Биение истинного сердца

Глава 29. О детстве, душе и раздумьях

Буян. Ленивое утро какого-то там дня.

— Бежим! Быстрее!

Есения, довольно жмурившаяся почти взошедшему солнышку, переводит взгляд на подскакивающего в нетерпении Горыныча. Стоит весь такой с руками и ногами. А у Есении такого нет. У неё лапки. И хвост. О! Хвост. Есения разворачивается, пытаясь поймать непослушную пушистость, крутится, вертится, падает на песок и хватает его наконец. Ха! Враг повержен! Кто здесь молодец? Она молодец!

— Эну! — Горыныч зачем-то делает страшные глаза, всё ещё куда-то торопясь. Кожанные…

— Кошенька! — Из дома доносится голос Ёкки. — Сходи за ягодами, детям в кашу нечего добавлять.

— Да пусть они и сбегают. — Кощей тоже находится где-то дома. — Всё равно целыми днями по улице скачут. Хоть полезное что-то сделают.

— Ага. — Ёкки, судя по звукам переместился ближе к Кощею. — Они такого принесут… С собой возьми их. Пусть делом займутся, а то опять начудят, а мне перед соседями краснеть.

— Ой, ладно. — Кощей вздыхает и поднимается со стула.

— Ну быстрее! Я не хочу опять про ягоды и их свойства слушать! — Горыныч начинает тянуть свои кожаные конечности к блестящей шёрстке.

Есения бодро отскакивает от него подальше и первой выходит на дорожку, ловко перепрыгивая выступающие корни деревьев и травинки. Ишь, чего удумал. Есения зверь! Опасная! Клыкастая! Она весь остров победить сможет, когда подрастёт ещё немного! А к ней всё руки тянут. Кожаные. Вечно им надо пощупать, потрогать, погладить, поднять… Надоели уже со своим «ой, какая хорошенькая». И с ягодами со своими надоели. Какие-то там полезности, говорят. А она, вообще-то, хищник! Ей мясо надо! А то придёт большой и сильный маг, скажет, пойдём воевать, а Есения ему чего? Лекцию о ягодах в бою расскажет? И о травках побеседует? У-у-у… Кожаные. Ничего они не понимают.

Оказавшись на безопасной полянке вдали от дома, Есения останавливается, оглядывается, прислушиваясь, и облизывает лапку, которая запылилась, пока она бежала. Горыныч всё ещё бежит, усиленно пытаясь догнать. Конечно, куда ему с двумя-то ногами. На четырёх бегать надо. Так удобнее и быстрее. Вот хваталки почему-то природа им продумала, а скорость и ловкость нет. Глупая природа. И неизвестно ещё кем Горыныч будет, когда научится обращаться. Ёкки говорит, что это точно случится, что он не простой кожаный, а как Есения. Подрастёт и сможет быть либо зверем, либо недоразумением ходячим. Вот весело будет, если он окажется червяком. Есения хотя бы уже знает, что она — кошка. Могучая и сильная. А червяк чего сможет?

— Сама червяк. — Горыныч тормозит на полянке, пытаясь отдышаться.

Фыркнув, Есения пытается поймать пролетающую бабочку. Разлетались, блин. Не видят, что ли, тут хищник сидит! Голову от Горыныча она благоразумно прикрывает. Недавно научилась! Просто представляешь, как сверху опускается энергетический колпак и всё. Другие больше не знают, что ты думаешь, пока сама не расскажешь. Классно Есения придумала. А бабочка плохая. Она её лапками оп, а эта крылышками хлоп и вверх улетела зараза! Даже не допрыгнуть! У-у-у, плохая бабочка. Хищницу голодной оставляет!

— Пошли. — Горыныч смотрит вслед улетающей заразе и идёт куда-то к краю полянки.

— Чего делать будем? — Есении идти скучно. Она прыгает из стороны в сторону, радостно атакуя одну травинку за другой. Получай, природа! Знай, кто тут молодец! — Опять Лешевиков караулить?

— Не. — Горыныч мотает головой и садится возле цветочков. — Смотри, чё. Пока ты с Ёкки вчера возилась, я вон чего учудил.

