Буржуйка

ГЛАВА 50

Гоча в Царь-колоколе устроился на ночь с известным комфортом — Лариска оставила ему, чтобы не мёрз, соболью шубу, а от ужина переслала через верную карлицу Сундукею Полиповну корзинку со снедью.

— А это что, слушай? — строго спросил он горбунью, высвечивая фонариком стопку глянцевых буклетов.

— А это тебе матушка послала для чтения, чтоб не скучал.

— «Сокровища Грановитой палаты Кремля». Мля, она что — издевается? Ладно бы, «Плейбой», — но карлица, сверкнув бельмом, уже растворилась в ночи. Махнув с дула коньячку, Махач принялся зажёвывать его незнакомыми фруктами вперемешку со спаржей и балыком из каракатицы. «Дрянь какую жрут, ара, да?» — подумал он, растягиваясь на шубе под бронзовым куполом. «Братве рассказать, — не поверят… Ладно, глянем, что там за сокровища»…

Снаружи, несмотря на глухую полночь, царила суета, слышался лязг тяжёлой техники и маты рабочих. Гоча, выглянув, с удивлением понял, что Царь-пушку сняли с лафета и устанавливают в шахте стоймя. «Я их маму ибал! На кого нацелились, фраера?» — как все воры, Махач был религиозен. Первым делом у него мелькнула благочестивая мысль, когда все уйдут, вылезти и сделать сукам козью морду — скажем, обоссать порох. Но шум на площади не умолкал, и Гоча от нечего делать углубился в буклет. Чем дальше он читал, тем сильнее разгорались во тьме глаза карманника. Дойдя до Алмазного фонда, он окончательно забыл свои богоборческие позывы и принялся, сверяясь с местностью, запоминать схему помещений подземного хранилища. Где-то после полуночи Кремль несколько раз ощутимо тряхануло. «Пушка наябнулась!» — Гоча злорадно выглянул из своего гнезда — но гигантское жерло всё так же нагло торчало к небесам, разве что суеты вокруг него прибавилось. Двое в дорогих шубах отошли от объекта к тёмной громаде колокола.

— Да ведь смещение грунта было, ваше благородие!

— Ну, было. И что теперь? — капризно отозвался толстяк научного вида.

— Так ведь траектория выстрела…

— Траектория? А кто её теперь возьмётся перерасчитывать? Может быть, вы? — он сорвал с головы боярскую шапку и принялся обмахивать потное лицо.

— Ну, так доложить…

— Сами идите к Скоцкому и доложите! И будете наблюдать церемонию, сидя на колу на Лобном месте! И вообще, послушайте-ка, юноша, что я вам скажу по секрету… — двое отошли за угол, и дальше Гоча не слышал…

Утро коронации выдалось смурным — долго не хотело рассветать. Птицы тоже куда-то попрятались — может быть, их распугали патриотические марши и гимны. Динамики с утра помпезно гремели со всех перекрёстков взятого в кольцо мотострельцами центра. В свинцовом небе парили, сияя иллюминацией, трёхцветные дирижабли, украшенные портретами царицы и светлейшего. Красная площадь потихоньку наполнялась хорошо одетой публикой, но на лицах лежал всё тот же тревожный, свинцовый отсвет. По слухам, от ночных подземных толчков в нескольких высотках Сити-центра высыпались стёкла верхних этажей, но говорить об этом вслух не следовало. Через Спасские ворота в Кремль, как нечисть на шабаш, лезли чёрные лимузины с мигалками — сползалась местная VIP- кодла.

Граф Григорий, оценив обстановку на мониторах наблюдения, как штатную, щелчком убрал с эполета несуществующую пылинку.

— Государыня готова?

— Наряжают. Вот только…

— Что?! Опять нанюхалась с утра? Кто дал? Всех перепорю, уроды! Вколите ей там чего-нибудь — чтоб час сидела тихо и улыбалась. Что там Пёдор? А, впрочем, пойду сам проверю. Главное, чтоб в медведе не обгадился.

— Не должен. Его после клизмы не кормили, — щёлкнул каблуками предупредительный референт. Скоцкий окинул его тяжёлым взглядом. «Недавно вот и я так же перед Петиным тянулся… Да только врёшь, я не Петин. Подàвитесь Григорием Ефимычем!» Он быстрым шагом направился по коридору в арсенальную. Олимпийский Миша лукаво улыбнулся ему, проплывая над головой — его уже транспортировали подъёмным краном наружу. Скоцкий плюнул и вышел следом.

— Майна! — махнул крановщику толстяк в распахнутой бобровой шубе. Медведь медленно погрузился в жерло чудовищной мортиры. На поясе графа телефон грянул «Комаринского».

— Ваша светлость! Пора начинать, пожалуйте в собор.

— Небось, без меня не начнут! — Гришка глянул зачем-то на чёрное грозовое небо и направился сквозь строй опричников с примкнутыми штыками к заднему крыльцу собора.

— Товарищ подполковник, там у ворот дрезина наша, с лесоповала. На ней трое.

— Как трое? — Замов поднял лицо от подшивки «Огонька» за девятьсот семьдесят лохматый год. — У нас весь спецконтингент в расположении.

— Не знаю. Старшой их говорит, что из наших. КУма требует, мол, дело к нему.

— Ну, если дело — что ж. Введите. Требует он, понимаешь… Я сам кума вижу по большим пролетарским праздникам.

Дверь кабинета открылась, в комнату ввели старика Буржуя. Антон и Вика несмело протиснулись следом.

