Буржуйка

ГЛАВА 41

— Бес попутал! Казни — но выслушай, царица-матушка! — Сырков рухнул на колени и лукавым змием пополз по ковру, изображающему карту Евразии, к трону Лариски, тщась расцеловать шитую жемчугом золотую туфельку. Дядько Лев Николаич, на правах камергера, сидел по правую руку от государыни, одобрительно пуская губами пузыри, ермолка Мономаха съехала на ухо — запой не дружествен старческому маразму, и кремлёвский лекарь Черезов его об этом уже предупредил.

— Как тебе и в голову-то пришло, смерд? В глаза глядеть! — Ларсик нарочито перегибала палку — вчера мерзавец Гришка Скоцкий был замечен за шашнями с рыжей санитаркой из обслуги мавзолея, так что Изяслав Ильич за самовольство отхватывал теперь звездюлей по полной — в качестве мужа и принца-регента.

— Не вели казнить — всё для тебя, родная. Агнесса эта — крутой спец, киллер экстра-класса. Как только выполнит задание — мы её устраним. Я должен блюсти интересы страны и тебя — а твоя Петра, — извини, только мутит воду, у неё свой интерес…

— Вот только Петру сюда не впутывай, чмо болотное! Моя Петруся — это не твоё тупое кровавое гебьё, она всё про всех узнаёт, и сразу же мне докладывает. Ладно, что у нас с дарами?

— Купец Хитров кланяется медведно.

— Как кланяется? — государыня изволила распустить в улыбке полные губы.

— Медведно, — Сырков рад был удивить её величество красным словцом. — Сие выражение государь Иоанн Васильевич Грозный ввёл в обиход — опальных бояр травили собаками, «зашив медведно» — то есть в медвежью шкуру.

— И чего ему, паразиту, неймётся? Купцу, понятно — не Грозному.

— Дело просит закрыть. Вывез в лес и закопал семью Блевштейн в 2009-м, переписав на себя всё их имущество. Прихватил денежки — и скрылся в Черногории.

— А медведность-то тут к чему? Отрубить башку на Лобном месте, и вся медведность!

— Отрубилихуюголову! — бормотнул себе под нос князь Романов-Парижский, пуская слюни на камзол.

— Да он, сволочь, медведя олимпийского в Кремль приволок. А княгиня Баблуани по телевизору уже растрынделась, сучка — дескать, Миша-80 — символ великой эпохи, и такие купцы-патриоты — соль русской земли. Да, там ещё с ним Никифор Черных и Мария Чубак нарисовались — с этими что делать?

— Топориком, топориком! — заёрзал великий князь, скрытно выпуская газы в подушечку-думку.

— Заткни пасть, кретин! — прошипел Изя. — И не воняй!

— Черных — это толстяк, что губером был в К. — я ничего не попутала?

— Он самый.

— Интересный мужчинка! — мстительно протянула Лариса Первая. — А Чубак — уж не дочурка ли того потного жулика? Что у Черныха в спаленке прибиралась?

— Она.

— Может, и правда — казним хором всех троих показательно на Лобном месте? Что скажешь, дядюшка?

— Орденок бы мне, доченька! Почётного легиона, или уж, на худой конец, Подвязки… — выпав из темы, плаксиво забормотал дядько. — Первый-то скрали у меня — недели не проносил.

— В огороде бузина, а в Киеве великий князенька! — ударила его веером по губам царица, развеселясь от стариковской глупости. — Будет тебе орден, не ссы в компот!

— Там повар ноги моет, — с солдатской прямотой докончил Изя. — Впрочем, как говорится, устами владельца глаголет истина. Новой России нужны новые атрибуты. Давай-ка учредим уже что-нибудь национально значимое — он задумчиво прикрыл глаза. — Вставим по гланды старой даме из Альбиона. Стой, ты куда, глупенькая? Я ей тут рождаю национальную идею — а она…

— В сортир, если это имеет национальный конспекст! Прокладку поменять.

— Прокладку, говоришь? Зайка ты моя! Прокладка — это круто. Только в следующий раз лучше говори «контекст». «Конспекст» тоже хорошее слово — но оно, к сожалению, ничего не обозначает.

Сырков недаром славился, как мастер нетривиальных ходов. На следующее утро все СМИ Российской империи уже трубили о назначении великого князя Романова-Парижского почётным кавалером и магистром вновьучреждённого указом Ея императорского величества Ордена Прокладки. Европа напряглась в непонятке — зато свои забегали. Очередь из московского жулья и поп-идолов мигом выстроилась вперёд на месяц — каждому мечталось засветиться в телевизоре среди первых с имперской цацкой в петлице. В казну от претендентов потёк доход — князь Изяслав был автоматически прощён и возвеличен.

А госпожа Скандалли, в бешенстве сжимая кулаки, тщетно вызывала по спутниковому Мандализу Греч, чтобы предупредить о надвигающейся опасности в лице Агнессы. Прослушка перехватила разговор Сыркова с киллершей, и болтливой Лариске в спальне Её преосвященства влетело по мягкому месту плёткой так, что после три дня ёрзала на троне.

