Чжунгоцзе, плетение узлов

Глава 11. У воды плотный сгусток тишины

Им даже выделили небольшой отряд сопровождения, учитывая, что в приграничных землях ситуация неспокойная. Но командир честно признался: если силы будут неравны, никто не станет сражаться насмерть.

Юньфэн пожал плечами, а Нежата вздохнул:

— Остается надеяться на милость Божию.

И они отправились в путь. До Кайфэна добрались без приключений. Этот город, разоренный несколько лет назад, уже начал оживать и чем-то напомнил Нежате Киев, не так давно тоже пострадавший от монголов. Напоминал настроением. Зыбкость и неустойчивость сквозили во всем, однако упорное желание людей жить хорошо, жить, как прежде, забыть об опасности и смерти — это было сильнее очевидной близости конца. По улицам бегали мальчишки кое-как одетые, но вооруженные палками. Сражались, шумели. Юньфэн вспомнил стихи Гао Ши:

— Подростки из Инчжоу в степи влюблены,

Одеты в лисьи шубы. За городом охота.

Вина и сотня чарок таких не опьянит.

Степных народов дети с младенчества в седле.

Глава уезда, человек с простым усталым лицом, пригласил их к себе на ужин, чтобы обсудить дела в спокойной обстановке. Пришел еще начальник ямэня и командир городской стражи. Глава уезда неторопливо рассказывал о набегах мэнгу и последствиях, о том, как они устраивают бегущих с границы людей, как используют присланное из столицы зерно, кому раздают, по какой цене продают, сколько оставляют, об урожаях, о смертности и многом другом. Было понятно, насколько жизнь у них здесь непростая и что, пытаясь все устроить и управить, они прилагают все силы. Вернувшись к себе, Юньфэн сел писать отчет. Даже если эти люди и допускали ошибки или недочеты, даже если они где-то и злоупотребляли властью, было ясно: они делают все возможное для налаживания жизни в приграничных землях.

Пробыв в Кайфэне еще несколько дней в наблюдениях за городскими буднями, Юньфэн убедился в верности своих выводов. Жалоб на чиновников им не поступало, так что они спокойно простились со скромным начальником уезда и отправились в Лоян.

Вечером остановились на постоялом дворе. Хозяева были очень обеспокоены слухами об отрядах монголов, рыщущих в округе. Обсуждали, куда бежать, куда прятаться, суетились, таскали какие-то вещи и почти не обращали внимания на постояльцев. Начальник отряда еще раз напомнил, что они не станут сражаться «с превосходящими силами противника», но звучало это так, будто они в любом случае разбегутся.

Делать все равно было нечего: на постоялом дворе не спрячешься. Оставалось только надеяться, что с воинами мэнгу они чудесным образом разминутся. Впереди было еще четыре дня пути. Второй день прошел спокойно, а неприятность приключилась на третий день после большого привала. После обеда Юньфэна и Нежату в повозке разморило, и они не сразу заметили, как остановился экипаж, не обратили внимания на странную суматоху снаружи. Вдруг бамбуковая шторка над входом шевельнулась, из-за нее выглянул перепуганный Саньюэ, крикнул:

—Господин! Там мэнгу! — и исчез.

Ао Юньфэн с Нежатой поспешили выбраться наружу. Из-за поворота дороги уже слышался топот копыт. Лошадка в упряжке взволнованно заржала, и издалека ей отозвалась другая лошадь.

— Мы уже не успеем убежать, — сказал Юньфэн, оглядываясь.

— Даже если и скроемся, повозку они все равно увидят и станут искать. Еще и остальные им попадутся, — отозвался Нежата.

— Тебе не страшно, Чжай-эр? — спросил Юньфэн.

— Очень страшно, — смущенно улыбнулся Нежата. — Может, все-таки спрячемся? Вдруг они примут правила игры и не станут нас искать? Заберут, что им нужно, и уедут?

— Давай попробуем…

Но не успели они найти укрытие, как перед ними точно из-под земли вырос небольшой отряд всадников в кожаных доспехах с луками и колчанами за плечами. Они загомонили, переговариваясь на непонятном языке, несколько человек бросились в заросли вверх и вниз по склону, кто-то схватился отпрягать лошадь, другие залезли в повозку и принялись перерывать вещи путников. Ценного там было мало: несколько связок медных монет, из одежды же чем-то стоящим был только официальный костюм чиновника — лишь он был сшит из хорошего шелка. Никаких украшений, никаких драгоценностей…

Вскоре притащили за шкирку Саньюэ, который, видимо, не посмел далеко уйти от своего господина. Затем монголы принялись обсуждать что-то, указывая на пленников. Всех троих тщательно ощупали и осмотрели. Тощий долговязый Саньюэ им, видно, совсем не понравился и его решили просто прикончить на месте. Едва воин достал из-за пояса кинжал, как верхний склон горы ожил, зашевелился и заревел, и, ломая бамбук и деревья, из ветвей и листьев выскочило чудовище. Его зеленая шкура с желтыми подпалинами сливалась с травой, но восемь страшных морд скалили и разевали грозные пасти, восемь хвостов разбивали в щепки стволы молодых деревьев, десять лап рвали когтями землю[1]. В это было трудно поверить, но не поверить было невозможно. Диковинный зверь, злобно рыча, мчался вниз. Монголы повскакали на коней, кинулись прочь, забыв обо всем. Саньюэ, Ао Юньфэн и Нежата, замерев, наблюдали за жутким божеством, которое, настигнув одного из монгольских воинов, растерзало в мгновение ока и его, и его лошадь.

— Нам конец, — прошептал Саньюэ, когда чудовище, заметив их, двинулось к повозке.

И вдруг между ними и монстром встали два человека, буквально прилетевшие с неба. Они чудесным образом заставили зверя развернуться и двинуться вверх сквозь заросли бамбука. Тогда один из них, одетый в серо-коричневую куртку до колен, бросился за ним, а второй, в длинном белом ханьфу старинного покроя, обернулся к изумленным зрителям и широко улыбнулся:

— У вас все в порядке? Меня зовут Ди-тай. Злобный дух не испугал вас? Это Тяньу — водяной дух — и вообще-то он достаточно опасный. Его место обитания — долина Чаоян. Хотя сейчас, когда приближается война и появились мэнгу со своим божествами, у нас тоже все перепуталось. Все вылезают из своих убежищ, бродят по Поднебесной. Мы с Тайфэном давно его выслеживаем. К сожалению, только сейчас смогли догнать. А он уже успел кого-то съесть…

— Не беспокойтесь, — вставил Саньюэ. — Это был воин мэнгу.

Ди-тай только покачал головой и вздохнул. Они стояли, издалека наблюдая за действиями Тайфэна, который будто пытался уговорить Тяньу вернуться к себе домой по-хорошему. Наконец, кажется, ему надоело упрямство злого духа, и он, проделав дыру в воздухе, отправил чудовище туда. И обернулся, сияя самодовольной улыбкой.

Юньфэн решился спросить:

— Господин, вы тот самый Ди-тай?

— Да, дух горы Сююйшань — это я. И мой друг — Тайфэн — тот самый дух счастья с горы Кушань.

— Невероятно…

— Мы, конечно, не должны показываться людям, но это, к счастью, не запрещено. Иначе злые духи уже все население Хэнани бы съели. Они гораздо хуже мэнгу.

Пока они разговаривали, а Саньюэ собирал раскиданные вещи, Тайфэн разыскал разбежавшийся отряд и вывел людей обратно на дорогу.

— С такими защитниками путешествовать опаснее, чем вообще без сопровождения, — иронично заметил он. — Что с ними делать, господин цзяньчаюйши?

— А что с ними можно сделать? — пожал плечами Юньфэн. — Нам надо добраться до Лояна. В любом случае, нам с ними по пути, — он улыбнулся, мельком глянув на растерянного командира.

— Вот что, братец Ди-тай! — вдруг обрадовался Тайфэн. — Давай, ты пригласишь господина Ао и его друга к себе. Мы потом их проводим до Лояна. А эти, — он махнул на солдат. — Эти пусть добираются туда сами и ждут прибытия господина цзяньчаюйши.

Ди-тай запряг лошадку и приглашающе кивнул Юньфэну с Нежатой.

— Господин Тайфэн, — спросил Юйфэн, садясь в повозку. — Как вы узнали, что я цзяньчаюйши?

— По вашим одеждам чиновника восьмого ранга. Кем может быть чиновник восьмого ранга, прибывший из столицы?

— А имя?