Есения тоже садится рядом, перебирая лапками и внимательно смотрит на цветы. Розовые, синие, голубые, белые. Мелкие и не очень. Симпатичные, конечно, но какие-то весьма бесполезные. Ёкки из них, конечно, что-то там варит, сушит их, говорит, что это для вот этого, а вот то для того, но Есении такое не нравится. В бою не будет времени перебирать кучу сухого хлама и бутыльков, чтобы силы восстановить или ещё чего. В бою надо нападать. Царапаться, кусаться, быстро перемещаться из стороны в сторону. Вот это надо. Это полезное. А цветочки… Фи. Кощей вот её понимает, учит драться. А Ёкки…

Денис выпускает из пальца искру в сторону белого цветочка, и он моментально вспыхивает фиолетовым пламенем, вызывая у Есении восторженное шевеление ушами. Вот это прикольный фокус! А потом Горыныч начинает выпускать искры в остальные, и они тоже вспыхивают то голубым пламенем, то розовым, то практически прозрачным… Красиво. А Есения так не умеет. Глупая природа опять обделила некоторых существ. Горыныч огнём играет, Водяной может водой облить, поэтому Есения старается к нему не захаживать, кто-то воздухом сдувает, из песка может построить какие-то интересные штуки, а Есения… Ничего не может. У неё только лапки с острыми когтями да зубы острые. Бесполезная она какая-то животинка. Придёт большой маг когда-нибудь, посмотрит на неё и скажет — фи. Не надо мне такую. Глупая природа.

Пока цветочки быстро вспыхивают и гаснут, коварный дым забирается Есении в нос, что-то там щекочет и… Она чихает. Прямо на полыхающие цветочки. Горыныч не зверствовал, поджигал исключительно те, которые возвышались над остальными, чтобы они не зацепили ничего и не устроили очередной пожар. А вот энергия, всколыхнувшаяся после чиха, плевать хотела на безопасность и перенесла огоньки на соседние цветочки. А потом ещё и ещё. И вот уже большая половина полыхает, не собираясь останавливаться.

Быстро переглянувшись с Горынычем, Есения решает, что лучше им убраться отсюда подальше, ибо никто из них тушить пламя не умеет. Да и как? Горыныч только огнём может пуляться, а Есения вообще ничего не может. Уговаривать Горыныча не приходится. Тот первым разворачивается и бежит прочь от устроенного ими мини пожара. И Есения бежит. Перепрыгивая ветки, ямки, траву…

— Куда? — Есения сбавляет темп, оборачиваясь к Горынычу.

— К горе!

Коротко кивнув, Есения сворачивает на неприметную дорожку, которая идёт вокруг всего острова. Если разделиться, будет проще затеряться. Главное сильно не шебуршать. В горе они с Горынычем давно устроили что-то вроде укрытия. Натаскали веток, загородили им одно из углублений, а внутри соорудили лежанки из сухой травы. Горыныч соорудил. И натаскал. Есения командовала процессом. Что ещё оставалось делать, когда хваталок нет?

Перед тем, как залезть внутрь, Есения тормозит, прислушивается и, убедившись, что она здесь точно одна, уходит с дорожки прямо в кусты. Ветки мешаются, касаются шерсти, и это каждый раз нервирует, зато вряд ли кто-то из местных жителей решится так же пробираться к заветному убежищу. Внутри всё так же, как и в прошлый раз. Значит, никто не приходил. Стараясь не задевать стены, покрытые копотью, Есения доходит до своей соломы и ложится на неё, лапкой цепляя и притягивая к себе чучело мыши. Его Ёкки недавно принёс откуда-то и вручил.

Есении такое понравилось. От мыши пахло как-то приятно и совсем не мышью. Она любила засыпать, уткнувшись в неё носиком. И сейчас, после осознания ужаса, что они натворили, и бега она как-то успокаивала. Словно дома оказалась. В тепле, уюте и заботе. Ёкки с Кощеем, разумеется, заботились о них с Горынычем, но это всё равно было для Есении каким-то чужим. Временным. Будто её место не здесь, а где-то далеко-далеко на Большой земле, о которой рассказывали сплошные ужасы. Есения в ужасы не верила. Ведь если бы там было всё настолько ужасно, то разве жил бы там кто-то? Вот вырастет, станет большой, сильной и доберётся до Большой земли…

***

К дому они с Горынычем рискнули вернуться только ближе к вечеру. Ёкки не любил, когда они гуляли целый день, но сильно не переживал. Куда они с острова денутся? К тому же, за такие гуляния он обычно запрещал на следующий день выходить даже просто рядом с домом постоять и заставлял сидеть и учиться. Перспектива так себе, но зато шум на острове утих, от пожара быстро избавились, и они вроде как уже не при чём.

