Буржуйка

ГЛАВА 35

— Значит, с Абхазией у вас уже, говорите, дипотношения? — оживился Черных. Он, благодаря своему новому китайскому другу, был теперь переодет из травяной юбочки во вполне пристойные светлые шорты и гавайскую рубаху с пальмами. Бороду решено было не сбривать — Цзю обмолвился, что так он в профиль напоминает Хемингуэя.

— Да, — с достоинством ответил тщедушный чиновник с обезьяньим личиком. — Все семнадцать членов национального парламента как один проголосовали «за».

— Выходит, на острове должен быть российский консул?

— Консул имеется, — вздохнул официальный представитель молодой науруанской демократии. — Но в Австралии. А нам за всё про всё перепало тридцать три тысячи долларов. И те сразу же растащили племенные вожди. Да ещё вот это, — чиновник безнадёжно махнул рукой в пыльный угол административного бунгало. Большая — с него ростом — кукла застенчиво улыбающегося большеглазого медведя напомнила Никифору нечто до боли родное — из безоблачного детства. Он подошёл поближе — так и есть. На искусственном мехе толстенького Мишиного животика читался чёткий отпечаток пяти оторванных чьей-то жадной рукой олимпийских колец. Одно кольцо — дюралевое — правда, имелось сзади — для крепления строп. Так вот куда тебя занесло, наш ласковый Миша, со стадиона «Лужники» в 1980-м на связке воздушных шаров! Помнится, дошкольником маленький Никифор на даче перед телевизором спрашивал у отца: «Пап, а куда он полетел?» — и замирал от невозвратности медвежьей судьбы. Отец, хотя и кагебешник, ответа не знал — либо утаивал.

— И выбросить неудобно! — прокомментировал чинуша. — Всё-таки Россия подарила.

— Я покупаю у вас этого медведя! — Черных, сморгнув ностальгическую слезу, привычно полез в карман за бумажником. Увы — там нашлось лишь размокшее удостоверение губернатора К. области со вложенной в него пачечкой стодолларовых купюр — уже не имевших хождения. Чиновник государства Науру поднёс к глазам красную корку, делая вид, что разбирает расплывшуюся от морской соли кириллицу.

— О-кей! — он неожиданно широко улыбнулся. — Можете забирать вашу бурую панду, сэр. А то нам некуда было поставить кофейный автомат, подаренный острову фирмой «Bosch».

— Спасибо, сэр! Обещаю, руководство России вас не забудет, — Никифор, не теряя достоинства, затряс обеими руками морщинистую лапку науруанца. — Запакуйте и отправьте в багаж. Когда ближайший рейс на Москву?

— А разве с Москвой у нас уже трансокеанское сообщение? — искренне удивился чиновник. — Впервые слышу.

«Москва — порт пяти морей», — всплыла в мозгу Никифора бессмысленная фраза из детства.

— Вообще-то я имел в виду самолёт…

— Забудьте, — безнадёжно махнул рукой служивый. — После цунами полоса повреждена, а деньги на реконструкцию ЮНЕСКО обещает выделить не раньше, чем через год.

— Обидно. Не судьба, выходит, нам с тобой, Миша, — Ник бросил ностальгический взор на разом поникшего медведя-80.

— Постойте! — чиновник был явно обеспокоен не столько судьбой Никифора с его медведем, сколько Бошевского автомата. — А отчего бы вам не лететь с господином Цзю? Его вертолёт завтра отбывает в Бангкок, и места там на борту хватит. Желаете, я ему позвоню?

Не успели осушить по бокалу рома, взбитого в шейкере со льдом и кокосовым молочком, как Конопляный Цзю уже был тут.

— Прекрасный выбор! — засуетился он вокруг олимпийского Миши, для чего-то тыча пальцами в швы. — Не уступите? А впрочем, я понимаю — национальное достояние России. Не настаиваю. Короче, Ник, вылетаем завтра, на рассвете… Медведя доставить ко мне тотчас же! Теперь насчёт вас и вашего острова, любезный, — он бросил науруанцу через стол пухлый пакет. — Здесь на всех, не подеритесь! И запомните, восемьдесят гектаров на солнечной стороне. Не вздумайте засевать фосфоритовые разработки. Адьё!

— Что с Машей? — спросил Никифор по дороге в бунгало. — Всё ещё бредит?