— Просто, когда я нашел ваших спутников, они спросили меня, где господин Ао. Но вообще-то я и так все это знал, — он подмигнул Юньфэну и задвинул шторку. — А теперь поехали! Править буду я! Чур, в окошко не выглядывать.

Повозка двигалась очень необычно: казалось, она идет быстро, но ее почти совсем не трясло. Впрочем, троим людям, сидящим внутри, было не то того. Саньюэ уставился перед собой невидящим взглядом. Поистине, сегодня он умер и воскрес, и это трудно было осмыслить, как и переоценить всю важность произошедшего.

Юньфэн был больше встревожен глухим молчанием Нежаты, вжавшегося в угол повозки.

— Чжай-эр, с тобой все в порядке? — наконец спросил Юньфэн.

— Юньфэн-сюн… неужели наша свобода стоила жизни того человека? И той бедной лошади?

Юньфэн сжал холодные пальцы друга, его самого била дрожь, он только теперь осознал, что им грозило и каким невероятным и нелепым казалось их спасение.

— Он просто попал в… как ты говорил, помнишь? Прореху в мироздании? Мы также могли погибнуть, Чжай-эр. Просто твой Бог уберег нас.

— Это так страшно, — прошептал Нежата и посмотрел на Юньфэна с таким отчаянием, что у того сжалось сердце. Он не был настолько потрясен гибелью иноземца, который чуть было не угнал их в плен, хотя зрелище было отвратительным и, самое ужасное, это произошло так быстро, что он не успел даже отвернуться. Юньфэн обнял Нежату и, притянув к себе, услышал, как тот всхлипывает. Не плакал, даже когда его наказывали в ямэне, — мелькнуло в мыслях Юньфэна.

— Ты так жалеешь того мэнгу? — выдохнул он.

Нежата перевел дыхание и тихо ответил:

— Каждая жизнь бесценна… Но я не знаю. Может, я просто испугался.

— Знаешь, — вдруг сказал Юньфэн весело. — Я читал, будто у Тайфэна есть хвост. Ты не заметил?

Нежата помотал головой.

— Ты присмотрись внимательнее. В разных источниках разные сведения. Кто-то пишет, что хвост тигриный, а кто-то — что воробьиный.

— Хорошо, — отозвался Нежата, вытирая рукавом слезы. — Я посмотрю, — и улыбнулся.

***

Повозка остановилась, и Тайфэн откинул шторку, жизнерадостно улыбаясь:

— Прошу, дорогие гости, посетить место уединения моего небесного друга.

Это был небольшой домик в роще бамбука. Рядом росло несколько слив и грушевых деревьев, увешанных зелеными плодами. За домом возвышалось чайное дерево, такое большое, что, казалось, ему было лет двести. Из шелестящих зарослей веяло свежестью, покоем и тишиной.

— Пожалуйста, проходите, — поспешил пригласить их Ди-тай и нерешительно добавил: — М-м, Тайфэн… надо же чем-то накормить этих смертных?

— Я сбегаю! А ты пока согрей им воды в Цинлинчжиюани, — и мгновенно исчез.

— Цилинчжиюань? — переспросил Ао Юньфэн. — Это разве не Чистый холодный омут близ горы Фэншань, о котором сказано в «Книге гор и морей»?

— Да… то есть Тайфэн назвал в его честь небольшую запруду тут неподалеку.

— Это в честь Ди-тая я его так назвал! — разнесся в горах голос Тайфэна. — Он — мой Чистый холодный омут! — и голос стих отзвуками эха.

— Он все время озорничает, — смущенно улыбнулся Ди-тай. — Такой у него непоседливый характер.

Пруд оказался не слишком маленьким: около чжана в длину, пяти чи[2] в ширину и глубиной примерно в три чи. Ди-тай присел на корень и опустил руку в воду.

— Конечно, это довольно удобно… — бормотал он, будто извиняясь, пока неторопливо помешивал воду. — Вот, попробуйте: достаточно теплая? Скоро стемнеет, — добавил он, посмотрев на небо. — Мы тут все разукрасили светлячками: вы не заблудитесь. А сегодня полная луна.

Когда они, помывшись, вернулись в домик Ди-тая, Тайфэн уже принес еду и расставлял на столике еще теплые закуски.

— Вы уж простите, все постное: это божественное создание не выносит мясо ни в каком виде… — и, окинув гостей взглядом, добавил, обращаясь к Ди-таю: — Я вижу, ты уже помыл своих чумазых смертных?

— Тайфэн, почему ты всегда такой грубый? — с упреком отозвался Ди-тай.

— Я же не имею столь высокого неземного происхождения, как мой прекрасный друг, — усмехнулся Тайфэн. — Ты же мой Ледяной омут, полный небесной холодной синевы. Никогда не бываешь грубым, всегда мягкий, ласковый и добрый, как весеннее солнышко. Как и оно, исполнен чистейшей любви.

— При чем тут это? Зачем ты вообще заводишь речь о таких вещах при гостях? — возмутился Ди-тай.

Тайфэн бросил на него хитрый взгляд из-под ресниц, наклонился к его уху и сказал шепотом, но так, чтобы все слышали:

— Ты же знаешь, почему именно при этих гостях…

— Помолчи! — шикнул на него в ответ Ди-тай и, извиняясь, обратился к Юньфэну и Нежате: — Вы не должны обращать внимания на его выходки. Он просто шаловливый земной дух.

— Да-да, я земной дух радости, а ты — великий небесный посланник. Все должны знать это. Ты ведь к тому клонишь?

— Перестань ёрничать, Тай-эр. Да, я небесный посланник, разве не заметно с первого взгляда? Если нас с тобой сравнить, сразу же видна разница. Так ведь? — он вопросительно взглянул на гостей, молча наблюдавших за странной перепалкой хозяев. Только теперь Юньфэн и Нежата смогли, как следует, рассмотреть его и его спутника.

Лицо Ди-тая точно заливали солнечные лучи, так что и глаза, и волосы казались очень светлыми. Взгляд его прозрачных ясных глаз был совсем как небо — ослепительный и прохладный. Тайфэн же, действительно, был земным: он выглядел совершенно как человек: смуглый, с веселыми раскосыми глазами, с прямыми черными волосами, — только у него был… хвост.

— Хвост? — выдавил пораженный Саньюэ.

— Да-да, — с нескрываемой гордостью подтвердил Тайфэн. — У меня и вправду есть хвост — отличный воробьиный хвост. Если бы вы знали, как я смущался этим, как мучился долгие-долгие столетия! И заклятие невидимости на него накладывал, и даже выщипывать пытался, — при этих словах внимательно слушавший Ди-тай страдальчески поморщился, будто это ему кто-то выщипывал хвост. Тайфэн, заметив его выражение, подмигнул и добавил: — С хвостом ведь трудно девушкам понравиться. Но вот когда я познакомился с Ди-таем, мое безумие прошло как по мановению руки. Он сумел меня убедить, что иметь хвост не так уж плохо… — и, заметив, как Ди-тай тянет руку в его сторону, увернулся, строго припечатав: — Но трогать мой хвост никому не позволено.

— Ой ли, — рассмеялся Ди-тай и таки дернул Тайфэна за хвост. Тот оскорбленно покачал головой и с укоризной проговорил:

— И это великий, благодатный, блаженный, священный Ди-тай совершает столь неблаговидные, столь несуразные действия. О небеса! Как низко ты пал…

— Знакомство с таким взбалмошным духом, как ты, действительно наложило неизгладимый отпечаток на мою неземную сущность, — печально вздохнул Ди-тай и дернул Тайфэна за хвост еще раз. Потом он посмотрел на изумленных людей и, смутившись их вниманием, проговорил: — Простите, мы так отвыкли от гостей, что разучились вести себя прилично. Боюсь, вы теперь будете считать нас дикими невежами… Два добрых духа, которые прилюдно препираются, совсем забыв о гостеприимстве. Мне стыдно, право.

— Нет-нет, все хорошо, господин Ди-тай, — отозвался Нежата. — Мы так не подумаем.

— Ни в коем случае не подумаем, — подтвердил Юньфэн. — Мы как будто попали не в приемную, а сразу во внутренние покои. Саньюэ вообще дар речи потерял, да ведь?

Саньюэ молча кивнул, а Тайфэн рассмеялся:

— Он до глубины души, видимо, поражен видом моего великолепного хвоста. Ну а вы что о нем думаете, господа? — и он принялся вертеться, растопыривая перья на хвосте.

— Он, правда, очень симпатичный, — улыбнулся Нежата.

