Да так бы, наверное, и просидела бы до утра в полузабытьи Лизавета, если бы не грохот за окном: глаза приоткрыла в тот момент, когда на крыльце ногами затопали.
— Кто там? — интересуется.
На всякий случай снова прихватила ружьё с собой баба, да под дверь встала. Прислушалась: неужели показалось…
— Кто там? — снова интересуется.
А в ответ тишина; да только чувствует она, что там что-то происходит, и вот уже дверь заскрипела, видимо кто за ручку её потянул, однако наброшенный крючок не даёт двери той отворится.
— Кто там? — снова интересуется Лизавета.
А там опять никого; да только дверь под напором трясётся.
Ну что же, думает тогда Лизавета:
«Будь что будет…»
Сбросила она крючок, затвор ружья передёрнула, прицелилась на вскидку, да как шарахнет прикладом по башке первого кто попался.
— Ай! Ай! Ай! — закричал вновь прибывший.
Глядит Лизавета – а это Пушкин за голову держится да на одной ноге скачет, видимо крепко ему шибанула.
— Я сейчас Александр Сергеевич – потерпите маленечко…
А сама на кухню за бинтом медицинским; смотрит, а в углу тазик с горушкою.
— Господи! Про Горького то совсем позабыла, — а сама по сторонам озирается: это же надо, сколь гость не званный, в тазик навалил, — Эгей, Алексей Максимович, вы где?
А того уж и след простыл; ухватилась она рукою за миску, хотела во двор вынести, и на снег вывалить, да передумала – ну не с дерьмом же в руках встречать дорогого поэта…
— Ну куда! Куда это девать? — засуетилась Лизавета Филипповна.
Да некогда было думать; наспех сунула она тогда тазик в холодильник – даже сама того от себя не ожидала, а ещё, сверху крышкой накрыла.
«Ладно, — ещё смекнула тогда, — потом вынесу – а пока лишь бы с глаз долой эту гадость…»
А Пушкин уже в прихожей – ногами топает, снег с каблучка сбивает.
— Проходите Александр Сергеевич, проходите! — крикнула она второпях.
Ну да и пошёл он тогда по приглашению, а как только через порог переступил, вот тут-то по недоразумению наступил на грабли, ну и ещё раз в глаз получил.
— Ай!!! — закричал Александр Сергеевич, — Ай!!! Что это такое!?
— Это грабли! — постаралась успокоить его Лизавета.
— Грабли?!
— Ну да!
— Какого хера они тут!?
— Уберу Александр Сергеевич… Уберу…
— В бога, царя, мать ети!!!
— Согласная…
Ну в общем и Кукушкина тоже расстроилась, что так нелепо всё получилось; перевязала голову Пушкину да водки пол стакана преподнесла; выпил Александр Сергеевич, и кажется помаленьку начал успокаиваться.
А затем разговор меж ними произошёл на литературную тему естественно; ибо о чём ещё можно было поговорить с Пушкиным – ну не о грибах же в конце концов.
— Вот книжку Венедикта Ерофеева почитал и принёс обратно… — сообщил он ей.
— Значит и правда вам это удалось?
— С трудом осилил.
— И даже не стошнило?
— Нет… Но осадок неприятный всё-таки остался.
— А меня в своё время, уже на первой странице плохо стало… сразу после фразы: «…на Савеловском, выпил для начала стакан зубровки. А потом — на Каляевской — другой стакан, только уже не зубровки, а кориандровой».
— Ну естественно, — подметил Пушкин, — Вы же всё-таки женщина… создание слабое… Вам столько пить не рекомендуется… Вам же рожать…
— Когда?
Пушкин подумал-подумал и добавил:
— Да, когда хотите…
Лизавета тоже подумала и видимо приняв решение, сообщила:
— Я согласная!
И быстренько начала раздеваться.
— Постойте сударыня, постойте, дайте хоть согреюсь с мороза, — вовремя остановил её Пушкин; а сам из-за пазухи коньяк достаёт с одной единственной звёздочкой – но зато крупной.