Буржуйка

ГЛАВА 23

— А у нас на севере конопля вообще беспонтовая, — протянула, вдыхая в себя терпкий дымок, Мария Тимуровна. — Только на верёвки, по-хорошему, и годится.

— Ну, знаешь, — задумчиво вступился за отечество, на правах губернатора, Никифор Черных. — Как говорится в народе: с миру по нитке — голому верёвка. Пеньку мы немцам ещё при Петре Великом начали поставлять — в обмен на новые технологии… — с кумара Ник, как всегда, становился немного зануден.

— А-ах! Да… В стране не без народа, — философически зевнула Мария, прикрывая рот ладошкой.

Дон Падло молчал, скручивая движениями фокусника аккуратные кукурузные сигариллос, туго начинённые листьями местной древовидной разновидности вышеупомянутого Cannabis» а. Крабы, которых они наловили на пляже после отлива, пеклись на плоских камнях костра. Солнце, усеяв рубиновой рябью гигантское зеркало океана, принялось совершать своё вековечное ежевечернее омовение. И ночь, как обычно в тропиках, обрушилась на них разом — пением цикад, шелестом прибоя и невыносимым, как воспоминание о некогда невозвратно потерянном рае, густым запахом, вобравшим в себя тысячу и один оттенок засыпающих бабочек, цветов, трав…

— Как вы сказали — Базилио? — промурлыкала Мария, окинув сеньора Гаспачо искоса нарочитым взглядом.

— О, донна беллиссима! — Падло после нелепой драки в трюме сгнившего баркаса стал говорить ещё менее разборчиво — зато более высокопарно.

— Мы улетим отсюда втроём — вы увидите, Гаспачо выше всех личных счётов. Я не из тех, что помнят зло! Ник — вашу руку! У меня созрел план. А нос — чёрт с ним, заживёт. В конце концов, в Колумбии можно исправлять себе за деньги не только носы, карамба! Можно, вместо носа, хоть член себе пришить!

Никифор, с оглядкой на Машку, лицо которой ничего не выражало, кроме блаженства самки, которую делят, решительно потряс протянутую ему смуглую пятерню. Профессия приучила — на безрыбье и барракуда порой становится раком…

— Видите вы тот гидросамолёт? — Гаспачо снизил голос, как будто сами духи лагуны могли подслушивать и доносить. В километре от них рисовался на воде в свете лунной дорожки горбатый остов некоего сооружения, чересчур на вид громоздкого, чтобы летать.

— Это «Боинг-314 Клиппер». Летающая лодка, модель 41-го года. У меня такая же осталась дома, в Мексиканском заливе — машина, доложу вам, зверь. Их всего было выпущено семь. На одном возили мистера Черчилля в Ялту. До сих пор, кроме двух подбитых японцами в войну, все при деле. Я ведь начинал пилотом в ВМС США на такой стрекозе — пока не приголубили за кокаин и двойное убийство. Ну, да не суть — пускай мёртвые жалеют своих мертвецов. Я предлагаю тему. Вы — оба — готовы выслушать меня?

— Продолжайте, дон Падло! — в лице Марии не дрогнул ни единый мускул, — однако Никифор мог поклясться, что там, под гладким лбом, её небольшой мозг напрягся.

— У меня в Индонезии есть кровный брат, — продолжал, по обыкновению, шепелявя, дон Падло, — я спас его в народном Китае от петли, теперь мы кровники. Его зовут Конопляный Цзю. Он довольно плохой человек, но это неважно. Китайцы отличаются от нас тем, что всегда платят по счетам. Короче, мы с вами утром угоним этот самолёт к Цзю — в Индонезию. Я всё просчитал. Три тысячи двести километров над облаками, а после этого — кому как угодно. Хотя моё предложение насчёт джунглей остаётся в силе…

— Угоним? Да вы думаете, вообще, с кем разговариваете? Кто мы, по-вашему? Воры? Уголовный элемент? Я — губернатор К. области, а Мария Тимуровна — мой зам по социальным вопросам… Угоним! Самолёт! Дожили! Мало того, что неделю держали нас в заключении, кормили тапиокой… Денег всех лишили, — Черных с досады кинул в костёр, сколько влезло в руку, долларов из раскрытого чемодана — и через миг президенты США, скорчившись на углях, рассыпались в ночи жёлтыми искрами.

— Нет, ну все гарантии же были на уровне второго референта мистера Батрака Абрама!

— Ник, кочумай! — Машкин ленивый голос вернул его к реальности. — Абрама мёртв.

— Что такое? — выпучил глаза Никифор.

— Как, сеньор? Вы ещё не в курсе? Вот газета, прочтите. Негр, которого специально подобрали, чтобы всё развалить, был, увы, растерзан свободолюбивым народом Америки по дороге в тюрьму. Родом, кстати, он был по отцу из здешних — так что можете помолиться за упокой его души духам лагуны Тапо-тапо, — дон Падло, затянувшись маисовой сигариллой, по-братски протянул её Никифору.