— Осýжденный Лентяев, статья 158-я, — отрапортовал старый вор; выцветшие глазки не сморгнули под пронзительным взглядом начальника режима. — К Петру Петровичу мы, лично типа.

— А типа лично у меня таких жуликов нету, — отрезал Замов. — Я свой контингент знаю. А вас я впервые вижу, гражданин хороший…

— А ты припомни, Зяма. Первую свою ходку, по гоп-стопу в семидесятом. Кто от вас тогда через запретку на бензопиле выломился? Ну?

— Буржуй? — лицо подполковника начало растягиваться в недоверчивой кривой улыбке. — Живой? Откуда ты, чукотский городовой?

— С воли. Петровичу скажи — от дочери ему поклон привёз.

— Знаешь, Петрович вообще давно оттуда днём не выходит, — Замов ткнул пальцем в пол.

— Последний поклон, Зяма. Скажи. Он выйдет.

Подполковник скрылся за железной дверью, и его не было минут десять. Потом дверь открылась, и оттуда в кабинет шагнул персонаж фильма ужасов. Из обтянутого землистой кожей черепа глядели, не мигая, страшные пустые глаза без ресниц, и Вика судорожно вцепилась в рукав Антона.

— Ну, здравствуй, Пётр Петрович, — Буржуй смело шагнул навстречу страхолюдищу. — Всё молодеешь. Узнал меня? Где можем приватно побеседовать?

— Проходите в лабораторию! — без голоса хрипло пропищал кум, надавливая какой-то клапан у себя на горле. Они спустились по металлической лесенке в бункер, загромождённый приборами. В углу мерно гудела силовая установка, а возле неё в кухонном алюминиевом бачке с надписью «второе» горкой громоздились тёмные кристаллы правильной формы.

— Вот это, значит, и есть твой элемент «Q»? — Буржуй, загородив спиной кастрюлю, бесцеремонно сгрёб из неё горсть кристаллов и передал Вике. Она, дрожа, незаметно сунула добычу себе в карман.

— Да, и, как видишь, всё отлично работает! — раздражённо проскрипел хозяин. — Не то, что в вашем поганом мире. Мог бы для начала познакомить меня с подельниками. Хотя дамочку я, кажется, узнал. Тоже не лаптем щи хлебаем.

— Виктория. Антон. А это — профессор Кулибякин, великий русский учёный. По совместительству — начальник лагеря социализма. Я ничего не попутал?

— Какая разница, — безгубо усмехнулся профессор, — всё равно теперь вы останетесь здесь. Как ваши П.Е.Левины, Мандализы… Все остаются. И у вас будет масса времени во всём разобраться. Это Нана тебе про меня напела?

— Петрович, Нана умерла. Только перед смертью черкнула мне про тебя маляву. Ты видишь — мы пришли без оружия. Отдай элемент добром, и разбежимся. Отдай. Там люди гибнут.

— Вот как? Гибнут у них. А у меня вот почему-то люди не гибнут! — захлебнулся праведной злобой Кулибякин. — Нормально живут и работают люди. Кто хочет жить — живёт по правилам. Всё просрали — а теперь им ещё элемент подай!

— По каким правилам? — не выдержала Вика. — В зоне за колючей проволокой? Что вы тут себе наглючили в своём погребе? Тоже, профессор кислых щей…

— Ой, кто у нас прорезался! — затрясся от смеха, похрюкивая своим клапаном, Кулибякин. — Звезда гламура? «Блондинка в шоке»? Смотрел я твои грязные шоу. В хозблоке тебе место вчера освободилось, сучка! Увести! — ткнул он костлявым пальцем в кнопку переговорного устройства.

Дед Буржуй поднёс было ко рту берестяной свисток, но этого уже не требовалось. У Краскова давно чесались руки на профессора. Оскорбление Вики явилось последней каплей. Ухватив массивной спецназовской клешнёй Кулибякина поперёк лица, он двинулся, загораживаясь им, вверх по узкой лестнице. Когда железная дверь распахнулась на пинке, перепуганный Замов разглядел в руке мента никелированный тупорылый револьвер.

— Оружие на пол! — зарычал Антон, тыча стволом в ухо заложнику, дёргавшему руками и ногами, как камчатский краб на суше. — Мозги вышибу!

Вика и Буржуй живо подхватили с пола два «нагана» и замовский «тэтэшник», и процессия ломанулась к выходу.

— Кончай понты, Буржуй! — крикнул побледневший подполковник. — Куда вы отсюда на хер денетесь?

— Куда подальше! — дед поднёс берестяной манок ко рту. Через минуту в морозном воздухе завыло и ухнуло, потом рубленная из толстых брёвен пулемётная вышка, на которой курил в кулак Гегечкория, стала крениться и, плюнув грузином в кустарник, с треском рухнула плашмя на снег. Слепя прожектором, в зону вихрем влетел танк. Крутнулся на левом траке, походя сшибив с пьедестала статую Берии, и лихо замер у входа. Легендарный маршал кувырнулся головой в сугроб. Круглая башня, пискнув, повернулась амбразурой в сторону Замова.

— Не опоздали? — из бортового люка выглянул, улыбаясь, юный афророссиянин.

— Нормально! — утрамбовавшись вслед за остальными, Красков рифлёным берцем отвесил на прощание пенделя профессору Кулибякину, и боевая машина, взревев, устремилась под восторженные вопли зэков обратно в лес.