— Да, вам очень подходит, — согласился Юньфэн.

— Может, тигриный был бы лучше? — Тайфэн подмигнул Юньфэну. — Но ничего не поделаешь: таким уж я появился на свет.

После ужина хозяева уложили гостей в свои постели, Саньюэ постелили циновку на полу.

— Нам, правда, неловко занимать ваши кровати, — робко возражали Юньфэн и Нежата, но Тайфэн расхохотался в ответ:

— Мы же бессмертные! Нам спать вообще не обязательно. Это уж так, мы тут на земле время коротаем, особенно зимой поспать хорошо.

— Да, — кивнул Ди-тай. — Мы полюбуемся луной и поболтаем.

— Выпьем вина! — Тайфэн потянул Ди-тая к выходу.

— Ты выпьешь вина, — возразил тот, следуя за ним. — А когда уснешь на крыше, я присмотрю, чтобы ты не упал.

— Знаю, ты ждешь не дождешься, когда я усну, чтобы поговорить с Владыкой, — донесся со двора насмешливый голос Тайфэна.

— Ты тоже мог бы с Ним говорить, но почему-то редко соглашаешься…

Судя по звукам, оба бессмертных сидели теперь на крыше и беседовали совсем тихо, так что расслышать их было невозможно.

— Что ты о них думаешь? — спросил Юньфэн у Нежаты.

— Они хорошие.

— И всё? Кто они такие? О каком Владыке упоминал Тайфэн?

— Прости, Юньфэн-сюн, я так хочу спать… — зевнул Нежата. — Можно, я подумаю об этом завтра? Вдруг они и сами нам все расскажут…

***

Их разбудил Тайфэн, шумно открывший окно и пустивший в комнату ослепительный утренний свет.

— Пора вставать, дорогие смертные! Завтрак на столе! Умывание! — он полил Саньюэ из кувшина.

За завтраком Тайфэн и Ди-тай опять перешучивались, подкалывали друг друга и ни о чем серьезном не говорили. Потом Тайфэн куда-то исчез. А когда Юньфэн обратился к Ди-таю с вопросом об их повозке и лошади, тот только беспомощно развел руками:

— Лошадка где-то пасется, а повозку Тайфэн куда-нибудь убрал, чтобы она не портила вид… Вы, господин цзянчаюйши, не волнуйтесь: мы не станем вас сильно задерживать. Просто сейчас, на самом деле, путь до Лояна довольно опасен. Лучше переждать чуть-чуть. Погуляйте немного, отдохните. У нас тут тихо и спокойно: очень хорошая обстановка для очищения сердца и усмирения страстей. Мысли в порядок привести хорошо — вон там, на восточном склоне, например.

И Юйфэн с Нежатой отправились на восточный склон. Саньюэ же просто завалился спать в тени под чайным деревом.

Восточный склон, точно спутанной шерстью, был покрыт густыми зарослями, из которых то тут, то там выглядывали цветущие голубиные деревья[3]. И эту мохнатую растрепанную зелень делила на две части каменная река-осыпь. Друзья отыскали место поудобней и расположились в тени ветвей, увешанных белыми платочками-лепестками.

— Все-таки эти бессмертные — странные существа, — задумчиво проговорил Юньфэн.

— Конечно, они же бессмертные! — согласился Нежата. — Мне кажется, Ди-тай какой-то необыкновенный небесный дух. Может даже ангел…

— Ангел? Почему ты так решил?

— Вот ты смог рассмотреть его лицо? Какого цвета у него волосы, глаза? Ты понял?

Юньфэн задумался. Он мог вспомнить только свет, будто он смотрел на ослепительное небо.

— Кто же тогда Тайфэн?

— Кто-то вроде моей лисички, наверное. Только повыше рангом.

— Как же они так подружились? Разве их природа не противоположна?

— Не знаю. Можно спросить их. Думаю, они сами не ожидали, что так выйдет, и уже тысячи лет не знают, как с этим быть. Им ведь хорошо вместе, — Нежата бессознательно протянул руку в сторону каменной реки и стал задумчиво перебирать камушки. — Какие забавные, смотри! Похожи на перепелиные яйца. — Нежата протянул Юньфэну несколько гладких пестрых камушков.

— Красивые, — согласился Юньфэн.

— А-а, это шашки Ди-тая, — раздался голос Тайфэна откуда-то из кустов, а потом на друзей выскочил и сам Тайфэн. За ним следом появился Ди-тай.

— Правда, что из этих «шашек» люди варили похлебку, отведав которой, могли не бояться злых духов? — улыбнулся Юньфэн.

— Ну, может быть, когда-то… Я не знаю, — честно признался Ди-тай. — Я делал их давным-давно, когда только появился здесь и сильно тосковал. Очень давно…

— Думаю, они с тех пор успели зачерстветь и потеряли свои чудесные свойства, — заметил Тайфэн.

— Чжай-эр, — сказал Ди-тай. — Нам надо кое-что обсудить, — и протянул Нежате руку, помогая подняться. Нежата встал, растерянно глянув на Юньфэна. — Идем, идем, — поторопил его Ди-тай.

— И мы пойдем прогуляемся, поболтаем, — Тайфэн подмигнул Юньфэну и, положив ладонь ему на плечо, увлек в изумрудные сети ветвей.

Некоторое время они шли молча, раздвигая лианы, стебли, листья, кусты, потом Тайфэн заговорил:

— Я вижу тебя насквозь, и это не фигура речи, уж поверь, — он смахнул рукавом со лба паутину и глянул на Юньфэна с усмешкой. — «Я не понимаю, о чем вы, господин». Да?

Юньфэн молчал: он понимал. Тайфэн вздохнул:

— Сейчас вылезем из этих дебрей, погоди. Скоро уже придем.

Через половину благовонной палочки они действительно выбрались на открытое место — каменистое русло горного ручья.

— Поднимемся к истоку, — коротко бросил Тайфэн и легко запрыгал с валуна на валун, только поспевай. Юньфэн запыхался, почти бегом следуя за своим проводником. Наконец Тайфэн остановился у подножия горного склона, усыпанного медной листвой. У самых его ног из-под замшелого камня вырывалась узкая струйка воды и, пролетев немного, врезалась отшлифованным острием в чистый хрусталь, пронизанный солнечным светом.

— Дитайчжицзян, — просто сказал Тайфэн. — Ты ведь его искал, — и глянул на Юньфэна внимательно и тепло. Юньфэн смотрел на свежую светлую воду, непрестанно бегущую по гладким ладоням камней. Даже жажда отступила. — Вот и я так же… — улыбнулся Тайфэн. — Уже больше тысячи лет, знаешь ли. Прихожу сюда, смотрю. И ухожу. Казалось бы, что такого: выпил глоток — и свободен? И тишина на сердце: нет ни обжигающей музыки, ни боли от прикосновения к струнам. Нет болезни. Я исцелен.

— Что же тебе мешает?

— Одна очень странная мысль. Может быть, думаю я, тысяча лет, и еще две, три — сколько еще отмерил этому миру Великий Владыка — долгие-долгие годы рядом с другом, в конце концов, окажутся малой каплей в вечности без него. Там, после конца мира. Единственной каплей света в бесконечном мраке. Может быть, именно эта музыка, эта боль не дадут мне лишиться рассудка в вечности за пределами света.

— Почему — за пределами? — тихо спросил Юньфэн.

— Просто не знаю, какова будет участь таких, как я. Ди-тай отправится к своему Владыке, как только Тот призовет его. Меня в лучшем случае просто не станет. Наверное. Ди-тай, правда, уверяет, что его Владыка милостив беспредельно и может меня принять. Но тогда эта капля будет свидетельствовать против меня и отсечет от Его милости.

Впрочем, моя доля не должна тебя беспокоить. Я бессмертен, по крайней мере, пока породивший меня мир жив. У меня еще много времени, и я успею принять решение. А вот вы, люди, как бабочки-однодневки. Вы должны быстро решать. Великий Владыка ждет от вас любви, но не той, которую Ди-тай зовет ночным мотыльком в пламени свечи. Он хочет, чтобы ваша любовь очистилась, пройдя сквозь Его творение: друзей, врагов, каждого встречного — всех и всего, и вернулась к Нему. Так создается основа вечной жизни. Что-то в этом роде — Ди-тай мне объяснял. Ты знаешь об этом?

— Да, Чжайдао тоже говорил что-то подобное.

— Ну вот. Потому-то нужно очистить сердце и… Сам человек не может, ты ведь понимаешь. Понимаешь, как это действует?