— Кокос-батат!!! — выругался Черных, затягиваясь, — А я-то всё сижу и думаю — кто тут кого разводит! Что — и госпожа Мандализа Греч, поди, до кучи тоже попала? Не растерзана ещё народом, нет? — Никифор зашёлся кашляющим хохотом. — Формулировочка зашибись — «растерзан народом!» О-хо-хо! Ха-ха! Держите меня! Клочки по закоулочкам? Ну, насмешил!

— Мисс Греч скрылась, по нашим данным, на Кубе. Куба — то место, где её в самую последнюю очередь будут искать. Тупая двухходовка — найдут, как миленькую. И повесят за шею. Но это не меняет общего расклада, дон Ник, — строго оборвал его Гаспачо. — Важнее другое. Я сегодня выяснил — «Клиппер» третью неделю стоит заправленный. Охрана — два человека, оба местные. Сержанта звать Онуфрио. Второй — вообще без имени, жирный и тупой, как пень. Так что выступаем с рассветом. Донна Мария, вам лучше бы перед делом немного вздремнуть…

Сон не был сном — очередной провал куда-то. Давно уже ей снилось только Это — страшное в своём багровом мерцании. В полпятого утра Мария Тимуровна вскинулась: — Пора! — и сомнамбулой прокралась за куст. Тут же, наспех нащупав в густой массе и обтерев полой блузы, по привычке сунула проклятый камень обратно себе в рот. В девятый раз — она их зачем-то считала. Смотреть на него сил не было, и Машка, глотая, зажмурилась. Вот кристалл проскочил вниз по пищеводу… Кто бы знал, что Конец Света на вкус — говно говном…

Восход солнца в тропиках так же внезапен, как и закат — в его лучах вдруг расцветает ультрамарином лагуна, а белые стены колониальных строений, песок и барашки прибоя окрашиваются разом из индигового в розовато-персиковый.

Люди ещё спят — да и спят ли, полно? Тут и там слышится из-за тонких стен монотонный скрип бамбуковых циновок… Альбатросы, озарённые вынырнувшим из моря солнцем, проносятся над волнами, поглядывая вниз блестящим выпуклым глазом — не без любопытства. Рыба — или так, всякое плавает?

Вот — трое на пристани отвязали шлюпку и принялись ожесточённо грести к большому белому кораблю, с двумя торчащими в стороны толстыми крыльями. Давно уже он здесь, а всё никак не взлетит — слишком пузат! Вот вскарабкались по трапу на плоскость — и всё, больше их не видно. О-кей — по крайней мере, дальше проблемы уж точно не альбатросов.

— О, Санта-Мария, спаси и помилуй мя! Откуда вы здесь на борту, сеньора?

— Да так, гуляю себе… Онуфрио…

— Откуда же ты знаешь моё имя — ты, стало быть, снишься мне? Или ты — истинная дочь травы моря, и уже избрала меня себе в наречённые?

— Избрала ли я тебя, Онуфрио? А ты приблизься ко мне, — тут и сказочке конец! — Машку бесили эти многозначительные диалоги в духе Маркеса. Она протянула ему навстречу руки, обвила за шею бедного погранца — и, сделав вид, что поскальзывается, рухнула в обнимку с ним с палубы в воду. Через полминуты голубая глубина заклубилась снизу нехорошим мутно-красным облаком. Мелькнула тень любопытной акулы. И осьминог не остался равнодушен — переполз поближе. Мария Чубак выпустила из пальцев лезвие безопасной бритвы — оно спланировало, играя и переворачиваясь, как блесна, на коралловое дно. Осьминог сожрал — и порезался. Машка, оттолкнувшись всем телом от воды, с шумом вынырнула. Крепкая рука Никифора втащила её по ступеням в кабину гидроплана.

— Где второй? — отдышавшись, спросила она, хищно пошевеливая кончиками пальцев.

— В багажном отделении, связанный, — Ник нежно накинул на неё махровое полотенце. — С ним всё нормально. С тобой-то что? Я гляжу, тебе начинает нравиться сам процесс?

— Нет, Ник. Нет… Никифор, нет! Не говори так, пожалуйста! Я сама не знаю… Как-то уж слишком легко получилось… А может, это оттого, что под водой, нет? Ник, скажи что-нибудь!

Корпус гидроплана завибрировал.

Маша беззвучно плакала, Черных неуклюже обнимал её и гладил по волосам. И сам всплакнул — эта русская истерия длилась бы и дольше — но тут дон Гаспачо втопил педаль газа и перевёл рычаг высоты на взлёт.

И тяжёлый «Боинг 314- Клиппер», оставляя за собою пенную параболу посреди лагуны, вдруг легко оторвался от глади вод — и взмыл в небо. Альбатросы, шарахнувшись по сторонам, не поверили, раскричались скандально. А помимо птиц, здесь до них и дела-то, похоже, никому не было. Машка глянула сквозь слёзы — зелёные острова в оправе белой пены вытянулись в струнку на синем фоне океана. «Тихий, он же Великий» — вспомнилось школьное…

Алоха оэ, Гавайи!