Чёрт красивый

Глава 12. И СРАЗУ С ХОЛОДА, В ГОРЯЧУЮ ПОСТЕЛЬ.

— Да вы проходите Александр Сергеевич, проходите…

— Куда прикажете?

— Давайте сразу в кровать, чего уж там…

— Я право не знаю, удобно ли? — скромно произнёс Александр Сергеевич, и проследовал по направлению спальни.

— Заходите-заходите… Ещё как-удобно-то… да вы прилягте, прилягте… опробуйте, а матрац-то какой мягкий, и простынь я как чувствовала – чистую сегодня постелила.

— Я право не знаю… Так сразу с мороза… и сразу в кровать?..

— Да что тут такого, обычное дело.

— Ну знаете… — Пушкин недоверчиво глянул на хозяйку, и поймав её добрый и ласковый взгляд, присел на табурет перед кроватью и начал было расшнуровывать ботинки.

— А обувь снимать вовсе не обязательно. — сообщила ему Кукушкина.

— Как это? — удивился Пушкин.

— Да так… — ответила она ему, — Мой муж Степан Никанорович вообще никогда сапоги не снимает – даже в бане, а уж тем более, когда спать ложиться… Разве что в мороз в валенки переобувается… а по весне, ещё и галоши на валенки натягивает перед сном, а ещё бывает закутается в скатерть столовую; да так и спит – смешной такой.

— Муж?!

— Муж-муж…

— Так значит вы Лизавета Филипповна… — Пушкин на мгновение задумался.

— Замужем. — честно призналась честная Кукушкина.

— К-х-е… — по-видимому Пушкин старался что-то обдумать — К-х-е… — снова произнёс он, — Но зачем в скатерть то ему заворачиваться – не пойму никак?

— А у нас крыша протекает – а потому в дождь с потолка капает; и прямо на кровать…

— А если крышу починить? — поинтересовался Пушкин.

— Ой да что вы, — махнула рукой Лизавета, — До того ли Степану Никаноровичу.

— Ну а если просто кровать переставить в другое место?

— Куда?!. — удивилась Лизавета, — Ведь кругом всё завалено… Тут в углу сеялка, здесь карданный вал, вот ящики с болтами на восемнадцать, здесь на сорок пять, а на столе навоз в вёдрах стоит… так что совсем некуда…

— А зачем вам навоз в вёдрах – да ещё на столе?

— Это я не знаю, — пожала плечами Лизавета, — это надо у Степана Никаноровича спросить…

— А где он? — Пушкин опять натянул на ногу почти уже снятый ботинок, — В командировке что ли?

— Да кому он нужен там, в командировке то?.. Вот он, туточки – спит себе преспокойненько.

— Не понял?

С прикроватной тумбы поэт прихватил тускло чадящую парафиновую свечу, и подозрительно огляделся вокруг, и только теперь при мерцающем свете заметил преспокойно спящего в кровати мужчину, на половину укрытого одеялом. Судя по всему, совершенно обнажённого – но в сапогах.

— Ой!!! — вскрикнул Пушкин, и машинально попятился к выходу.

— Ну-ну! — Лизавета едва успела ухватить его за руку, и силой потянула за собой снова поближе к кровати. — Не бойтесь, это же не какой-то там посторонний… Это муж мой!.. Очень хороший человек!

Таким образом Лизавета постаралась успокоить поэта.

— Он добрый, отзывчивый… — продолжала она, — Если нужно, завсегда может прийти на помощь.

— Что!? — Пушкин внимательно перевёл взгляд со спящего мужика на Лизавету Филипповну, — «На помощь?» …

— Ну да, на помощь, а что тут такого… Кстати, познакомьтесь, его зовут Степан Никанорович Кукушкин.

— Ка-как?..

— Кукушкин, вот как.

— О-очень приятно… — неуверенно пропищал Пушкин, и снова стал отступать к выходу.

— Да постойте же вы! — ещё крепче ухватилась за поэта Лизавета Филипповна.

— «Постойте?..» — повторил за Лизаветой Пушкин, — это что шутка такая?

— Умоляю: ну хоть гляньте вы на него, видите какой он хорошенький.

— Ну хорошо… — согласился поэт, и глянул на спящего с отвращением.

— Видите, ведь и правда хорошенький?

— Ну хорошенький-хорошенький, — раздражённо подтвердил Пушкин, — дальше что?..

А дальше поэт почувствовал, как по телу пробежал озноб – толи действительно от холода в избе, толи от страха перед этим самым – хорошеньким Степаном Никаноровичем.

Ну и Лизавета конечно, сразу приметила, что поэта знобит – потому ласково предложила:

— Вы пока Александр Сергеевич раздевайтесь, и под одеяло забирайтесь к Степану Никаноровичу – согрейтесь; а я сейчас, быстренько; только на стол накрою…

— Что-о-о!? — в ответ на её предложение прокричал Пушкин, — да что вы тётенька – в своём ли вы уме! Что вы меня за идиота принимаете…