Букет для улитки

10. Аргонавты на краю среды обитания

14 мая, полдень. Босния и Герцеговина, район Неум, полуостров Клек

Майор-комиссар Поль Тарен думал, что стойбище общины Сатори похоже на хиппи-кемпинг: тенты, шатры, фанерные сараи, аляповатая полевая кухня и толпа молодых людей, одетых во что-то ярко пестрое либо не одетых вообще ни во что. Атмосфера растительной релаксации. Философия «станьте травой и цветами», как-то так. Но…

Стойбище оказалось городком — уменьшенным клоном Неума, с яхтенной верфью, морским терминалом, внушительными ангарами складского или производственного назначения и с огородами на террасах вдоль склона холма, который возвышался над пляжем и причалами. Единственное сходство с ожидаемой картиной: много молодых людей, одетых во что-то ярко пестрое либо не одетых вообще ни во что. Но никакой атмосферы растительной релаксации. Наоборот, наблюдалась какая-то энергичность, свойственная любительским спортивным центрам. Зрительный диссонанс вызывали вооруженные парни в камуфляже — видимо, бойцы кого-то из неумского бандитского триумвирата (Хаш-Бакс, Зеро-Зет и Це-Це). Или бойцы из какой-то команды «второго эшелона». Что значат шевроны в форме трезубца, Поль не знал. Так или иначе, парни выглядели обученными, дисциплинированными и ухоженными. Явно им тут достойно платили, так что они держались за место. Парень постарше (лет 30 с плюсом) встретил майора-комиссара на въезде в стойбище и представился:

— Я бригадир Шусто, буду вашим гидом, мистер Тарен.

— Бригадир чего? — спросил Поль из любопытства.

— Бригадир здешней бригады, — невозмутимо пояснил Шусто, поправив на плече ремень пистолет-пулемета Uzi. — А вы, мистер Тарен, что-то конкретное хотите смотреть? Или пойдем по обычной программе?

— А что в обычной программе? — поинтересовался майор-комиссар.

— Ну, промзона, огород, медпункт, общепит, жилой комплекс и детская площадка.

— Тут что, есть детская площадка?

Бригадир Шусто искренне удивился.

— Как же иначе? Есть малыши, значит, кто-то должен заниматься ими.

— А сколько их тут?

— Кого, мистер Тарен? Малышей или вообще?

— И малышей, и вообще, — уточнил майор-комиссар свой вопрос.

— Малышей около сотни, а вообще тысячи полторы. Если вам для рапорта, то я могу глянуть в компьютере точно, — Шусто коснулся рукой смартфона в чехле на поясе.

— Нет, мне только приблизительно. А что в промзоне?

— Всякая отверточная сборка. Лодки, моторы, гаджеты навигационные. Полисмен из Мостара приезжает раз в месяц, проверяет, чтобы все было по закону. Претензий нет.

Майор-комиссар покивал головой. Он не сомневался в полиции Герцеговины — в том смысле, что она насквозь коррумпирована здешней мафией, так что не найдет ничего незаконного, даже если тут в промзоне делаются реактивные минометы на экспорт.

— Слушайте, бригадир Шусто, а откуда все это?

— Что, мистер Тарен? Люди или вообще?

— И люди, и вообще, — уточнил Поль.

— Люди просто приехали. А вообще тут много чего было. Какие-то инвесторы почти построили многокорпусный отель, как на острове Млете, в Хорватии, но они бросили стройку из-за войны. Во время войны тут базировались наемники, но они ушли после Дейтонского пакта. Тогда мигранты-косовары сделали тут лагерь и привезли всякое, чтобы бутилировать контрафактную выпивку и шить контрафактную одежду вроде Armani и Gucci. Потом это долго делили. А потом кто-то выкупил это для Сатори.

— Кто у кого выкупил?

— Не знаю, — Шусто пожал плечами. — Не мое дело.

Поль снова покивал головой и, фигурально выражаясь, забросил удочку:

— Я слышал, тут делают бетонные яхты для аргонавтов.