Тихонько, чтобы никто не слышал, Горыныч открывает дверь и первым заходит внутрь. План наипростейший — пробраться в комнату и сделать вид, что они там уже давно сидят, а не только пришли. И им это почти удаётся. Горыныч проскальзывает в сторону комнаты, а вот Есения натыкается прямо на Ёкки, выходящего из кухни. Крайне недовольного и вообще какого-то злого.

— Явились, значит. — Ёкки преграждает Есении путь, грозно сверля её взглядом. — Где вас носило, ироды малолетние, а?

— Гуляли. — Есения, понимая, что бежать бесполезно, садится и замечает за спиной Ёкки Горыныча, который руками показывает какие-то волнообразные движения. — На… Речке.

— На речке, значит. — Ёкки грозно кивает, всем своим видом показывая, что не верит ей. — И что же вы там делали.

— Мы? — Есения вновь смотрит на Горыныча, который разводит руки в стороны, словно плывёт. — Ну… Плавали.

— Плавали? — Ёкки вопросительно вскидывает брови. — И как же ты плавала, если воду не любишь, а?

— Ну, Горыныч плавал, а я смотрела. — Есения недовольно дёргает хвостом. — Там водичка так переливалась искорками энергетическими. Я смотрела на неё. А ещё бабочек ловила, травинки изучала. Ты же мне рассказывал о разных, рисунки показывал, вот я и училась их различать. Кто зеленее, кто для сил, кого наоборот не трогать. Они, знаешь, пахнут по-разному. Я и этим занималась, да. А потом Горынычу рассказывала и показывала, когда он накупался. Вот. Хотели пойти на пляж песок плавить, но где-то на острове энергия всколыхнулась, мы испугались, что могли маги с Большой Земли прийти, и побежали в укрытие. Там сидели, прислушивались, какой-то шум слышали и вылезать не хотели, ты же всегда говорил, что если какой-то шум, то не лезть вперёд всех, а наоборот прятаться и притихать. Ну мы и притихли. С мышкой играли. А потом, когда всё тихо стало, ещё немного посидели, посидели и пошли домой. Вот.

— И на цветочной поляне вас не было? — Ёкки хмурится, но уже как-то не зло.

— Нет. — Есения даже головой качает. — Что нам там делать? Запахов много слишком, солнце днём сильно жарит. А что? Там что-то было? Маги ходили?

— Да какие маги? — Ёкки выдыхает, вытирая руки об фартук. — Пожар кто-то устроил.

— Пожар? — Есения в шоке округляет глаза. — Какой ужас!

— Не вы? — Ёкки смотрит всё ещё с неким сомнением.

— Конечно нет! Зачем нам пожары? Ты же запретил с огнём играть, вот мы и не играли. Около воды были. Огонь и вода же не дружат? Мы и пошли туда, ну, чтобы ты больше не злился.

— Ладно. — Ёкки хмуро кивает. — Идите руки мойте и есть.

Буян. Вечер какого-то там дня.

— …Ну и таким образом получается, что души — это частички той самой космической энергии, обладающие коллективным бессознательным, а где-то там, наверху, оно коллективное сознательное. И души, хоть и живут крайне долго, но всё же когда-то умирают и вновь возносятся к космосу, присоединяясь к привычному коллективному сознательному, передают всю информацию, полученную здесь, и… Есь, ты не слушаешь.

Есения со вздохом открывает глаза, смотря на нависшее над ней хмурое лицо Арсения. А выше бесконечное количество звёзд. Ярких, переливающихся. Один из огромных плюсов Буяна — здесь нет светового шума, которым охвачена вся Большая земля, и можно даже галактики разглядеть.