— Понимаю. Но почему ты не хочешь?

— Моя природа — чувственная, как у животных и растений. Вдруг, лишившись какого-то чувства, я потеряю свою природу? Чем тогда я стану? Персиком без вкуса и аромата? А? — он подмигнул Юньфэну.

— Разве ты не получишь от Владыки что-то большее? Разве у Него — такого великого и щедрого — могут существовать персики без вкуса и аромата? А вообще Чжайдао говорил, что сладость чувственной любви — только прообраз любви Божественной, что…

— Он-то откуда знает про чувственную любовь? Из книжек что ли? — усмехнулся Тайфэн и, не дав собеседнику возразить, продолжил: — И что это ты заладил: Чжайдао, Чжайдао? Сам-то ты как считаешь?

— Мне кажется, он прав.

— Тогда почему ты сомневаешься?

— А ты?

— Просто люблю острое, пряное, сладкое. Мне нравится забавляться с огоньком. Когда я стану взрослее, надеюсь, это пройдет, — Тайфэн лукаво прищурился. — В любом случае, у нас с Ди-таем свои счеты. А что касается тебя, то… — он замолчал, скептически разглядывая Юньфэна. — Зачем тогда бамбуковый старичок прислал тебя к нам?

— Бамбуковый старичок? Это господин Цуйчжу?

— Он самый. Зачем он отправил тебя пить из Дитайчжицзяна? Почему?

— Он откуда-то узнал, хотя я вовсе не говорил… Не понимаю, как он понял что-то о неподобающем чувстве и о том, что мне не по себе. Я даже Чжайдао никогда не признавался.

— Но ты признавался Владыке.

— А…

— Владыка может раскрыть нечто о человеке тем, кто имеет возможность помочь, — Тайфэн положил руку на плечо Юньфэна. — Будешь еще думать?

Юньфэн вздохнул и посмотрел на родник, звенящий у его ног.

— Это самая вкусная вода на земле.

— Откуда ты знаешь? — улыбнулся Юньфэн.

— Мне Ди-тай рассказал, когда первый раз уговаривал выпить.

Юньфэн присел, протянул сложенную лодочкой ладонь к закрученной спиралью струйке и вдруг замер, не коснувшись воды.

— Да чего ты боишься? Ты же не лишишься памяти. Просто… твое любимое блюдо перестанет быть таким переперченным. Поменьше сычуаньского перца — и ты почувствуешь его настоящий вкус, — Тайфэн подтолкнул юношу в спину, и тот чуть не окунулся в источник.

Поймав равновесие, Юньфэн набрал воды и сделал глоток. Таким был бы вкус предзакатного неба — ясный, сияющий, незабудково-голубой. Хотелось пить не переставая, но после трех глотков Юньфэн почувствовал себя наполненным до краев светом и сладостью.

— М? — вопросительно глянул на него Тайфэн. Юньфэн покачал головой не в силах произнести ни слова. Он выпрямился медленно и осторожно, точно боясь расплескать лучезарную благодать, переполнившую его. Как они вернулись, Юньфэн почти не понимал, ощущая лишь солнечный свет, вошедший в него.

Ди-тай и Нежата сидели на крыше и о чем-то оживленно беседовали. Нежата хотел было окликнуть Юньфэна, но Ди-тай удержал его взглядом: «Ему сейчас надо побыть одному».

— Он пил из твоего источника?

Ди-тай кивнул.

— Если все будет хорошо, утром отправитесь в Лоян. Мэнгу пошли дальше — в Сычуань и Шэньси.

Они спустились на землю.

— А сам не надумал? — спросил Ди-тай, заглядывая в лицо Тайфэна.

— Теперь я боюсь по-настоящему, — усмехнулся тот. — Начну сиять, как ты. Да меня комары ночью съедят!

Ди-тай натянуто улыбнулся и промолчал. Теперь Тайфэн вопросительно посмотрел в глаза друга: «Что, не оценил мою шутку?» — но тот махнул рукой и отвернулся.

— Эй… — окликнул его Тайфэн.

— Потом, — отозвался тот, не оборачиваясь. — Идемте пить чай. Ведь господин Ао прекрасно готовит чай.

Все это время Юньфэн стоял в стороне и наблюдал, как движутся листья бамбука, а кусочки неба между ними меняют форму и размер. Он чувствовал себя то ли птицей, летящей в потоке ветра, то ли насекомым, запутавшимся в паутине солнечных лучей. В какой-то момент этого стало слишком много, и тут Ди-тай, осторожно потянув его за рукав, тихо позвал:

— Господин Ао, не приготовите ли нам чаю?

***

Когда Нежата и Юньфэн остались одни, Юньфэн спросил:

— О чем вы говорили с Ди-таем?

— Он рассказывал о том, как они с Тайфэном познакомились и о том, чем занимаются обычно, когда не нужно гонять злых духов.

— И чем же?

— Он поведал пару историй… Знаешь, похожие легенды рассказывал отец Авраамий, когда я был маленьким. Как ангелы или святые по повелению Божьему спускались на землю и шли по деревням, просились на ночлег, а тот, кто их плохо принимал, получал по заслугам…

Подшучивали над глупыми людьми, а те, поняв, что к ним приходили не просто странствующие монахи-попрошайки, валились в ноги, просили прощения. Ди-тай все вздыхал о поврежденной человеческой природе и несколько раз повторил: «Если бы ты знал, каким прекрасным Владыка задумал человека! Он подарил ему даже способность творить…» — Нежата вздохнул и, улыбнувшись, добавил: — Но вообще я не знаю, можно ли верить в подобные рассказы. Может быть, Ди-тай просто хотел мне что-нибудь объяснить таким образом. В любом случае, мне кажется, у ангелов не очень богатая фантазия. Да ведь им это и не нужно.

А ты? О чем говорил с Тайфэном? Пил воду из Дитайчжицзяна?

— Пил.

— И что?

— Невозможно передать словами… Тебе бы понравилась эта вода, — он улыбнулся.

— Может, Ди-тай и мне разрешит тоже…

— Только она, наверное, слишком холодная: у меня горло болит.

— Сказать Ди-таю?

Юньфэн качнул головой: мол, не стоит. Но к вечеру горло разболелось так, что он не мог говорить, а ночью начался жар. Нежата, проснувшись, прислушался к неровному дыханию Юньфэна, с каждым вздохом понимая, что спокойно уснуть уже не сможет. Он встал с постели, накинул верхний ханьфу и отправился на поиски Ди-тая.

Тот сидел под деревом, тающий в лунном свете, и тихонько наигрывал на листе бамбука какую-то знакомую мелодию.

— Ди-тай! — Нежата поспешил к нему.

— Тихо, — улыбнулся тот, указывая взглядом на Тайфэна, который спал, положив голову на колени друга. — Садись, — Ди-тай кивнул растерянному Нежате и, помолчав, добавил: — Тебе тоже кажется, что это как-то… странно?

Нежата пожал плечами.

— Сколько тысяч лет я живу на земле среди людей и земных духов, а так и не научился их понимать. Этот жест… когда кто-то кладет голову на колени другому… Так делал Циминсин, когда они с Хуанъэ плавали на своем чудесном плоту по Серебряной реке и по Западному морю, а она, шутя, вплетала ему в волосы цветы коричного дерева, растущего на луне… Потом она засыпала, прижавшись к нему, и он оберегал ее сон, и парус трепетал на ветру, а нефритовый голубь на мачте тихонько звенел. Они и сейчас плывут по реке и едят спелые плоды дерева цюнсан. На то они муж и жена. А еще так делал Чжуаньсюй, когда, бродя с Шаохао по Птичьему острову, уставал слушать наставления дяди и они садились где-нибудь в тени, внимали пению птиц и придумывали новые мелодии. Но они — племянник и дядя… Я иногда очень плохо понимаю Тайфэна, хотя знаком с ним не первую тысячу лет. Но Владыка говорит, что Тайфэн угомонится. Надеюсь. Я беспокоюсь за него. Он единственный, кто все еще остается со мной. Духов становится все меньше: они слабеют, все больше походят на людей и умирают. Те, кого я знал когда-то давно, уже вознеслись на небеса или отправились в бездну Юду. Может, я так дорожу им, потому что боюсь остаться на земле в одиночестве… Но разве мой Владыка не всегда со мной? И все же… — он вздохнул и беспокойно спросил. — Я становлюсь похожим на человека?

