Чёрт красивый

Глава 21. И ТРИЖДЫ ПЛЮНЕМ ЧЕРЕЗ ЛЕВОЕ ПЛЕЧЁ.

— Молчит окаянный…

И чтобы не сглазить, через плечо трижды плевать начала Лизавета Филипповна.

Первый раз плюнула:

— Молчит!

Второй раз плюнула:

— Молчит!!

Третий раз плюнула:

— Молчит, зараза!!!

И уж было в ладошки захлопала, как снова шарахнул в ночи Степан Никанорович, аж пыль с простыни сдунуло, да так что комната затуманилась.

Приметила это Лизавета, да по-хозяйски на этот счёт подумала: «Надо бы простынь, если не постирать, так хотя бы на улице вытрясти, а то вон сколь пыли на ней скопилось…»

Ну да это дело второе – не до него пока, а главное это любовь, а потому продолжает себе прислушиваться Лизавета. И тут на тебе, дальше-больше – херак-херак!.. Да так что пуще прежнего этот херак получился… Словно очередью из пулемёта типа «Максим» пронесло; ну тот, кто смотрел фильм про Чапаева – знает, что это такое.

— Ну что ты будешь делать… ведь, и закуска стынет уже, и выпивка греется – казалось бы всё готово…

Лизавета прямо совсем переживает, ещё пуще на нервах:

«Сейчас Александр Сергеевич, вот-вот явиться – а тут такое… ветры шалят понимаешь – то северный, то восточный – не разберёшь…»

Глянула снова в оконце, в которое всё равно ничего не видать – не идёт ли Пушкин Александр Сергеевич на огонёк; а сама думает: «Да пусть бы сегодня задержался немножко, авось и утихомирится Степан Никанорович…»

Приотворила она двери входные чтобы в избушке проветрить: глядь, а по дорожке, заснеженной что от калитки ведёт – идёт кто-то.

«Да вроде не Пушкин, — первое что мелькнуло в сознании у Лизаветы, — Господи, да это же снова Горький… интересно зачем?»

И уж с крыльца кричит ему:

— Здравствуйте Алексей Максимович.

— Вечер добрый, матушка, — отвечает он ей, — мне бы в туалет сходить надобно…

— Так во дворе удобства-то, Алексей Максимович, мы ведь здесь не шикуем, сами срать на двор бегаем.

— Да нет, во дворе холодно матушка, боюсь хозяйство своё отморозить, мне бы в избушке, я в тепле привык, мне ведь по крепкому, по большому надобно.

— Да вы же, Алексей Максимович, только вчера здесь целую кучу наложили…

— Да знаю матушка, знаю… а сегодня опять захотелось…

«Ну блядь козёл!» — подумала про то Лизавета.

Да-да, именно так она тогда и подумала, и ещё какие-то добрые слова в адрес знаменитого писателя вспомнила, да только промолчала; хотела врезать ему по башке поленом – да не подвернулось в тот раз полено под руку.

А потом жалко ей стало Алексея Максимовича: бедный мол старичок, шаркается в ночи одинёшенек, и нет ему пристанища в обновлённой стране с демократической справедливостью.

Видимо по природе своей была Кукушкина мягкосердечной, за всех отродясь переживающая, и за каждого в отдельности сострадающая; хотя и материлась при этом, при каждом добром своём начинании. И уже более ласково отвечает ему:

— Ну конечно, Алексей Максимович, ну конечно! Проходите в хату… Присаживайтесь не стесняйтесь…

— Куда… матушка?

— В… тазик естественно…

Из холодильника подаёт ему снова тазик.

Ну в общем присел тогда Алексей Максимович прямо у печки тёплой, да и засиделся, однако.