— Армоцементные, — поправил Шусто, — но тут их только оборудуют. Я же говорю: тут отверточная сборка, чтобы экологию не портить. Если вам интересен армоцемент, то заказывать надо в Орикуме, это 300 километров на юг по морю отсюда.

— Орикум, это ведь Албания, не так ли? — уточнил Поль.

— Так точно.

— И что, там большое производство?

— Ну, не General Electric, конечно, — пошутил гид-боевик, и добавил: — Там на Первой Холодной войне была ремонтная база советских субмарин. Потом албанцы думали сделать там базу своего военного флота, но на кой черт им такая база? В общем, они продали эту базу по конверсии каким-то инвесторам.

— Каким инвесторам?

— Стратегическим, — глубокомысленно ответил Шусто. — База ведь большая. Советская империя страдала гигантоманией. Поэтому у них в Москве деньги кончились. Жизнь устроена так, что гигантоманией можно разорить любую страну. Даже самую-самую большую. Даже весь мир можно разорить. Ну, идем на экскурсию, мистер Тарен?

— Идем, — согласился майор-комиссар.

В общем, экскурсия не принесла ничего неожиданного. Поль уже скорректировал первичное представление и был готов увидеть в жилом комплексе технологичную инфраструктуру, на медпункте — современное поликлиническое оборудование (хотя, похоже, пиратское), а в промзоне — роботизированные цеха, как в продвинутой части Восточной Азии. Только тут работники (очень немногочисленные — по причине уже упомянутой роботизации) были не азиатами, а в основном западноевропейцами. Как подсказывал здравый смысл, это или будущие аргонавты, или группа поддержки. В общем, Поля Тарена всерьез удивила только детская площадка. По сути это была не площадка, а учебно-развлекательный парк для детей примерно от нуля до десяти лет. Разделение по возрастам — отсутствовало. Одежда на детях тоже отсутствовала. Как, впрочем, и одежда на парочке сравнительно взрослых молодых людей, которые тут выполняли функции младших преподавателей и играли вместе с этими детьми. Или, возможно, не только играли, но и учили. Майор-комиссар решил задержаться там и поговорить с кем-то из старшего персонала. Бригадир Шусто не возражал, запросто познакомил гостя с дежурным менеджером, некой энергичной 30-летней шведкой, и невозмутимо пошел курить за ворота детской площадки.

Дежурного менеджера звали Люкке Улссон, и она отнеслась к гостю с нескрываемой настороженностью, хотя предложила ему место в шезлонге под навесом и чашку чая.

— Я слушаю вас, офицер, — сказала она, усевшись в шезлонг с другой стороны легкого складного столика.

— Интересно у вас тут, — сказал он, окинув взглядом разнокалиберную стайку детей и подростков, которые резвились в полосе пляжа и в воде.

— Смотря кому, — коротко отозвалась Люкке.

— В данном случае, мне, — пояснил майор-комиссар. — Я вижу, тут примерно половина молодняка — школьного возраста. Странно, что они не учатся в такое время.

— Офицер, вы что, намерены консультировать меня насчет детей?

— Нет, наоборот, я хотел бы послушать, что вы скажете насчет детей.

— Что конкретно и в каком объеме изложения интересует вас? — спросила она.

— Например, — отозвался он, — интересует соответствие здешней школьной программы единым стандартам среднего образования Евросоюза.

— Офицер, эта территория не входит в Евросоюз.

— Да, я знаю, однако у этих детей, насколько я знаю, есть гражданство Евросоюза.

— У этих детей есть мамы, — жестко отрезала шведка-менеджер.

Майор-комиссар с сомнением покачал головой.

— Понимают ли мамы, что здешнее нестандартное образование закроет детям путь к нормальной жизни в Евросоюзе, если они решат вернуться туда?

— У вас и у них, — ответила Люкке, — разные представления о нормальной жизни.

— Но, — сказал он, — у детей должна быть возможность выбора, когда они вырастут.

— Да, офицер. Это мы объясняем детям начиная с пяти лет.

— Что вы объясняете, мисс Улссон?