— Я слушаю. — Есения вновь прикрывает глаза, слегка ёрзая, чтобы уложить голову поудобнее на ноге Арсения. — Там просто всё так запутано… Я понимаю, о чём ты говоришь, но всё равно не понимаю.

— Есь, ну так не бывает. — Арсений опускает руку и кладёт её на лоб Есении. — Ты либо понимаешь, либо нет. Опять накрыло?

Есения издаёт максимально невнятный звук, не похожий ни на согласие, ни на отрицание. Её не накрыло, но состояние какое-то… Непонятное. Всю прелесть последствий погружения на дно воспоминаний она ощутила на следующее утро, когда уговорила Арсения максимально снять все его блокировки и защиты. Он, конечно, очень сильно сопротивлялся, но против аргумента, что проще восстанавливаться, когда чувствуешь, где болит, не нашёл чего ответить. И если физические последствия он быстро устранил, ибо ему не проблема даже голову на место вернуть, если тело ещё тёплое, то вот ментально Арсений оказался бессилен. Там в принципе никто не смог бы ничего сделать. Максимум — наложить что-то сверху, заблокировать определённые куски, отрезать больное от здорового… Но не вернуть в изначальное состояние. Все заплатки, всё внушённое — временно. А Есения не собиралась вечно ходить с пластырем на душе.

Впрочем, она успела и физические последствия ощутить. Тошнота, слабость, тахикардия, скачки давления… Есения и это собиралась устранять самостоятельно, но кто ж ей даст. Она даже умудрилась накричать на Арсения в приступе ненависти ко всему живому. Арсений, конечно, не обиделся, всё прекрасно понял, но Есения всё равно до сих пор переживала. Её ужасно качало. От беспричинной радости и жажды действия до полной апатии и абсолютного бессилия. От переизбытка любви и нежности до отчаянной ненависти ко всему существующему. В один момент она была готова прямо сейчас собираться и лететь обратно на Большую Землю, а уже в следующий хваталась за Арсения, лишь бы не рухнуть на траву, по которой они гуляли. Есения убегала ото всех подальше, лишь бы не трогали и не видели, собирала вокруг себя толпу, чтобы было не так скучно, пыталась сподвигнуть всех на технологический переворот и создать летающие тарелки и требовала у Арсения привести Большую Землю к состоянию, которое было несколько тысяч лет назад. Между бессмысленностью существования и верой в то, что Есении ещё многое предстоит сделать, был всего лишь шаг. Как и между желанием принять магов Большой Земли такими, какие они есть, и уничтожить этих мерзких энергетических недоразумений.

— Эй… — Арсений касается рукой щеки Есении. — Вернись ко мне.

— Тут я. Тут. — Есения снова открывает глаза и садится, вглядываясь в тёмное море.

Всё время, когда она не пряталась, не бежала вершить справедливость на Большую Землю, не пыталась устраивать здесь переворот, не носилась по острову в животной сути, проходило примерно одинаково. Она, Арсений, его рассказы о мироустройстве, которые Есения вообще не понимала, хотя глупой себя не считала, и ленивое лежание в каком-то полусне.

На дно воспоминаний и сильно в прошлое никто не рисковал опускаться. Вообще. Совсем. Даже сильнейшие маги предпочитали без особой надобности не лазить глубже, чем на столетие назад, а в воспоминаниях других магов не затрагивали куски, которые находились за пределами двадцати лет. Энергетически слишком затратно и ментально тяжело. А если ещё чуть поглубже, то и вовсе смертельно. Есения же случайно рухнула туда, куда вообще никому не должно быть доступа. Только Арсению. И выжила исключительно из-за двойной души.

— Сколько дней прошло? — Есения хмурится, переводя взгляд на Арсения. Дни и ночи у неё смешались в какой-то единый комок.

— Четыре.