— Не знаю, — отозвался Нежата. — Сомнения ведь свойственны только людям, да? А Владыка… Он…

— Он обычно почти ничего не говорит… Впрочем, мои дела не должны тебя беспокоить. Ты о чем-то хотел спросить? Что с твоим другом?

— У него, кажется, жар.

— Так бывает. Пойду приготовлю лекарство. Только… — он растерянно глянул на Тайфэна.

— Сейчас принесу подушку, — Нежата поспешно встал.

В комнате было очень темно, в открытое окно уже не проникал лунный свет. Нежата ощупью нашел свою кровать, прихватив подушку, он подошел к постели Юньфэна и, отодвинув полог совсем чуть-чуть, чтобы не налетели комары, просунул руку и коснулся горячего лба друга. Он верил Ди-таю, но ему все равно было тревожно. И, упрекнув себя в маловерии, он попросил о помощи Пресвятую Богородицу.

Луна опустилась так низко, что едва проглядывала за ветвями бамбуковой рощи, зато звезды лучились изо всех сил, дрожа и переливаясь. Тень натекла на домик и сад, как темные брызги помо[4], полупрозрачным живым пятном, заполнив воздух своим мягким дыханием.

Ди-тай осторожно устроил голову Тайфэна на подушке и, кивнув Нежате, направился на кухню. Нежата последовал за ним.

— Ты можешь лечь спать, — успокоил его Ди-тай. — Мне не нужна помощь. И с господином Ао ничего не случится. Через пару дней его недомогание пройдет.

— А можно… просто я хочу еще немного посмотреть на тебя. Встретить такого, как ты, — великая радость.

Ди-тай рассмеялся:

— Да, встретить такого, как я, простому смертному почти невозможно. Можешь смотреть. Споешь со мной?

— Я не умею…

— Я буду петь, а ты подстроишься, — улыбнулся Ди-тай.

Так они провели полночи: Ди-тай перетирал какие-то травы, кипятил воду и напевал, а Нежата смотрел на него, пока не уснул. На рассвете Ди-тай разбудил гостя и протянул чашку с отваром:

— Уже немного остыло: можешь пойти напоить господина Ао.

Весь день Нежата просидел рядом с Юньфэном, то подавая кашу, то поднося лекарство. Раздосадованный Саньюэ несколько раз подходил к нему, давая понять, что это его дело — ухаживать за господином. Но Нежата только вздыхал:

— А я тогда чем буду заниматься?

— Господин Ао, — обиженно взывал Саньюэ. — Почему господин Не так себя ведет? Скажите ему, чтобы он позволил мне выполнять мои обязанности.

— Чжай-эр, иди, отдохни, — отзывался Юньфэн.

— Но я и так отдыхаю! Я тут только и делаю, что отдыхаю, — возражал Нежата.

— Может, тогда ты почитаешь мне? Спроси у Ди-тая: у него должны быть интересные книги.

Нежата сомневался, что сможет прочесть эти интересные книги, но все же отправился искать хозяина.

— Что-то почитать? — переспросил Ди-тай, с сомнением глядя на Нежату. Он готовил суп с кошачьими ушками, потому у него все руки были в муке. — Тайфэн, как ты думаешь, что можно дать господину Ао такое, что Чжайдао смог бы прочесть?

— Отличная книга «Баопу-цзы», особенно глава «Снадобья бессмертия». Я уверен, что господин Ао оценит по достоинству, а Чжай-эр вполне сможет прочесть.

— Ну ты и шутник, Тайфэн! Это старая книга: ей уже тысяча лет. Конечно, Чжайдао не сможет ее читать. Да и ничего хорошего там нет.

— А как же великолепный способ добычи мозгов этого зверя… как его? Фэншэншоу? — Тайфэн даже подпрыгнул на месте от удовольствия, вспоминая живописное повествование и в тайне предвкушая, как подсмотрит за реакцией гостей, читающих книгу.

Ди-тай только вздохнул.

— У меня не так много книг, но зато есть книга «Фуин». Вам должно подойти, — он отряхнул руки от муки и точно из воздуха достал небольшую книжицу.

Книга «Фуин» оказалась Евангелием. У Нежаты сердце замерло от счастья, когда он понял, что это за текст, правда, многие слова он не знал, как читать, и постоянно переспрашивал Юньфэна, потому они скоро устали и отложили чтение.

— Это и есть история твоего Бога? — спросил Юньфэн, потянувшись за чашкой. Нежата поспешно подал ее и сказал с упреком:

— Почему ты всегда говоришь так, будто Бог только мой? Он и твой. Он — Творец всего мира, Господин всего сущего.

— Допустим, — Юньфэн поставил чашку на край стола. — Но если Его почитатели такие, как ты или Ди-тай, то как же остальные? Какое место они займут в Его мире?

— Да нет же, Он принимает и любит всех! Почему ты сомневаешься? Просто надо любить в ответ.

— Любить ведь совсем не просто.

— Да, ты прав. Вот отец Авраамий умел любить. Он ко всем хорошо относился, но я всегда был уверен, что меня-то он любит больше всех. А потом мне Незнанка сказал, будто его батюшка любил особенно. И другие люди так говорили, точно каждый был самым любимым.

— А у тебя кто самый любимый?

— Из тех, кто сейчас живет на земле? — переспросил Нежата, Юньфэн кивнул, и он просто ответил: — Ты.

Юньфэн даже вздрогнул:

— Разве можно такие вещи… вот так говорить?

Нежата рассмеялся:

— А как же еще? Тем, кто далеко, моя любовь ничем не поможет. Я могу только молиться о них. А ты рядом, и, надеюсь, я могу хоть что-то сделать для тебя. Хотя и сам не знаю, что именно.

— Значит, так ты думаешь… — вздохнул Юньфэн.

— Это неправильно?

— Все правильно.

— Тогда что?

— Можешь зажечь светильник, а то уже темно становится.

Нежата разжег огонь. Как раз в это время дверь открылась, и в комнату вошел Ди-тай в сопровождении Саньюэ и Тайфэна.

— Мы принесли ужин, — сказал он, расставляя на столике чашки и закуски. — А мне пришло в голову, что я мог бы рассказать вам кое-что.

— Ди-тай хочет рассказать про Чуньюя, — вставил Тайфэн. — Он всем, кому только можно, рассказывает эту историю на протяжение нескольких тысяч лет. Даже мне успел рассказать ее уже не меньше сотни раз. И тут вдруг понял, что вы-то еще ничего не знаете о его любимом Чуньюе.

— Да, — немного смутился Ди-тай. — Я считаю, что к нему сложилось несправедливое отношение, и мне бы хотелось рассказать всем, каким он был на самом деле.

— Но кто такой этот Чуньюй? — спросил Ао Юньфэн. — Я первый раз слышу это имя. Чем он был знаменит?

— Он известен под именем Бейцуй-гуй, Бедный бес, но это так неверно! Его жизнь вызывала у людей презрение и насмешки, но он… — Ди-тай взволнованно сжал пальцы. — Расскажу все по порядку. Это недолгая история. А вы ешьте пока, — он улыбнулся, помолчал немного, собираясь с мыслями, потом заговорил: — Он был одним из сыновей Чжуаньсюя — Небесного императора, правнука Хуан-ди. Шаохао дал ему имя Чуньюй с отсылкой к фразе: «Прекрасен он, как яшма с Чжуншаньских гор». Хотя он не был таким красивым и одаренным, как Лаотун, или таким ярким, привлекательным и сильным, как другие, он был намного мудрее их всех, намного глубже понимал суть вещей… Он видел, как его отец и братья творят неподобающие дела, как в сердцах людей зарождается ненависть к ним и как темнеют жестокие небеса, безразличные к судьбам простых смертных и мелких духов. Он решил уйти из небесного дворца и странствовать, нищенствуя и принимая на себя всю людскую злобу, все их презрение, как бы взяв на себя покаяние за отца и братьев. Конечно, это тоже, но главным было то, что он разочаровался в роскоши Небесных чертогов, в ложной добродетели небожителей… Он был моим другом, да, — Ди-тай посмотрел на Тайфэна. — И я уговаривал его остаться жить со мной, однако он предпочел не привязываться ни к какому месту на земле. Он приходил ко мне каждый Новый год, а потом снова отправлялся в путь. Когда однажды он не пришел, отправившись на поиски, я нашел его умирающим на улице городка недалеко от Сююйшань. Он умирал на улице в последний день первого месяца. Я просто сидел рядом, и мне казалось, будто на земле больше нет ничего, ради чего стоило бы оставаться. Я просил тогда Владыку позволить мне вернуться. Мне не хотелось разлучаться с другом, но Владыка велел не покидать этот мир. Конечно, я всегда могу поговорить с моим Чунь-эром, и ему там очень хорошо, но все равно столько тысяч лет я продолжаю чувствовать себя покинутым.