— То, что вы сказали, офицер. У человека должна быть возможность выбора. Где нет возможности выбора, там нет жизни, достойной человека.

— И что, по-вашему, в Евросоюзе у человека нет возможности выбора?

— Что ж, — Люкке усмехнулась, — поищем. Человек там рождается, как обуза для своих родителей, особенно для матери. Проблема, созданная от непонимания последствий.

— Мисс Улссон, вы считаете, что в Евросоюзе не бывает желанных детей?

Шведка сделала глоточек чая, и ответила:

— Бывают, но лишь как статистически нетипичный случай. Зная об этом, государства Евросоюза собирают налоги на поддержку молодых родителей, потому что иначе не получат следующее поколение подданных. Так вот, человек рождается как обуза. И родители сплавляют его в детское учреждение, едва это становится возможным. Там никакого выбора нет. Маленького человека унифицируют, и лепят из него существо, послушное приказам, боящееся вызвать неудовольствие начальства, следовательно — удобное для государства. И это продолжается до совершеннолетия. Цирковых зверей дрессируют гуманнее. А дальше их ждет монотонная не особо напряженная работа, лишенная индивидуального смысла. Они, подражая старшим, обрастают ненужным имуществом, купленным в кредит автомобилем и квартирой по ипотеке. Опять же, подражая старшим, они обзаводятся семьей и детьми — такой же обузой, какой сами являлись при рождении. Ради этой обузы они вертятся, как белки в колесе, вот так проходит середина жизни: между нехваткой денег и нехваткой времени. Затем дети начинают самостоятельную жизнь, повторяя тот же бессмысленный цикл. А старшее поколение, пережеванное системой, выбрасывается на пенсию, доживает, не нужное никому, даже самим себе, и статистически известно, когда оно освободит жизненное пространство. Нет никакого выбора для человека. Такова концепция государства. Вы можете попытаться рассказать иначе, а я послушаю, что у вас получится, офицер.

— Мисс Улссон, вы с самого начала поставили все с ног на голову. На самом деле, вы упустили то, насколько благополучнее стала жизнь благодаря цивилизации Европы.

— Жизнь, — сказала Люкке, — стала благополучнее в течение третьей четверти XX века. Раньше жизнь была безобразна, и в XXI веке опять идет к безобразному состоянию.

— Если какое-то ухудшение идет, — произнес Поль, — то это из-за эгоизма людей. Того эгоизма, который вы тут восхваляете.

Люкке Улссон сделала еще глоточек чая и произнесла:

— Допустим, что все люди перестали быть эгоистами. Они превратились в социально ответственных граждан, как вы это понимаете. Расскажите мне, офицер: какой тогда станет Европа к 2100-му году?

— В каком смысле? — удивленно переспросил майор-комиссар.

— В обычном смысле. Как вы рассказали бы о какой-то стране, которую посетили. Вы оказались в Европе 2100-го, какой вы хотите ее видеть. Что там есть и чего там нет? Какими делами заняты люди? Как выглядят поселения и окружающая природа. Как выглядят дети и взрослые, производство и потребление, труд и отдых, семья и школа. Какие желания и какие надежды питают людей. Какие ограничения и какие риски им диктует среда обитания? Сколько у них любви и дружбы, сколько вражды и насилия? Покажите мне Европу своей мечты в 2100-м году.

— Знаете, мисс Улссон, я не мечтатель, у меня есть более важные дела.

— Какие более важные дела и ради чего?

— Ради безопасности. Я комиссар RCR, спецслужбы по борьбе против терроризма.

— Неужели? Как так вы боретесь против терроризма, сидя в компании с безоружной женщиной, и наблюдая за детьми? Единственный парень, который тут вооружен и технически способен на что-то террористическое, ушел курить за ворота.

— Вы станете учить меня делать мою работу? — сердито спросил Поль.

— Нет, я не стану. Это априори бесполезно. Нельзя научить ничему полезному такого человека, у которого нет мечты, — с этими словами она продолжила пить чай, теперь показав своей мимикой, что никаких содержательных ответов от нее не дождешься.