Есения приоткрывает рот, не находя слов, чтобы обозначить всё, что она чувствует, и теряется, смотря на Арсения. Живого. Рядом. Сидящего на тёплом песке и опирающегося спиной на камень. Вновь не веря самой себе, Есения усаживается ближе, касается пальцами щёк и смотрит в бесконечно голубые глаза, отражающие целые галактики. Арсений в абсолютном порядке. Цел. Здоров. Больше не умрёт из-за того, что вспомнил что-то лишнее. Не сгорит случайно, не пропадёт. Не придётся его больше искать, оберегать, контролировать, защищать, обкладывать барьерами…

Осознание закончившегося ужаса стабильно накрывало раз по двадцать в день. И каждый этот раз Есения не верила. Боялась, что сейчас проснётся, и им вновь придётся искать встречи, узнавать друг друга, бороться… Приходилось постоянно напоминать себе о том, что в этот раз действительно всё. Это не морок, не очередное небытие, не прикол спятившего сознания. Когда Арсений снял свои защиты, Есения честно думала, что всё, на этот раз точно свихнулась, что вообще не удивительно после стольких смертей, и теперь мозг выдаёт желаемое за действительное, а сама Есения пускает слюни где-то в подвалах Тёмных. В целом, не самый ужасный конец, если так подумать. Да и принять это было как-то легче, чем то, что все мучения, все смерти, разлуки, поиски, борьба — прекратились.

В моменты просветления сознания, Есению так и тянуло проверить, что там у Арсения внутри творится, не нужно ли подлатать барьеры, нет ли где лишних трещин, не собирается ли внезапно самоуничтожиться. Хотелось его схватить и убежать куда-то в попытках сохранить то, что есть. А бежать уже и не надо было. И так в безопасности, спокойствии, рядом…

Буян. Какой-то день давным-давно.

— Двигайся, ленивая попа! — Кощей с коварным смехом вскидывает руку вверх, и от неё во все стороны тут же начинают разлетаться энергетические шары.

Есения, кувыркнувшись в какую-то ямку, бодро отряхивается от веточек и листвы и получает таким шаром прямо по голове. Энергия обжигает шёрстку, поэтому приходится быстро провести лапкой по голове, но вместо облегчения она вновь получает шарами.

— Вы чагой тут устроили, а? — Громкий голос Ёкки заставляет всех вздрогнуть и замереть. Даже энергетические шары застыли в воздухе. — Совсем обалдели, что ли?

Есения прижимает уши и сама прижимается к земле, пытаясь спрятаться в траве. Ёкки запрещал им тренироваться с настоящей обжигающей энергией. Но Есения всё равно умудрялась уговаривать Кощея поиграть с ней в настоящую войну. Он иногда даже брал настоящий меч и размахивал им. Без ран, разумеется, не обходилось, но Кощей быстренько залечивал все раны, ссадины и один раз поломанную лапку. И Ёкки вроде понимал, что деревянными мечами дело не ограничивается. Ворчал, ругался, отчитывал. А Есения посмотрит на него своими большими глазами, потрётся головой об ногу и всё. Ёкки больше не злился. А сейчас, кажется, такое не поможет…

— Я тебя спрашиваю, ты что с ребёнком делаешь, а? — Ёкки, вцепившись мёртвой хваткой в ухо Кощея, чуть ли не ядом в него плевался.

— Тренировались мы. — Кощей пытается пожать плечами и ойкает.

— Тренировались! — Ёкки отпускает несчастного Кощея, но не отходит, продолжая нависать грозной тучей над ним, хотя были они одного роста. Хорошо хоть скалки в этот раз под рукой нет. — Ты посмотри на себя! Здоровый воин! А она ребёнок ещё! Ты чему её учишь, а?

— Ёкки. — Есения всё же рискует высунуть нос из травы, смотря на него максимально жалостливыми глазками. — Это я его попросила. Не ругайся.

Кощей что-то цокает, глаза закатывает, пока Ёкки раздражённо машет рукой. Есения чувствует, как тот переживает, но совершенно не понимает, почему. Они же просто тренируются. Всё под контролем, ран Есения не боится, оно всё хорошо заживает. А вот если он в бою не справится, тогда что? Вот за будущее переживать надо, а не ругаться на тренировки. Нельзя же без них. Есения вот-вот вырастет и ей нужно всё уметь.

— Домой. Быстро. — Ёкки смотрит так гневно, что приходится молча подчиниться.

Есении скучно на Буяне. Здесь все какие-то медленные, расслабленные, словно на Большой Земле не идут до сих пор войны. Как вообще можно так спокойно жить, когда большой мир тонет в боли и страданиях? Есения не понимает их. Совсем. Такие сильные, умелые, обращаются со всеми энергиями сразу, почему нельзя слетать на Большую Землю и там всех научить жить в таком же мире и порядке? Говорят, что на Большой Земле живут глупые существа, не понимающие своей природы. А как они её поймут, если им не объяснить?