— А как же я? — Тайфэн наклонил голову на бок и бросил лукавый взгляд на Ди-тая.

— Ты ведь совсем другой. Вообще на него не похож. Разве можно сравнивать?

— Тебе, значит, не хватает в жизни унылого нытья?

— Чуньюй никогда не ныл и не был унылым, — возразил Ди-тай. — Впрочем, это не важно. Я больше не собираюсь проситься назад.

— Это из-за меня, — кивнул головой довольный Тайфэн.

Ди-тай только улыбнулся:

— Собственно, вот и вся история. Ничего особенного. Она просто повествует о том, как украшают и в то же время отягощают нашу жизнь привязанности. Мне было так горько тогда, что я готов был просить Владыку изменить Свою волю обо мне… Но нет ничего более благого, чем воля Владыки. Каждый должен быть на своем месте в свое время. Вот так, — Ди-тай обвел слушателей взглядом и заметил книгу у постели Юньфэна. — А книгу «Фуин» я подарю господину Ао.

Так в беседах и чтении прошло еще несколько дней, пока Юньфэн совсем не поправился. Тогда они засобирались в дорогу, ведь дела не ждут.

Тайфэн налепил на их повозку какие-то талисманы, пояснив, что это благословение духа путешествий Сю и оно непременно должно им помочь избежать неприятностей в пути. Он также вызвался проводить их до Лояна. «Иначе вы будете дней десять добираться». И гости, распрощавшись с хозяином, забрались в повозку, а Тайфэн, устроившись на козлах, свистнул, щелкнул кнутом, и лошадка пустилась бежать…

К вечеру они, действительно, подъехали к воротам Лояна. Тайфэн помахал им рукой и совсем почти скрылся из виду, как вдруг вернулся и сообщил:

— И еще, чуть не забыл сказать! Ди-тай просил передать, чтобы вы навестили как-нибудь Бамбукового отшельника в горах Линьин, — и в одно мгновение растворился в облаке поднятой ветром пыли.

Солнце клонилось к закату, и город гомонил, как засыпающий улей. Впереди ждали дни, полные суеты и забот.

***

К своему разочарованию, в Лояне они столкнулись с трудностями. Чиновники Лояна, все как один, сильно отличались от честных тружеников Кайфэна. Каждый дул в свою дуду, увиливал и лукавил, все хором ссылались на то, что никаких средств из столицы им не поступало. А когда через несколько дней по приезде Юньфэна и Нежаты в Лоян прибыла новая партия беженцев с границы, в городе началось какое-то неопределенное брожение. Чиновники по одному стали навещать господина цзянчаюйши в гостинице, где тот остановился, и предлагать подарки разной степени ценности. Несколько раз выслушав отказ, они разочарованно вздыхали и, покачав головой, откланивались. У Юньфэна под конец дня от всей этой суеты разболелась голова, и он решил никого больше не принимать, однако последний посетитель был так настойчив, что Саньюэ не смог его остановить. После всех этих «ах, господин цзянчаюйши поистине благородный и утонченный, так сказать, кровь превратилась в нефрит, весьма наслышан, весьма наслышан, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, невероятно польщен, невероятно польщен», он перешел к делу и протянул Юньфэну сверток размером с чайный блин.

— Это чай? — Юньфэн, чуть наклонился к свертку, убрав руки за спину.

— Всего лишь сычуаньский чай «Зеленые побеги бамбука». Этот ничтожный понимает: господин цзянчаюйши южанин, чаем его не удивишь, это мы, северяне, пьем все подряд, не знаем толку в хороших чаях и готовить не умеем… И все же, господин цзянчаюйши, примите мой скромный дар. Просто как знак внимания, как знак уважения к вашей почитаемой ответственной должности.

— Просто чай? — Юньфэн помолчал, потом все же взял чайный блин в руку. — Но почему он такой тяжелый?

— Это такой сорт, господин. Такой сорт.

— Странный сорт… — Юньфэн поспешно развернул бумагу, и ему на ладонь выпало несколько серебряных слитков. — Зачем это?

— Вы же понимаете, господин цзянчаюйши… Вы видите, какая у нас обстановка: мы как на жерле вулкана. Что мы можем сделать? Деньги, выделенные казной для улаживания жизни на возвращенных территориях, не доходят, народ бежит от мэнгу. Голод, нищета, болезни… Мы же люди, а не всемогущие божества, что мы можем сделать, чем помочь?

— Вы можете не покупать дорогой чай и не давать взяток столичному чиновнику. Вы сэкономите немного денег, чтобы помочь простым людям, разве нет?

— Ах, господин цзянчаюйши! Если бы все было так просто. Кто поймет, кому из этого народа действительно нужна помощь, а кто — просто разбойник? Пока разберешься что к чему, свежего чая уже не найдешь! А вы готовы отказаться от чашки ароматного чая ради того, чтобы купить миску лапши какому-нибудь бродяге?

Юньфэн вздрогнул и отвел глаза.

— Не отвечайте! — заспешил гость. — Я не хочу ни в чем упрекать вас. Даже если вы можете отказаться, я не могу. И не хочу! Примите мой скромный дар, и… и вы понимаете, что делать?

— Я не могу, — сказал Юньфэн холодно.

— Очень жаль. Очень жаль вас, господин цзянчаюйши. Надеюсь, вы немного подумаете и поменяете свою точку зрения. На сем откланиваюсь, — и он, поклонившись, вышел за дверь, оставив сверток с чаем на столике. Юньфэн заметил это краем глаза, но у него совершенно не было сил гнаться за этим человеком и спорить с ним.

Он присел на постель и стиснул виски. В течение некоторого времени он слушал только головную боль и мутную усталость. Может, он даже задремал. Из оцепенения его вывел Нежата, тихо вошедший в комнату.

— Юньфэн-сюн? У тебя все хорошо? — робко спросил он, замерев перед кроватью. Юньфэн открыл глаза и чуть улыбнулся:

— Все хорошо, просто устал немного.

— Мне уйти? Или я могу чем-то помочь?

— Поставь воду для чая.

— А чай?

— Возьми этот… хотя нет. Нет, возьми какой-нибудь другой, там, — он махнул рукой в сторону вынутых из дорожного сундука и расставленных на полочке чайных блинов.

Пока Нежата растирал чайные листья, Юньфэн взял бумагу и кисть и принялся за отчет об увиденном в Лояне. Ему хотелось как можно скорее закончить тут дела и уехать в Интянь. Как можно скорее вернуться в Линьань, отдать эти проклятые отчеты и больше никогда не заниматься таким глупым бессмысленным делом, как проверка провинциальных чиновников. Он писал об увиденных безобразиях, и его душу то злость охватывала, то бессилие. Наконец, он не выдержал и со вздохом отложил кисть:

— Было очень наивно с нашей стороны полагать, будто мы сможем восстановить хоть какую-то справедливость.

— Но никто ведь так и не думал, — возразил Нежата.

— А? Как?

— Очевидно же, что в мире нет справедливости. Если бы она была, всё было бы иначе, а Господь Иисус Христос не сошел бы на землю и не умер за нас. Но ее нет, и весь этот сумасшедший мир держится только милостью Божьей.

— Он очень плохо держится, — мрачно отозвался Юньфэн.

— Когда столь многие расшатывают основание мира и только один Бог все это удерживает Своей добротой и человеколюбием, по молитвам немногих праведников, конечно, все рушится и образуются такие дыры, в которые и проваливаются люди и целые страны…

— Где же тут милость? Ведь ты сам говоришь, что Бог всесилен. Разве Он не может навести порядок?

— Он может, но предоставил людям свободу действовать по их усмотрению. Однако стоит только попросить, и все станет на свои места.

— Разве все стало на свои места, когда ты попал в ямэнь? А разве… разве я не просил?

— Так ведь стало, — тихо сказал Нежата. — Ты же что-то понял, правда?

Юньфэн вздохнул: тогда он понял, что Йесу Цзиду никогда не выберет такой исход, который будет вреден для Юньфэна или Нежаты. Понял, и перестал бояться.

— К тому же, — добавил Нежата, погладив друга по руке, — незачем держать обиду из-за того случая. Мы уже не раз говорили об этом.

— Но почему, — возразил Юньфэн. — Все-таки я не понимаю, почему — ты. Кто угодно другой, но ты…

— Да я тоже не святой!

