Глава 29. У САМОВАРА – Я И МОЯ МАША.


И вот уже двое за столом: она Лизавета – чай себе в ситечке заварила и тянет тихонько из блюдца – словно купчиха с картины Алексея Петровича Кандинского; и он – хмырёнок… (тьфу ты…) Александр Сергеевич, слегка побитый с кружкой в руке, из которой парит только что заваренный кофе. Она ему улыбается – и он ей тоже старается улыбнуться.

— Чего-то мне Лизавета Филипповна, ваш муж сегодня совсем не понравился, — сообщил ей после затянувшейся паузы хмырёнок… (тьфу ты, опять за старое взялся… ну заруби себе на носу – Пушкин! Пушкин!.. Нет никакого хмырёнка, и уж боле не будет) – недоумение и примечание автора к самому себе.

— А вы знаете Александр Сергеевич, — призналась и она ему, запуская чайную ложечку в баночку с вареньем, – мне он тоже, не особо в последнее время нравится…

— Вот… Вот... Дура вы Лизавета Филипповна, коли за такого обормота замуж выскочили… Ну на кой он вам сдался этакий старый пердун?.. Ведь он кажется ещё и водочку в больших количествах употребляет, несмотря на свой преклонный возраст — продолжал Пушкин.

— Да я Александр Сергеевич, и сама водочку-то предпочитаю.

— Уймись… не ваша вина! — Пушкин усиленно почесал репу, о чём-то подумал, наморщил лоб, и выдал словно что-то соображая, — А вы Лизавета Филипповна обратили внимание какой у вашего Степана Никаноровича огромный и безобразный нос?

— Нет! — почему-то испугалась Лизавета.

— А вы Лизавета Филипповна приглядись, приглядись… Он у него просто никакой…

— Как это!? — воскликнула Лизавета, — неужели совсем никакой?

— Ну конечно! Вот даже по сравнению с моим…

Лизавета оценивающе глянула на нос поэта, признавая при этом, что нос у Александра Сергеевича в общем то, не особенно – чтобы сказать особенно, уж очень длинный какой-то.

— Вот-вот, — Пушкин проследил за оценивающим взглядом Лизаветы Филипповны, — а у мужа вашего – ещё более отвратительный.

— Да разве может быть – более отвратительный?

— Может!

Вот тут-то и пожалела Лизавета что замуж за Кукушкина вышла, в первый раз в своей жизни пожалела об этом. А ещё подумала:

«Как же я раньше то этого не замечала?..»

После чего оба притихли: каждый думал о своём; и снова первым молчание прервал Пушкин:

— А вы Лизавета Филипповна обратили внимание, какие у вашего мужа нелепые уши?

— Нет!? — снова испуганно изумилась Лизавета.

— Да это даже не уши – одна насмешка, их даже не видно… А, у меня! Вы гляньте-гляньте… — Пушкин, демонстрируя свои уши перед Лизаветой Филиповной, повернулся к ней сначала одним ухом, затем другим. — Совсем другое дело!

— Да, действительно… — Лизавета по достоинству оценила уши поэта, и второй раз в жизни пожалела, что так опрометчиво, не задумываясь выскочила за Кукушкина замуж.

Надо признать, что уши у Александра Сергеевича действительно были красивыми, и главное большими – как у чебурашки; не меньше.

— А рога!.. Вы Лизавета Филипповна видели какие у вашего Кукушкина огромные рога?

— Какие рога?.. — Лизавета удивлённо посмотрела на Пушкина, — Нет у него никаких рогов, что-то вы напутали Александр Сергеевич.

— Ничего не напутал… Да те самые, которые вы Лизавета Филипповна сами ему и наставили, ну теперь-то вспомнили?

— Не знаю, — Лизавета явно смутилась, она даже кажется покраснела, — не помню… возможно…

— Зато я помню. — не дал договорить ей Пушкин. — В следующий раз Лизавета Филипповна вы к своему Кукушкину повнимательней присмотритесь; и тогда чётко будете знать, что это не просто рога – а ужас!.. Словно у застарелого барана… Или даже лося.

— Да вы что!?

— Да точно!.. — уверил её Пушкин, с хмуро сведёнными бровями в одну поперечную линию.

После чего его взгляд подобрел, и даже очень.

— А у меня рожки! — воскликнул он, — Да вы только взгляните – маленькие, аккуратненькие, можно сказать даже очень симпатичные!..

— Как и у вас Александр Сергеевич тоже рога имеются? — удивилась на то Лизавета.

— А как же!.. — признал Пушкин, — У мужиков они почитай у каждого присутствуют! Лично мне их Наталья Николаевна начала пристраивать ещё за долго до наших с ней отношений, ещё в девичестве… Это сейчас у вас компьютеры, игры разные, по телевизору двести программ; а в наше время кроме секса вообще ничего интересного не было… Так что, чего уж там…

Лизавета внимательно слушала Александра Сергеевича, с полным в глазах восхищением.

— Но я лично о том не жалею, — продолжал поэт, — зато смотрите какие они у меня.

— Да будет вам, Александр Сергеевич…

— Да вы посмотрите-посмотрите Лизавета Филипповна…

Пушкин нагнул голову и с удовольствием продемонстрировал Кукушкиной свои миниатюрные словно у молодого козла рожки, еле заметно торчащие из-за кудрявой шевелюры.

— Ух ты! — удивилась тогда Лизавета.

— Да вы потрогайте их, они даже на ощупь довольно приятные.

Елизавета послушалась поэта, сначала боязливо потрогала данные рожки указательным пальчиком правой руки, затем осмелев ухватилась обеими руками, и подёргала оценивающе: и вот уже осознанно пришла к выводу – что рога хоть и маленькие – но крепенькие, чёрненькие, покрытые превосходной, судя по всему дорогой импортной эмалью.

«Вот оно превосходство Александра Сергеевича над Степаном Никаноровичем! Вот оно!!!» — напросился сам за себя вывод.

И снова, в третий раз в своей жизни, пожалела Кукушкина о скороспелости в выборе своего Кукушкина.

И вот уже из груди Кукушкиной вырвалось неожиданное:

— Ку-ку! Ку-ку!

(Да нет, совсем не то вырвалось… Давай по новой).

И вот уже из груди Кукушкиной вырвалось неожиданное: еле уловимое сожаление:

— Ах…

— Именно!.. — тут же согласился с нею поэт. — Надо признать, что муж ваш Лизавета Филипповна, создан из одних противоречий и недостатков…

— Из чего создан?

— Да к тому же, ещё и является профессиональным... — Пушкин замялся.

— Столяром! — поспешила с подсказкой Лизавета.

— Да нет…

— Краснодеревщиком!

— Да помолчите вы!.. Алкоголиком – вот кем является ваш Кукушкин! Так что следовало бы вам Лизавета Филипповна, это всё намотать себе на ус.

— Хорошо! — согласилась с ним Лизавета.

— Возможно он пьёт, даже не меньше чем вы сами Лизавета Филипповна!

— Ах, какая сволочь! — вырвалось у Лизаветы в ответ.

— Именно!..


Загрузка...