— Неделю дома сидеть будешь и травами заниматься. — Ёкки распахивает дверь, пропуская Есению внутрь.

— А если я не хочу? — Она заходит и тут же останавливается, садясь и смотря со всей своей суровостью на Ёкки.

— Надо. — Ёкки, словно не замечая этой суровости, обходит Есению и идёт на кухню. — Хочешь быть полезным существом? Помогай мне здесь. Варка, сушка, сбор, перебор трав занимают много времени. А уж как важно знать, как соединить всё это во что-то полезное…

— Да не моё это! — Есения заходит следом на кухню и останавливается в дверном проёме. — Мне на Большой Земле помогать надо! Меня там маг ждёт! Он один не справится.

— Да с чего ты вообще взяла, что тебя там кто-то ждёт?! — Ёкки грозно разворачивается к Есении. Любой другой бы уже испугался и молча занялся бы травами, но не Есения. У неё вообще лапки. Какие ей травы, а?

— Знаю и всё тут! — Есения недовольно дёргает хвостом. Чем ближе её превращение, тем чаще они ругались с Ёкки. И так это уже надоело… Быстрей бы сбежать на Большую Землю. — Там магам помощь наша нужна! Порядок! Им я нужна и сильный маг! Чтобы вести их за собой, учить, показывать, как надо…

— Вот будешь там помирать, вспомнишь мои слова!

— Не буду я там помирать! — Есения разворачивается, махнув огромным хвостом, и уходит в комнату. Достали. Вот наведёт на Большой Земле порядок, будут знать!

Буян. Ночь четвёртого дня.

— Я живой, честно. — Арсений мягко улыбается, укладывая руки на плечи Есении. — И буду таким ещё очень-очень долго.

— Я знаю, Арс, знаю, просто… — Есения вздыхает и прижимается к нему, обнимая.

Просто так много произошло, просто не верится в то, что ужас действительно смог закончиться, просто так много хочется сказать, а слов таких ещё не придумали, просто… Есения теперь не очень понимает, что дальше-то? Вся её жизнь — борьба. Сначала на Буяне с воспитанием Ёкки, которое, разумеется, очень многое дало, потом на Большой Земле с магами. Попытки найти того самого, войны, эксперименты, снова войны… И Арсений. Вечно умирающий, ничего не помнящий, которого ещё надо отыскать. И никаких инструкций, советов, хоть чего-то, что могло бы помочь в этом огромном страшном мире…

— Для меня тоже сейчас всё очень странно. — Арсений хмыкает, проводя рукой по спине Есении. — Вроде рос обычным человеком, потом магом стал, только смирился, а тут ты. И всё так закрутилось… Иногда кажется, что я лежу где-то в психушке, а это всё исключительно галлюцинации и бред. Есть же всякие Наполеоны. И они искренне верят в то, что они торт. Ну или полководец. Кому как повезёт. А я вот возомнил себя магом, придумал себе историю…

— Может, в Буяне дело? — Есения отстраняется от Арсения, собираясь сесть ровно, но быстро передумывает на полпути и трётся носом об Арсеньев, довольно прикрывая глаза. — Отравлен чем-то, вот и лезет в голову всякая чушь.

— Ну… — Арсений улыбается, потираясь в ответ. — Тут совершенно точно абсолютно другой мир. Если Большая Земля исполосована различной энергией, то здесь всё максимально ровное и ощущается, соответственно, иначе. Кстати, ты знала, что за тысячелетия полосы разных энергий истончились? И если раньше они могли измеряться километрами в толщину, то сейчас на том же километре помещаются десятки различных полос. А в некоторых местах — сотни.

— Кажется, моя болтливость — твоё наследие. — Есения тихонько хихикает и устраивает свою голову на плече Арсения, утыкаясь носом ему в шею.

— Возможно. — Арсений тихонько хмыкает и прикрывает глаза.

Буян. Какой-то день много тысяч лет назад.