— Ты-то?

Нежата рассмеялся и помотал головой, но ничего не сказал. Они помолчали немного, потом Юньфэн снова заговорил:

— Возвращаясь к вопросу о восстановлении справедливости…

Нежата вдруг перебил его:

— Ты можешь просто брать деньги у чиновников и отдавать их тем, кому они нужнее. Вот этим беженцам с границы, которые пришли вчера.

— Брать деньги? — Юньфэн задохнулся от возмущения. — Просто брать деньги? Я? Это же… это же…

— Что тут такого? Чего ты боишься?

— Это же позор! Брать взятки!? Чжай-эр, как ты можешь мне такое предлагать?

— Позор… Но так ведь принято: брать подарки и замалчивать злоупотребления и нарушения. Ведь даже если ты разворошишь это осиное гнездо, в сущности, ничего не изменится. В лучшем случае, сюда пришлют других чиновников, но никто не сможет поручиться, что они будут честными, такими, как в Кайфэне. Что они будут стараться сделать все для блага простых людей, а не присвоят жалкие остатки средств, выделенных казной.

— Да.

— А если ты просто возьмешь у них денег, ты поможешь хоть кому-то, хоть один раз.

— И этот один раз что-то изменит?

— Для кого-то, может быть, нет. Но кому-то это пойдет на пользу. Мы не можем знать.

— Все равно, взять деньги… изменить своим принципам… потерять лицо…

— Потерять лицо! Вот об этом слишком уж сильно пекутся. У нас это называется «честь» или «гордость». Только это неверное представление о чистоте и собственном достоинстве. Что о тебе подумают люди? Да какая разница, Юньфэн-сюн!

— Гм-гм, — Юньфэн кашлянул. — Тебе легко говорить: ты неземное существо, ты как монах и не принадлежишь миру. Но я совсем другое дело. Если обо мне пойдут слухи, что я беру взятки, какое поручение сможет мне дать Император? Сможет ли мне доверять Юйшитай? Скорее всего, меня отстранят от должности.

— Но разве так не делают все, Юньфэн-сюн? Разве эти чиновники несут тебе подарки не потому, что их положено принимать?

— Принимать — и покрывать беззаконие? — с упреком откликнулся Юньфэн.

— Ты же сам понимаешь, что все равно ничего не изменить, так почему же…

— Оставим это, — оборвал его Юньфэн. Нежата закусил губу и принялся пристально изучать пейзаж за окном. Юньфэн, подперев ладонью лоб, взял кисть и продолжил писать отчет.

В этот момент в дверь поскребся Саньюэ.

— Что там? — Юньфэн раздраженно поднял голову.

— Вам передали письмо, господин.

— Давай сюда, — Юньфэн развернул лист бумаги, просмотрел послание и гневно блеснул глазами. — Что это еще такое? Кто его передал?

— Письмо передали половому, а он отдал мне.

— Какая гадость, — Юньфэн прижал ладони к горящим щекам.

— Что там, Юньфэн-сюн? — встревожился Нежата и склонился над плечом друга, пытаясь разобрать небрежное цаошу.

— Глупости какие-то. Тут пишут, что, если я не буду играть по их правилам, мне грозят неприятности.

— То есть они предлагают брать подарки и молчать? Всего-то!

— Всего-то! — сердито выплюнул Юньфэн.

— Неужели тебе настолько трудно смириться с такой мелочью?

— С мелочью! Чжай-эр, я понимаю тебя, но и ты попробуй меня понять. Я. Не. Могу. Так. Сделать. Это противоречит всему, чему меня учили. Это противоречит вообще всему.

— Но делать, как ты хочешь, как ты привык… это же не имеет смысла. И к тому же опасно. Они пишут… м-м… этот иероглиф я разобрал: «смерть»…

— Нет, — отозвался Юньфэн. — Это не то, что ты подумал. Тут написано: «Вы не боитесь смерти, вы подобны льду в нефритовом сосуде…» — то есть очень честный, — он кашлянул, быстро глянув на Нежату. — «Но все же сегодня вы приняли чай, а значит, чистота Ваша уже соприкоснулась с грязью. Не было ли в том сверке с чаем чего-то еще, господин цзянчаюйши? Помните, что не только Вы имеете красивый почерк, а письма, доносящие правду до Вашего начальства, могут идти не только от Вас…» — Юньфэн снова посмотрел на Нежату. Тот сидел, задумчиво подперев ладонью щеку.

— Что ты скажешь об этом, Чжай-эр? Я не запомнил имя чиновника, принесшего мне чай. Впрочем, даже если я его отыщу и отправлю ему чай, он всегда сможет сказать, что серебро я забрал. Что же мне делать?

— Думаешь, они донесут на тебя?

— Вряд ли они посмеют, хотя это не важно. Я горкько разочарован в государственной службе. Вернусь из Хэнани и все брошу. Буду жить в монастыре… — он помолчал немного и едко добавил: — Тоже мне великие тайны и ужасные преступления! Разделили между собой те жалкие несколько тысяч лянов, что все же добрались до них из столицы. Не помогли беженцам? Задрали цены на рис? Да кого это волнует, в конце концов! Думаешь, в столице кому-то есть до этого дело?

— Тогда зачем все это тебе? Просто помоги людям хоть чем-то! А так… Как глупо! И сам пострадаешь, и ничего не изменишь, и деньги, пусть ничтожные, пойдут на развлечения и излишества, а люди будут голодать и умирать под стенами Лояна. Дай им возможность уйти подальше вглубь страны, спаси хоть кого-то.

— Хорошо! — резко отозвался Юньфэн. — Хорошо, — он разорвал свой отчет и бросил обрывки на пол. — Пусть будет, как ты говоришь. Пусть. Но не потому, что я беспокоюсь из-за людей за воротами и не потому что испугался глупых бессмысленных угроз, не потому, что не вижу смысла в честном отчете. Просто я боюсь за тебя.

— За меня? — удивился Нежата. — Почему за меня-то? Что со мной может произойти?

— Просто… а, не важно, — Юньфэн махнул рукой. — Давай лучше чай будем пить, наконец.

***

На следующий день круговорот чиновников завертелся снова, и Юньфэн с кислым видом принимал подарки, вздыхал, кивал. Его репутация честного человека была принесена в жертву постыдному обычаю этого лживого племени и глупому призыву Чжайдао помогать людям. Помогать людям! Он злился на детское простодушие этой идеи. Если бы она принадлежала кому-то другому, если бы ее так настойчиво не высказывал Чжай-эр, он бы махнул на нее рукой. Какие люди? Зачем им помогать? Зачем вообще все это? Зачем он променял спокойную прекрасную жизнь в тихом городке на тяготы дороги, на общение с неприятными, хитрыми и наглыми людьми?

Когда за последним посетителем закрылась дверь, Юньфэн без сил лег на кровать, даже не сняв туфли. Наверное, после болезни он еще недостаточно оправился. Или эти неприятные встречи, действительно, были так утомительны?

Юньфэн проснулся от того, что кто-то тихонько скрипнул дверью комнаты. Нет, он просто почувствовал присутствие братца Не и открыл глаза.

— Юньфэн-сюн? Я опять тебя разбудил? — огорчился Нежата.

— И что ты предлагаешь делать с этим добром, Чжай-эр? — вместо ответа усмехнулся Юньфэн, приподнимаясь на локте, и указал на сложенные в кучу подарки чиновников: серебряные слитки, заколки из красного сандала и рыбьей кости, нефритовые и яшмовые подвески, чашки цинци и черные, поблескивающие желтоватым «кроличьим мехом»…

— Отдать людям.

— На всех явно не хватит.

— Знаешь, я молился и… в общем, думаю, Господь пошлет на нашем пути именно тех, кто особенно нуждается. А если нет, значит, Он преподаст урок нам самим.

— Иногда тебя просто невозможно слушать. По твоим словам, как ни поверни, во всем заключается смысл, все приносит пользу.

— Но ведь так оно и есть! — горячо откликнулся Нежата.

— Хм… ладно. Ты что, сам собираешься туда пойти?

— А как же еще?

— Давай пошлем Саньюэ. Он отлично умеет пристраивать вещи в закладных лавках и неплохо ладит с людьми. Честно говоря, я не хочу, чтобы все эти оборванцы толпились вокруг тебя, ныли и клянчили… Тебе неполезно такое видеть.

