Чёрт красивый

Глава 34. И ЕЩЁ ПАРУ СЛОВ О СТЕПАНЕ НИКАНОРОВИЧЕ.

Хотя, не всё так однозначно, через какое-то время вспомнила Лизавета про своего бывшего супруга; и даже ещё раз пожалела его; ровно так же как тогда – перед тем как морду ему набить.

«Где он, как он? Наверно совсем спился уже – одичал, озверел; ведь не такой уж и позорный был если разобраться…»

Ведь было и в нём что-то хорошее, а именно –жизнерадостность, что бы там не случилось, всё равно Степан Никанорович с улыбочкой на губах: зарплату не заплатили – а он рад-радёшенек; с работы выгнали – а он ещё пуще радуется; пенсию не заплатили – тоже ничего; в тюрьму посадили на три года – а он лишь в ответ посмеялся, над теми, кого не посадили.

Оптимист, что тут скажешь; всех родственников своих похоронил с улыбочкой – и при хорошем на то настроении.

Да вот пример: три года назад тёща померла – маменька Лизаветы – спилась старушка.

С почтальоном Печкиным в тот не благополучный день сивухи какой-то нажралась – Печкину то ни хрена, у того противоядие – он в своё время канистру ацетона выпил, да гуталином закусил – и то ничего; вот и теперь выжил, а она тапочки свои отбросила.

Так Степан Никанорович лишь улыбнулся, и с похоронами откладывать не стал, сразу за дело принялся, как всегда в хорошем на то настроении.

Тёща ещё вроде и не совсем тогда померла, вроде дышала ещё – ей бы похмелиться, а он её уже закопал. Лизавета только с работы пришла, и даже знать не знала, про горе то горькое; а он уже сидит с забулдыгами местными – поминает старушку.

Прихватила она его, да на кладбище на могилку отправилась; глядит Лизавета, а из свежей могилы нога торчит маменьки её, лишь малость землёй присыпана, а на ноге носок дырявый.

— Что-ж ты козёл носки то ей новые не надел?.. — спрашивает она тогда Степана Никаноровича.

— Какие ещё носки? — удивляется Степан Никанорович, — До того ли мне было…

— Да те, которые она давеча связала, с петушком на вышивке…

И тут совершенно случайно замечает, что носки то эти, с петушком на ногах у самого Степана Никаноровича.

Ахнула она, от неожиданности, а потом думает: «Ну погоди, я тебе за это устрою… По башке то твоей непутёвой, постучу поленом… Погодь, а пока не время, совсем не время…»

И смотрит на него с укором. Поймал он её взгляд, и кажется сразу всё понял, потому и оправдываться начал:

— Торопился я, хотел сюрприз тебе сделать…

А она продолжает на него смотреть, всё с тем же укором – да только ещё пуще бровь нахмурила; вот тут-то и не выдержал Степан Никанорович, вот тут-то во всём и сознался:

— Ну подменил я ей носки на свои дырявые… да ей то теперь какая разница…

Покачала Лизавета головой да промолчала, и хотела на тот момент врезать ему по шапке – да люди деревенские подсобрались – не захотела она перед сельчанами отношение с мужиком своим выяснять – в такой-то час; а то не по-людски получается; тут бы поплакать нужно.

И вот уже настроилась, собралась всё-таки поплакать, и вроде уже всплакнула немножко, а как глянула на рожу Степана Никаноровича довольную – ну прямо внутри всё передёрнуло; ну чему гад радуется… неужели носкам – которые вот так запросто у несчастной старушки оттяпал…

Собралась было она ему врезать – по роже той довольной… а потом немного подумала – ну чего с дурака возьмёшь?.. И как-то само от сердца отлегло, печаль-тоска развеялась – будто и не бывало её вовсе; ещё раз взглянула она на Степана Никаноровича – а тот прям светиться весь – того и гляди сейчас прыснет от хохота – и прям самой от того весело да смешно становиться…

Ну невозможно стало смотреть серьёзно на рожу его такую.

_________________

— И чему он всё время радовался? — пожала Лизавета плечами, вспоминая мужа своего бывшего — Ну, не дурак ли, а?.. Ну да дело прошлое.

________________

И опять вспоминает: И смех, и грех… только что всплакнуть собиралась на могилке – и вот уже смех распирает; да ещё как, ну прямо не удержаться; да и перед людьми вроде как стыдно, а с другой стороны – ну просто не удержаться. Держалась-держалась, да сама первая и прыснула, а потом как лошадь заржала; и другие сочувствующие – человек восемь тоже смеяться начали – со слезами на глазах…

Минут десять тогда хохотали они над могилой усопшей старушки, а пуще всех почтальон Печкин смеялся; особенно когда ногу из могилы заприметил торчащую, да нога то ладно – не так смешно ещё, а вот то что на ноге носок рваный; ну прямо весь с того зашёлся, упал на спину и ногами задёргал в судорогах.

Вот ведь случай какой: со смеху – богу душу отдал тогда почтальон; ну его уж хоронить не стали, некогда было, все на поминки заторопились. А его вдоль могилки положили ровненько, ветками чуть прикрыли – да и хрен с ним – не жалко; всё равно почту уже не носил, а потому и хрен с ним.

Ну а когда смех прекратился; то домой пошли водку за помин души лопать за обоих – в прехорошем на то настроении.

_____________

— Да… — протянула Лизавета Филипповна, вспоминая про мужа бывшего, — ведь не такой уж и позорный был если разобраться…

Только вот беда – разбираться теперь уже некогда было, ибо нужно было быстренько счастье себе новое попытаться выстроить.