— Ваша Санта-Мария сейчас спит и видит вас во сне. Не будем ей мешать — я предлагаю господину губернатору скоротать вечерок на берегу. Не полюбоваться ли нам на закат?

Цзю извлёк телефон и отдал какие-то по-птичьи резкие распоряжения на китайском языке — и, покамест приятели шли к бухте, там всё уже было готово к началу празднества. Смуглые красотки, украшенные гирляндами белоснежных орхидей, под звуки томных песен Океании в свете пурпурного заката заставили Никифора на один вечер отрешиться от земных невзгод… Лишь изредка сквозь мозг проносились, как шорох волн по гальке пляжа из иного измерения, родные имена:

— Миша… Маша…

— Поздравляю, Ник! Ваш медведь был безупречен. Таможня глазом не моргнула. Если бы Олимпиады в Москве никогда не было — её стоило выдумать.

— О, господи… Цзю? Где мы?

— Направо, — китаец театрально отдёрнул штору балкона, — перед вами расстилается панорама порта Бангкок. Крупнейший торгово-транспортный узел Юго-Восточной Азии. Подробности в справочнике — он в трёх цунях к северу от большого пальца ноги господина губернатора. Возможно, свежевыжатый манговый сок с капелькой рома оживит рефлексы вашего превосходительства?

— Налево, как водится, портовый квартал красных фонарей. Там процветают порок и бесчестие. Ваш покорный слуга имел дерзость загородить это от просвещённых взоров господина губернатора ширмами.

Никифор скинул ноги с широченной кровати и с жадностью принялся пить. Он ровным счётом ничего не помнил — ни как он здесь очутился, ни что этому предшествовало.

— Цзю, где Маша?

— Ник, дружище! Вы что — и вправду ничего…

— Да ничего — слабо сказано. Помню, что выторговал на Науру даром какого-то медведя. Потом три девки — ох, господи! — он, криво ухмыляясь, схватился за поясницу.

— Три девки на Науру — это три девки на Науру, сэр. Они не подпадают под юрисдикцию королевства Таиланд, — резонно заметил наркобарон. — Тем более, русский медведь. Но, прибыв сюда, вы, мой друг, позволили себе отчасти невозможное. Публичные сексуальные действия в отношении семилетнего ребёнка караются в этой богоспасаемой стране смертной казнью.

— Какого ребёнка? — Ник разом соскочил с койки, забыв про радикулит.

— Ну, как же — та маленькая девочка с белым бантом по имени Цвай Му, которую вы выхватили у матери на выходе из багажного терминала аэропорта, и для чего-то принялись целовать и тискать на виду у тридцати четырёх свидетелей. Мать подала иск — ведь девочка после ваших действий исчезла.

— Куда?!!!

— Об этом у вас и мечтает спросить местная жандармерия. Простите, но я не в состоянии больше оказывать вам покровительство. Увы.

В дверь заколотили прикладами.

— Бегите! — Цзю распахнул ширму. — Ради нашей дружбы я задержу их.

Перед Никифором разверзлась бездна. Ухватившись за ржавые перила, он ссыпался вниз по пожарной лестнице, преодолел восемь пролётов, и под конец, сковырнувшись на повороте, плашмя рухнул в груду гнилых овощей и пополз среди них, как гигантская беременная ящерица…

— Хорош долбить! — Конопляный Цзю отпер дверь и впустил в номер двух потных жандармов. Следом за ними зашёл лейтенант королевской полиции.

— Виски, сода, джентльмены?

Отказа не последовало.

— Бедняга! — пряча пачку денег в планшет, офицер глянул в окно на ползущего сквозь помойку Никифора. — Он ещё будет представлять для вас интерес, сэр?

— Надеюсь, нет, лейтенант. Хотя… Как знать. Конфуций упоминал о наших ожиданиях двояко.

— Тогда с вашего позволения… Эта русская диаспора всем надоела. Понаехали! Своих оборванцев некуда девать. Нет возражений, если мы на них слегка надавим?

— Тихо!

— Что, мистер Цзю?

— Вы ничего не слышали, лейтенант Пот? — наркобарон сорвался с места и, отворив дверь пинком ноги, устремился в дальнюю секретную спальню. Постель была взбита — однако Маши в ней не было.

— Охрана! — завопил босс. Но охрана не отозвалась.