Убедившись, что все спят после долгого и нудного рассказа ни о чём, Есения тихо выходит на улицу и вдыхает ночной аромат. Буян приятнее, когда по нему не шастают толпами различные существа, постоянно интересуясь самочувствием. С Горынычем так не носились, как с ней. А ведь у того животная суть неизвестна была, и это явно намного интереснее, чем человеческая форма.

Полюбовавшись деревьями-светяшками, Есения выходит на тропинку, которая освещается травинками. Существа — странные. Буян — странный. Мир — вообще самое непонятное из всего, что существует. Есении здесь вроде нравится, комфортно, тихо, но… Не то. Ёкки говорит, что её судьба — быть травницей, помощницей. Спокойно жить на Буяне, заниматься наукой, исследованиями… Абсолютнейший бред! С какой стороны ни посмотреть! Ёкки — да, травник, зельевар, исследователь, ибо у него ни колдовать толком без травок не получается, ни когтей острых нет. А ещё нет ни крыльев, ни зубов, ни скорости, ни-че-го. Кощей, конечно, как-то обмолвился, что Ёкки очень даже неплохой воин, но научиться воевать и быть рождённым для войны — разные вещи.

Есения с мощными и острыми, как заточенная сталь, когтями. Зубами она с лёгкостью может перекусить кость и перемолоть её в пыль. А если начнёт разговаривать с магами или существами, то без каких-либо проблем способна заговорить их до беспомощного состояния. К тому же, она худо-бедно научилась справляться с внешними стихиями, что тоже требуется в бою. Да, она не творила, как маги. Но у неё была куча других преимуществ! Какие здесь травки, а?

Остановившись возле огромного дуба, Есения садится и поднимает голову вверх. Светящиеся листья тихонько шумят, движимые ветром, крона напоминает звёздное небо, а от ствола веет чем-то таким… Тёплым и домашним. Есения растительность уважала, конечно, но особых чувств к ней никогда не испытывала. А вот к этому дереву… Вот бы здесь дом организовать. Прямо на ветках, чтобы снизу никто не забрался. Только вот лапками она вряд ли что-то сможет сделать. Ветки зубами наверх затащит, не проблема. А дальше? Надо же связать их, скрепить, чтобы пол и стены были крепкими…

Тяжело вздохнув, Есения отрывается от созерцания кроны и опускает взгляд, прикрывая глаза. На Большой Земле её животная суть будет огромным плюсом, но этого всё равно недостаточно. Есения слышала, что там часто бьются на мечах, а она даже не представляет, как ими управлять. Да ещё и чувство такое странное, что ей ну очень нужна именно человеческая форма на Большой Земле…

Она уже несколько закатов чувствует в теле что-то странное и не слишком приятное, если честно. Оно меняется, готовится, болит, зудит. Постоянно тянет пробежаться по всему острову, лишь бы полегче стало. Горыныч рассказывал, что ничего особо сложного в превращении нет. Просто отдаёшь команду телу перевоплотиться, а дальше оно само. У Есении же само оно как-то не получалось. Хоть сколько командуй.

А на Большую Землю всё же хотелось. Горыныч оказался не червяком, а огромным трёхголовым змеем с крыльями. И он даже поддержал идею улететь с острова, когда они оба повзрослеют и научатся обращаться с мечом. А там освоятся, найдут того самого сильного мага, начнут помогать ему, воевать рядом с ним… Есения очень бы хотела встать около того мага и гордо смотреть на поверженных врагов. Свысока. На равных. Держа в руках мечи.

Под прикрытыми веками вспыхивают странные огоньки, похожие на скопление звёзд. Есения хочет открыть глаза и посмотреть, что происходит, но на тело нападает какая-то слабость, с конечностями происходит что-то странное, и в целом Есении становится как-то скованно, хотя по ощущениям её тело, голова, конечности начинают куда-то словно убегать и расширяться во все стороны. А вот хвост, любимый пушистый негодник, наоборот куда-то испаряется.

