Царь Александр Грозный

Глава 27

Саньку послеобеденный сон не брал. Морить его начинало где-то через час, поэтому он, когда все сотрапезники начали расходиться, Мехмеда-пашу взглядом придержал.

— Вы, Мехмед Дмитриевич… Позвольте называть вас так?

Мехмед кивнул.

— Благодарю… Вы, Мехмед Дмитриевич, задержитесь. Понимаю, что пришло время послеполуденной молитвы, но я вас надолго не задержу.

— Намаз длится в зависимости от выбранных сур. В походе можно обойтись самыми короткими. Молитва не займёт более пяти минут, а время до того, когда предметы будут отбрасывать тень, равную их высоте, наступит ещё не скоро. Я успею провести намаз, великий государь. И благодарю тебя за заботу о моей душе.

Александр показал Мехмеду на ближний к себе стул, накрепко принайтованный[52] к палубе специальными крючками от качки. После обеда вахтенный штурман позволил паруснику идти галсами, и корабль валяло с борта на борт весьма прилично.

— Вот, о чём я хотел спросить, вас, Мехмед… Флот Сулеймана, вы говорите, почти весь находится в Срединном море, но ведь султан, узнав о «воскресении» его сына Мустафы должен послать флот с войсками в Поти?

— Да, это самый короткий путь, но не думаю, что Тургут Рейс оставит завоёванные им порты в Срединном море. Стычки с флотом императора Фердинанда не прекращаются, а другого флота у султана Сулеймана нет. Он не готовился воевать в Херсонском море. Подготовить флот — дело канительное и долгое. Я потратил десять лет на это.

— То есть, султан пошлёт армию по перевалам Анатолии?

— Думаю, да. Да и зачем посылать? Там и так собрано более двухсот тысяч янычар.

Александр улыбнулся, а у Мехмеда от понимания перехватило горло. Янычары, встретившись с их любимчиком Шехзаде Мустафой и его братом Баязидом, наверняка вольются в ряды их армии, и с радостью вернутся в Истамбул, внеся на своих плечах нового султана. Да и сефивиды… Наверняка двинутся за Мустафой.

— Это всё ты придумал, великий государь?

— А, что тут придумывать? — хмыкнул Александр. — Мы торгуем с Ираном и поэтому поддерживаем севифидов. Шах прислушался к моей просьбе не выдавать Баязида. Мустафа гарантировал ему возврат завоёванных Сулейманом территорий. И всех делов.

— О-о-о! Ты великий стратег, государь, но в чём твоя конечная выгода? Твой флот велик, а это очень дорого стоит! Я знаю…

— Моя выгода — торговля и выход моего флота в Среднее море. Когда Мустафа станет султаном, мы вместе разнесём флот Императора Римской Империи.

Мехмед скривился.

— И зачем тебе это надо? Те земли, и те государства так далеки от России. Награбленные в сражениях богатства с трудом покроют твои затраты. Мустафа, после того, как захватит берега Срединного моря, перестанет быть тебе другом и развернёт войска в сторону Кирима.

— Мустафа мне не друг, а временный союзник. Мне важно, чтобы сефивиды чувствовали себя уверенно.

— Извини за вопрос, но чем тебе нравятся сефивиды? Ведь они же почитают…

Александр остановил своего визиря ладонью, усмехнулся и, вспомнив «Кавказскую пленницу», сказал по-турецки:

— В моём доме попрошу не выражаться.

Мехмед от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Откашлявшись, он спросил:

— А что я сказал?

— Ты хотел опорочить моих союзников. А это могло ухудшить моё отношение к тебе. Запомни, Мехмед, спорить о том, чьи боги или пророки лучше — последнее дело. Особенно с друзьями. Бог — один, пути к нему разные. Так вот… На твой вопрос отвечу… Нравятся мне сефивиды потому, что они обещали мне помочь управиться с оборотнями. У вас они, кажется, называются кюртадамы, а у иранцев — канавары. Слышал о таких?

Мехмед-паша недоверчиво посмотрел на царя и пожал плечами.

— Сказки про оборотней слышал. В рассказах стариков упоминались. Но сам не видел. И никто не видел. Ты веришь, что они есть?

— Не только верю, но и видел. Я тебе больше скажу… Только ты никому не говори… Моя Марта тоже оборотень, но добрый. Правда, Марта?

Марта стояла чуть справа за спиной Александра, держа в руке меч. Под доспехами были спрятаны все ей «женские прелести» и на женщину она была похожа только своим миловидным личиком.

— Это девица-воительница?! — воскликнул удивлённо визирь.

— Она не совсем девица. Она — оборотень. Раньше она жила в болоте и охотилась за человеческими душами, заманивая жертвы в топи. Сейчас она служит мне. Уже давно служит. Да, Марта.

