата.

— Прихватим с собой Саньюэ: будет таскать купленное про запас, — оживился Юньфэн.

— Разве мы уже завтра едем?

— Завтра я получу все необходимые бумаги, деньги на дорожные расходы, потом мы вернемся в Храм прибежища душ, соберем вещи, наймем повозку — и вперед.

— Повозку?

— Конечно, это ведь дело государственное, кто нас, пеших, дожидаться будет? — усмехнулся Юньфэн.

[1] Эта игра тоже из романа «Сон в красном тереме».

[2] Костяшка 3-1 называется «гусь», как известно, гусь — символ письма, весточки.

[3] Костяшка 3-3 — «платье» — ассоциируется также с летящей ласточкой: так там расположены точки.

[4] Пять точек на костяшках напоминают цветок сливы: серединка и лепестки.

[5] Одна точка ассоциируется со звездой, луной, солнцем. Бэйсин — Полярная звезда. Костяшка 2-1 называется «петух».

[6] Костяшка 5-6 называется «топор».

[7] 5 — слива, 6 – как гора и к тому же намек на неудачный стих Ся Юньни.

[8] Шестерка — «небо».

[9] Костяшка 5-1 называется «одинокая».

[10] Четверка — «человек». Три точки, расположенные по диагонали, напоминают горный склон.