— Петра, я могу спросить — что там у тебя происходит? — голос Эфраима Бороффа не предвещал ничего доброго. Не мудрено — герр Питер всю ночь без сна метался по ангару, а ближе к утру, вопреки всем заклинаниям современной позитивистской науки, снёс яйцо. Оно было размером с хороший надувной шарик, и скорлупа его казалась мягкой. Под ней к тому же что-то, если приглядеться, шевелилось — Питер был сильно возбуждён, и войти к нему в ангар никто не решался. Это всё было настолько дико, что Председатель мирового правительства похерил на время свою липовую инвалидность и принялся, обхватив руками лысину, бегать по бункеру. Утром Израэль принёс распечатку — вести из далёкой Москвы тоже напрягали. Отец Пёдор зачем-то объявил Крестовый поход, и теперь несколько сотен дурковатых марамоев, обрастая по пути, как снежный ком, надвигались на столицу. Хватило бы, в сущности, одного бомбового удара с воздуха — но вопрос-то в другом — кому выгодно? Пёдор — креатура Петры, с неё и спрос. Возможно, это бабья блажь — дура просто обнюхалась кокса, такое случалось. В довершение невзгод у розового слона Ганнибала в 9-50 по Гринвичу случился понос, и он обдристал израэлеву распечатку едко и вонюче. Борофф в сердцах даже влепил ему ладонью по заднице, о чём впоследствии горько жалел — питомец глянул на него в ответ чёрными глазками как-то по-особому пристально и недобро.

— Я не слышу внятного ответа, Ваше преосвященство. К чему весь этот балаган — что ваш Пёдор забыл в Москве? Своих дебилов там мало?

— Дебил дебилу рознь, — резонно заметила госпожа кардинал. — Вы, сэр, простите меня — семит, и не вам понять глубину мятущейся русской души.

— Что такое? — сэр Эфраим задохнулся от возмущения.

— А то, что через пять дней коронация. И кто будет венчать на царство? Может, главный раввин Жмеринки — или муфтий Чечни?

— А ортодоксы у вас там что — совсем перевелись?

— Не стоит о грустном. Отец Пёдор — лучшее из всего, что есть на сегодня.

— Делайте, как знаете, Петра, — вздохнул Борофф, — вам на месте виднее.

— Не хочу быть навязчивой, сэр — но что у вас с голосом? Вы, случаем, здоровы? Может быть, стоит поставить пиявки, или клизму?

— Тут без клизмы всех несёт. Вы помните петуха Питера, моего питомца? Так вот, он — представляете — сегодня снёс яйцо.

— Яйцо? Герр Питер? — госпожа Скандалли подпрыгнула на кресле. Сбывались глухие пророчества древних — Яйцо судьбы, Чёрный бриллиант и, наконец, мифологический элемент «Q» — всё одно к одному, сакральная триада замкнулась. Конец света близился неотвратимо, время направлять поток судьбы в русло Истины.

— Пёдор? — она принялась лихорадочно тыкать пальцами в кнопки телефона.

— На связи, эчеленца, — раздался недовольный голос Преосвященного сквозь муть космических помех.

— Что там с Марией Чубак?

— Фирма веников не вяжет. Чубак в Кремле.

— Как — в Кремле? И ты молчал, обсосок этакий?

— Сами вы обсосок. А я — воскресший, за мною идут толпы блаженных, попрошу не кощунствовать!

— О-кей, поговорили. Засунь своё блаженство поглубже в зад. Даю отбой — а через полчаса прилетит бомбардировщик «Стелс», и от всей твоей святости останется мокрое место. Как раз хватит времени помолиться за упокой. Чао, святый отче!

— Это шантаж! — визгливо закричал отец Педор. — Не имеете права!

— Не имею, — вздохнула госпожа кардинал. — Но самолёт уже рулит к заправке.

— Чёрный бриллиант тамплиеров умрёт вместе со мной! — горделиво ударил себя в грудь святой отец. — Ибо только мне открыта вся правда о нём.

— Ладно, не кипешись! — сбавила обороты Петра. — Просто буреть со мной не надо. Бросай своих блаженных — вечером жду тебя в московской резиденции Ватикана. Есть жирная тема — будешь венчать на царство государыню всея Руси.

— Моника! Карету мне, живо! — Преосвященный от волнения закусил фальшивую бороду.

Вскоре процессия юродов исчезла в кружеве метели — отец Пёдор нюхнул из табакерки и расслабился на заднем сиденье джипа. Св. Моника давила на газ, объезжая по карте навигатора взорванные мосты.

— Как назваться? Патриарх? Уже было. Папа? Слишком фамильярно, не хочу. Надо будет посоветоваться с Петрой, она придумает…

За этими приятными мыслями Пёдора сморило — очнулся он уже на блокпосту у пересеченья с МКАДом. Быстро темнело — машина с Преосвященным въехала на территорию посольства Ватикана, озарённая мертвенным светом круглой багровой Луны.