Друзья-писатели снова выпили, и беседа продолжилась.
— А всё это из-за Настасьи Львовны, бабы его, — постаралась определить причину капитуляции Баратынского, неожиданно для всех появившаяся из приоткрытой двери огромного шкафа физиономия Константина Николаевича Батюшкова.
— Батюшки!.. — радостно всплеснула руками Лизавета Филипповна, едва завидев Константина Николаевича, ибо она очень даже симпатизировала этому замечательному поэту с длинным носом.
Однако от внезапного появления Батюшкова, не все присутствующие оказались в подобном восторге – так как мадмуазель Кукушкина.
«Вот проныра, ещё один нашёлся… — сосчитал для себя Пущин — и вероятно уже успел полакомиться…»
Тем временем, входная дверь распахнулась и на пороге появился Михаил Юрьевич Лермонтов. Радостный, разгорячённый потрясая ещё дымившимся от выстрела револьвером поэт сообщил:
— Пристрелил гада!
Далее из-за пазухи вытащил литровую бутылку коньяка, и торжественно поставил её на стол.
— Пристрелил гада! — снова сообщил он. — Выпьем же за это!
В избушке воцарилась полная тишина. Первой всплеснула руками Лизавета Филипповна:
— Господи!.. Кого же это?.. Только бы не Александра Сергеевича…
— Да нет, нет! — успокоил хозяйку Лермонтов.
— И всё же, — поинтересовался Балакирев, — Кого же это вы пристрелили голубчик?
— Печорина! — сообщил радостно Лермонтов.
— Но помилуйте – за что же вы его казнили? — снова задался вопросом Милий Алексеевич. — ведь он, судя по вашему писанию герой нашего времени?
— Да надоел он мне, сколько можно про него писать что он – герой, герой! Жопа с дырой!.. Хватит уже, сил моих больше нет…
— Но ведь он с Грушницким должен был стреляться?
— Не дождётесь!.. Я сам его пристрелил… — Лермонтов махнул рукой.
— Ну и хрен с ним, давно пора… — округлёнными глазами сверкнул по бутылке коньяка Константин Николаевич Батюшков.