Испугавшись, Есения распахивает глаза и в шоке начинает моргать. Всё какое-то тёмное, не чёткое, вроде такое же, но какое-то иное. И тело ощущается тяжёлым, неповоротливым, каким-то неудобным и непропорциональным. Где-то внутри Есения понимала, что именно произошло, но поверить и осознать всё это так просто не получалось. Медленно, опасаясь, что может что-то отвалиться, она вытягивает сначала одну конечность, потом другую и замирает, рассматривая свои новые хваталки. Длинные такие… И пальцы длинные. У Горыныча они какие-то коротенькие, как и у Ёкки с Кощеем, а здесь же… Так же медленно и весьма озадаченно она сжимает и разжимает пальцы, понимая, что это ну вот вообще не то же самое, что сжать лапу.

Следом за руками Есения пытается разобраться с ногами. Эти ещё длиннее. И пальцы какие-то бесполезные на них… А ещё шерсть странная. Есения, конечно, видела такое у других, но видеть и чувствовать это на себе — вообще разное. Оно не греет, не закрывает кожу, защищая, оно просто зачем-то есть. И ногти зачем-то есть. Совсем не похожие на когти они вызывали очередной приступ недоумения. Зачем, почему, для чего… И зачем в принципе быть такой огромной? Есения щупает тело, пытаясь привыкнуть к ощущениям. В принципе, это явно лучше, чем когда кто-то чужой трогал её в животной сути.

Вздохнув, Есения решает отложить собственное ощупывание на попозже. Помимо пропавшего хорошего зрения, пропали ещё и запахи. И мир стал тише. Последнее даже плюс. А вот за зрение весьма обидно, как и за отсутствие компактности и ловкости. Её же теперь отовсюду будет видно такую огромную! В траве не спрятаться, не убежать быстро, не притвориться комочком… Покачав головой, Есения ставит сначала одну ногу, затем вторую, с недовольством рассматривает получившуюся конструкцию и пытается подняться. Получается это далеко не с первого раза. Приходится перепробовать всё, что она когда-либо видела, пару раз упасть, не совладав с конечностями, и только после этого кое-как подняться на ноги. Высота, с которой теперь придётся ходить, поражает своим неудобством. И в целом эти две ходилки — ужасно не устойчивая конструкция…

Буян. Ночь четвёртого дня.

— Есь. — Арсений касается её волос и мягко поглаживает. — Я всё ещё настаиваю на том, чтобы никуда не лететь. Вряд ли Волевой с Князевым, увидев наш отлёт, успокоились и мирно разошлись по своим офисам. Нас всё ещё ждут. И всё ещё наращивают мощь, чтобы уничтожить. А здесь…

— Здесь хорошо. — Есения со вздохом выпрямляется. — Но… Арсений, ты когда силу мне даровал, отдал часть себя. А потом и душой поделился. И ты лучше меня знаешь, что если мы останемся здесь, то…

— То всё равно будем в полной безопасности. — Арсений качает головой, мрачнея. — Что мы там делать будем? Опять всех уничтожим? Выиграем пару лет, пока силы будут восстанавливать, а затем опять по кругу. Войны, бега, постоянно прятаться, жить на износ…

— А если не воевать? — Есения с надеждой смотрит на Арсения. — Если показать им, как может быть в мире без войн и противостояния?

— Не примут, Есь. — Арсений, тяжело выдыхая, прикрывает глаза.

— Тогда… Мы их заставим нас не уничтожать, внедримся к ним и потихоньку поведём к миру.

— Это только на словах просто. На деле же…

— Продумаем. Всё равно в ближайшие дни ты не согласишься лететь. Хватит, чтобы составить план и тщательно отсмотреть все ветки реальностей.

Арсений глаз не открывает, не смотрит, выглядит как спокойный камушек, но Есения знает, что он всё равно согласится. Не было ещё такого существа, на которого не действовало бы кошачье обаяние. И на Арсения подействует. И мир они в порядок приведут. А если вдруг не выйдет договориться, то всегда же можно замаскироваться, как это делали Ёкки и Кощей. Убежать от магов, спрятаться на какое-то время, сделать парные тату, подделать документы, печати, вернуться к Стражам как новые люди и потихоньку толкать их к миру…

— Есения. — Арсений открывает глаза, стараясь смотреть с осуждением, но всё равно во взгляде так и чувствуется теплота. — Я ещё тогда понял, что ты не отстанешь, пока не вернёмся обратно. А я не полечу, пока ты не восстановишься. Поэтому ляг обратно и отдыхай.