— Да, мой господин, — бархатным голосом произнесла воительница.

Мехмед-паша встал из-за стула, опустил взгляд и глухо произнёс:

— Ты смеёшься надо мной, великий государь? Зачем?

— О! Ты не веришь своему властителю? — в свою очередь удивился Александр и усмехнулся. — Давай, это будет в первый и последний раз? Хорошо? И то, только из-за того, что скажи кто мне такое раньше, я бы и сам не поверил. Обернись, Марта в…

Александр задумался. Для того, чтобы не потерять звериную сноровку, Санька иногда просил Марту обернуться дикой болотной кошкой и погонять его. По лесу ли, по полю ли, по болоту… По лесу бегать от кошки, взбираясь на деревья и перепрыгивая с одного на другое, ему нравилось больше всего.

— В кошку? — уточнила мысленный приказ Марта и, увидев утвердительный кивок, оборотилась.

Камышовые и лесные коты водились на Руси испокон веку, но считались животными мистическими и не приручались. Говорят, что только с Петром первым, который обязал в каждом амбаре иметь кота, коты и кошки на Руси стали домашними животными.

Но сейчас Марта оборотилась не в болотного и не лесного кота, а в гепарда.

— Пардус! — воскликнул Мехмед-паша, отступая на два шага и кладя правую ладонь на рукоять кинжала.

Да, пардусами на Руси называли степных гепардов, водившихся от Карпат до Персии. Основным объектом охоты гепарда был сайгак, тоже повсеместно обитавший в степях от Европы до Китая. Санька сначала удивился этому, но потом понял, что вертолётов и автоматов нет, а поймать быстроногих хищников и коз затруднительно. Вот и жили они «припеваючи», ибо плодовитость сайгаков была высокая.

Гепард же приручался легко по причине своей незлобивости. По повадкам он больше напоминал не кошку, а собаку. Кстати и когти у него были не по-кошачьи тупые и плохо прятались в «подушечки» лап.

Гепарды жили в Причерноморье и Крыму, и в степях Казахстана, и в Прикаспии — и с ними охотились русские князья в южнорусских степях. Для охоты кошек ловили детёнышами и воспитывали.

Александр охоту не любил и потому наличием пардусов при дворце не озадачивался, понимая, что долго в клетках, или даже в вольерах, хищникам не усидеть. Погибнут. А зверьё Санька и в свою бытность лесником любил, и тем паче возлюбил после своего (фактически) рождения в берлоге и проживания первых двух лет в лесу с медведицей. Не то, чтобы он над ними «сюсюкал». Нет, просто он ещё лучше узнал лес и его обитателей, а узнав, по-человечески полюбил. Как природу, мать нашу.

— Пардус, — повторил Мехмед-паша. — А где воительница?

— Марта, обернись обратно, — попросил, вздыхая Александр.

Марта вернулась в своё человеческое обличие.

— Я зачем тебе это всё показываю… Чтобы ты по-настоящему поверил, какая напасть на нас идёт. И на вас, и на нас…

— Значит… Значит они существуют?!

Мехмед-паша стоял, выпучив глаза и широко раскрыв рот.

— Существуют, существуют… И не только они. Не знаю, может быть я их пробудил, а может быть и нет…

Александр почесал в затылке, лицо его скривилось в гримасе сожаления.

— Понимаешь, Мехмед Дмитриевич… Своим я во всём признаться не могу. Не только с трона сбросят, а признают чёртом и сожгут на костре. Ты же — человек почти посторонний и взращённый на сказках про джинов и другой нечистой силе. Вон, с амулетами ходишь… — Александр показал на висевшие на груди у визиря бусы.

Мехмед-паша зарделся лицом.

— Бекташи всем вешали.

— Вот… И я говорю… Они знают, что надо делать, и как от тёмных сил сберечься. Но сейчас идёт сила не тёмная, а чёрная. Эти амулеты не спасут.

— Откуда знаешь? — спросил Мехмед, позабыв о пиетете перед царём-вседержителем.

— Знаю, ибо открыто мне многое. Ты же сам говорил только что… Паписты римские придумали напасть на Русь нашу, привлеча оборотней Чёрнобога.

— Бог один, — тут же вскинулся Мехмед-паша.

— Ну да, ну да, — скривился Александр. — Сказал не так… Не бог… Да… Как по-вашему? Шайтан.

— Это падший ангел…

— Да и хрен на него, — тихо пробормотал Санька.

Честно говоря, он сильно сомневался в наличие только одного бога. Слишком уж мир разнообразен и жесток. Он, конечно, предполагал, что есть какой-то высший разум, но вот есть ли ему дело до простого человека, Александр сомневался.