— Мне-то неполезно? — рассмеялся Нежата. — Да я сам такой же нищий оборванец. Я прошел по моей родной земле с севера на юг пешком и точно так же питался подаянием и ничем от них не отличаюсь. Тоже ведь человек, как и они все.

— Ты не такой, как они, и я тебя не пущу, — твердо сказал Юньфэн. — Пусть идет Саньюэ.

— Как хочешь, — вздохнул Нежата и поспешно вернул в кучу подарков изящную шпильку, инкрустированную перламутром.

— Скажешь, во мне нет человеколюбия? — хмыкнул Юньфэн и взял в руки оставленное Нежатой украшение. — Она тебе нравится?

— Да, она красивая, — согласился Нежата.

— Хочешь взять себе?

— Не-ет, зачем мне? — покачал головой Нежата. — Когда я вернусь домой, она мне точно не понадобится. Разве что подарить лисичке. Если еще встречусь с ней.

— Ты так хочешь вернуться… — тихо сказал Юньфэн.

— Там мое место, мой мир, мое предназначение…

— А если я отправлюсь с тобой?

— Тебе будет трудно, — вздохнул Нежата и улыбнулся. — Разве ты сможешь питаться травой и черствым хлебом? Уж не говорю о том, что тут твоя семья, о которой ты должен заботиться.

— Я вовсе не хотел никакой семьи, разве моя вина в том, что так получилось?

— Хотел или не хотел, а так сложилось и ничего нельзя изменить, — развел руками Нежата. — Да я ведь еще не сейчас… я вообще не знаю, смогу ли вернуться. Просто надеюсь…

— Тебя так тяготит мое общество?

— Вовсе нет, Юньфэн-сюн! Ты мой лучший друг. У меня никогда не было такого близкого человека, как ты. Мои наставники… это совсем другое. Ты… — он помолчал немного. — Ты самый лучший. Но… — он опять запнулся. — Все так непросто!

Какое-то время они сидели молча, перебирая и перекладывая эту груду мелочей, потом Юньфэн проговорил:

— Выпьем чаю?

— М-м, — кивнул Нежата и присел у жаровни, разводя огонь.

Покинув Лоян, Юньфэн и Нежата отправились прямиком в Чанъань. Мэнгу, от передового отряда которых их спас злобный лесной дух и Тайфэн, отправивший духа в Юду, прошли севернее, обойдя Лоян, в сторону Сычуани. Думать об этом не хотелось. Страшно было представить, куда повернут войска мэнгу после, пойдут ли дальше на юг… Юньфэн беспокоился о матери, жене и дочке, оставшихся в Чанша.

Жители селений, лежащих в стороне от пути войск мэнгу, делали вид, что их не касается и не коснется чужая беда, будто ничего не происходит. Беженцев в Чанъани принимали так же неохотно, как и в Лояне.

— Велишь мне опять брать взятки, чтобы спасти хоть кого-то? — мрачно спросил Юньфэн, обнаружив утром в приемной подарки от самых предприимчивых чиновников и горожан.

— Можешь отсылать их обратно, приложив записку, чтобы отдали это беженцам? — пожал плечами Нежата. — Только как ты проверишь? И вообще… Но это твое дело. Я не могу тебе ничего приказывать, только поделиться своими соображениями.

— А если я выявлю какие-то серьезные нарушения? Преступления? Приму подарки, и должен буду все покрывать?

— Да, об этом я не думал. Понимаешь, у нас все проще…

— Ты вообще, кроме своего монастыря, ничего не видел, что с тебя взять? — махнул рукой Юньфэн. — Попробуем сначала разобраться, кого казнить, кого миловать, — он усмехнулся.

Присланные с утра подарки были отосланы дарителям, а Юньфэн отправился в управу, самоотверженно отдаваясь во власть местных чиновников. Нежата же, не желая сидеть целый день на постоялом дворе, пошел погулять к монастырю Дациэньсы, над которым возвышалась пагода Даяньта. Пагода была очень высокой и от постоялого двора была отлично видна, однако идти оказалось не так-то близко. Добравшись до монастыря, Нежата немного побродил по дорожкам, любуясь садом, и собирался уже возвращаться, как вдруг увидел березы. Он так давно не видел берез, что, можно сказать, забыл об этих деревьях. Белые стволы светились в зеленой тени и казались невероятно трогательными и родными… Нежата, улыбаясь, коснулся гладкой коры, теплой, как кожа. Ему вдруг расхотелось уходить, и он устроился так, чтобы хорошо видеть березки. У них в Мирожском монастыре тоже росли березы, и он с Незнанкой иногда сидел в их тени и следил за тем, как Незнанка процарапывает буквы на бересте. Солнце сквозило в листве, светлые и темные пятна плясали на белоснежной звоннице, едва касались колоколов и исчезали, Незнанка хмурился и выводил: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе…»

— Но в законе Господни воля его и в законе Его поучится день и нощь, — продолжил вслух Нежата.

— Ах, вот ты где, Чжайдао! — на дорожке появился Юньфэн, следом брел Саньюэ. — Ты почему исчез? Так напугал меня!

— Я сказал Саньюэ, что прогуляюсь к этой башне, — Нежата махнул рукой в сторону пагоды Даяньта.

— Тебя так долго не было, — с упреком отозвался Юньфэн. — Я уж думал, тебя опять кто-то похитил.

— Прости, — вздохнул Нежата. — Но можно и так сказать, — он улыбнулся. — Меня похитили воспоминания. Вот эти деревья… Как они называются?

— Это, кажется, хуаму. Чем они тебя так привлекли?

— У нас тоже такие растут, очень похожие. Листья немного другие.

— М-м, — протянул Юньфэн, рассматривая березу. Кажется, он не видел еще в природе этих деревьев. Разве что в саду тестя: он любит всякие диковинки.

— Ты знаешь, у нас пишут на коре хуаму.

— На коре? И книги тоже? — удивился Юньфэн.

— Нет, книги нет, только письма. И когда дети учатся писать, тоже пишут на бересте. Ее нужно снять, потом проварить… — Нежата задумался.

— Чем же на ней пишут? — спросил Юньфэн. Если для Чжайдао это было так важно, он готов был поддержать разговор.

— Процарапывают специальной заостренной палочкой.

— Понятно… — пробормотал Юньфэн, не зная, что сказать. Так они и стояли: Нежата — созерцая березы, Юньфэн — глядя на друга и не понимая, что делать с внезапно нахлынувшими на него воспоминаниями о родном доме, неизмеримо далеком сейчас. Постояв так немного, Юньфэн все же прервал затянувшееся молчание:

— Ты поднимался на Пагоду диких гусей?

— Нет.

— Поднимемся?

Они поднялись на Пагоду. Солнце садилось, и Нежата не мог отвести взгляд от пылающего на западе неба. Там, далеко-далеко за реками, за горами, за степями среди лесов лежала его страна, где в пропитанных ладаном храмах молились Святой Троице, на обедне вкушали Тело и Кровь Христовы, где в книгах заплетали ремни и ветви и писали друг другу письма на бересте…

— Чжай-эр! — позвал Юньфэн, касаясь рукава Нежаты. — Чжай-эр, ты в самом деле сейчас так далеко…

Нежата посмотрел на друга, сначала будто не видя, потом качнул головой, улыбнулся:

— Прости. Наверное, я немного скучаю… Лучше не думать об этом.

— Пойдем, погуляем по городу? Может, тут есть что-нибудь необычное? Какие-нибудь сладости, которые здесь готовят как-то по-особенному?

— Сладости — это хорошо, — согласился Нежата, и они двинулись к выходу.

Но, уходя, Нежата все же обернулся и посмотрел еще раз на светящиеся в сумерках белой корой стволы берез.

[1] Описание этого чудовища взято из книги Бань Кэ «Мифы Древнего Китая».

[2] 1 чжан — 3,33 м, 1 чи — 33,33 см.

[3] Голубиное дерево, давидия (лат. Davidia) — монотипный род растений подсемейства Ниссовые (Nyssoideae) семейства Кизиловые (Cornaceae). Единственный вид — Давидия покрывальная, или оберточная, или обертковая (Davidia involucrata). Они растут в Южной Центральной и Юго-восточной части Китая в смешанных горных лесах.

[4] Помо, «разбрызганная тушь», разновидность живописной техники, создаваемая за счет свободного перемещения туши по поверхности бумаги. Если вы что-то поняли из этого объяснения. В общем, размытая тушь, пятна, формирующие изображение, что-то в этом роде. Этот стиль придмал Чжан Дацянь (1899 – 1983), так что подобное сравнение анахронизм, но…