— Сейчас не об этом, — сказал он, чуть скривив рот. — Слушайте меня сюда…

Сказать, что Мехмед-паша был ошарашен рассказом русского царя, значит не сказать ничего. Во время полуденной молитвы он раз от разу начинал читать суры[53] заново, потому, что его мысли возвращались к сказанному царём Александром снова и снова.

В конце концов, он окончил чтение дуа[54] «Раббана» и проговорил приветствие, повернув голову к правому плечу, а потом в левую сторону к левому плечу и произнеся: «Аллахумма антас-саляму ва минка-с-салям! Табаракта йа за-ль-джаляли ва-ль-икрам», закончил молитву.

После этого Мехмед-паша сел на колени перед дверью своей каюты и уперевшись в неё тюрбаном[55], заплакал. Ему было обидно. Он плакал вспоминая свои усилия, затраченные на восшествие на третью ступень к высшей должности в империи.

Он вспомнил, как жестоко казнил восставших янычар, поддержавших первого лже-Мустафу. Около трёх тысяч великолепных воинов легли тогда в овраг с отрубленными головами. Сам лже-наследник был казнён им лично.

Потом он, как начальник дворцовой стражи, провёл расследование и, найдя свидетелей, обвинил великого визиря Кара Ахмеда-пашу во взяточничестве. Великого визиря ка вскоре казнили, на его место поставили Рустем-пашу, а на должность третьего визиря назначили Мехмеда.

Он великолепно справился с подавлением восстания сына султана Баязида. Он, правда, бежал в Персию, но Мехмед, почему-то был абсолютно уверен, что персы выдадут Баязида. Он тоже обещал им сбавить напор войны. Врал, конечно же, но они, похоже, верили. И вот, появился русский царь, который перевернул не только его судьбу, но и его мировоззрение.

Мехмед никогда не верил сказкам, которые рассказывали дервиши малолетним «янычарам». Про живущих в потустороннем мире существ, ворующих людские души. И, конечно же, про оборотней. Все сказки были про полосатых гиен-оборотней, превращавшихся в красивых девушек, соблазняющих путников, или ворующих из хижин бедняков детей и пожирающих их в своём логове.

Воительница, обернувшаяся на время пардусом, соответствовала создавшемуся у Мустафы образу женщины-оборотня. Она была невероятно красива, как впрочем и все охранницы царя Александра. Хоть он, Мехмед, и подумал, что Марта — очень красивый юноша, и даже заподозрил русского царя в запрещённых на Руси плотских утехах, сейчас он точно знал, что Марта — девица, ибо царь, поняв, что в горле у визиря пересохло, попросил Марту поухаживать за ними за столом.

Воительница из латника превратилась в хорошо сложенную девицу, одетую в сарафан, фартук и какой-то хитрый головной убор, налила Мехмеду из кувшина медового квасу, отошла чуть в сторону и так и стояла до окончания их с царём беседы.

Говорил, в основном, царь Александр. Он рассказал Мехмеду о тайне своего рождения и о дальнейших событиях, приведших Александра к трону. Из рассказа получалось, что и рождён будущий царь был не совсем человеком: слишком волосат и с удлиненными, как пальцами ног и рук, так и самими ногами, и руками.

Огромные ладони и пальцы рук царя Мехмед отметил сразу, про пальцы на ногах просто поверил. А лицом царь был бел и приятен. Имел небольшую бороду, густые брови и густую, но не длинную шевелюру. Санька всё же заставил волосы на своём лице и голове расти, но слегка, как это часто бывает от усердия, перестарался. Волосы на Санькиной голове выросли так часто, что ему завидовали даже черкесы. Зато люди перестали сравнивать его с лешим, как известно, не имевшим ни бровей, ни бороды. Все же не расскажешь, что обгорел в пожаре и от того волосы на его теле не растут.

Рассказал царь Александр и про дар божий, сошедший на него во время венчания на царство Русское. Дар заключался в возможности видеть и знать отстранённое на многие дали. И не только видеть, но и перемещать туда своё тело, как и предметы разные, и даже людей. После этих слов царь Александр рассказал, как случайно был свидетелем попытки убийства шехзаде Мустафы и как спас его, перенеся к себе во дворец на острове далёкой реки Луги.

Мехмед конечно же этим словам не поверил, но вида не подал. Царь лишь улыбнулся, и, сказав: «Вижу невиданное, слышу неслышимое», перенёс Мехмеда на ту же самую, как оказалось, реку. В тот же самый дворец, стоявший, по причине отъезда Бармы, закрытым. Наместник Балтики жил в другом доме, построенном в самом устье реки. Туда, кстати, сместился и порт, превратившись в морской.