Белоснежка и семь апостолов

Кузнецов

— …Какого черта, Горинец, — вырвалось у меня. — Откуда у тебя оружие?

— Одолжил, — с детским вызовом ответил он.

— На кой?

Меня разобрала досада. До сих пор они сопротивлялись… (нет, тут уместно сказать «сражались», как ни пафос- но это прозвучит) поистине артистично и не без благородства, совершенно не прибегая к помощи технологии; и даже я поймал себя на мысли, что начинаю отдавать предпочтение их методам, а тут… банальный пистолет… и, что хуже всего, у меня за спиной.

— Мало ли, — туманно ответил Горинец. — Вдруг пригодится.

— Тебе статей мало?

— Притормози-ка, — сказал он изменившимся тоном и постучал ладонью по дверце. — Надо поменяться местами. Пускай они сперва увидят меня и Чжао. А вы там позади пригнетесь, что ли…

— Не надо меняться, — торопливо вклинился Николай, — Я вас замаскирую.

Все-таки я тормознул.

— Как? У тебя там что в сумке, парики, грим и молодильные яблоки? — обратился я к нему.

— Нет, — сказал он таким тоном, будто разговаривал с дошкольником, интересующимся, будет ли летать корова, если к ней прицепить воздушные шарики. — Я же иллюзионист.

И с этими словами он заголил запястья (на них в три ряда красовались пестрые бисерные браслеты), протянул ладони к моему лицу и, дав лишь секунду полюбоваться линиями жизни и ума, отнял. Я засек силовой импульс, шедший через руки. Силовой, именно силовой, потому что этой разновидности энергии не подберешь иного определения, кроме как «сила». Кто-то называет это «маной». Глупое слово… Он по-разному проявляется и по-разному воспринимается. Телепаты, насколько я знаю, его не видят — чувствуют. Я — вижу. И вижу отдельно от картины возбуждения нервных клеток. Получается что-то вроде наложения друг на друга слегка различающихся слайдов. Вроде и изображают они одно и то же, а вот по-разному… Подозреваю, что есть энергия еще более трудно воспринимаемая, чем электрический ток или пресловутая «мана», некая предсила. Это как раз то, что видит Чревовещатель. Потому что аномалы вроде меня воспринимают силу в сам момент импульса, всплеска, действия — не раньше. То есть мы видим следствие, а не причину. Но ведь где-то же она образуется, эта энергия, где-то хранится, копится… и все это время остается невидимой для меня и слишком слабой для чутья телепатов. Но не для Чревовещателя. Раз он может распознать особенность дара каждого аномала с первого взгляда, то должен видеть именно эту, скрытую, нерастраченную, особым образом сгенерированную и аккумулированную форму силы.

У брата Николая импульс был особенный. Обычно он исходит через лоб, глаза, и почти всегда — прямо вперед, сфокусированным радарным лучом. Бывает, что сила разливается равномерными кругами откуда-то из центральных структур мозга, такое я видел у Белоснежки и Чревовещателя, а еще у телепатов. Бывает, как у Лицедея и Бэтмена, что одновременно вспыхивает все тело, при этом импульс не покидает его границ; но чтобы из рук… До сих пор я пребывал в уверенности, что я один так умею.

Глаза у Николая сделались довольные, как у троечника, в кои-то веки получившего заслуженную пятерку. А у всех остальных — расширились при виде нежданного зрелища.

Я повернулся к зеркалу — и увидел в нем Суфлера. Все было на месте, даже шрам на лбу у самой линии роста волос. Не было ни морщин, ни волос в ноздрях, ни ямки на подбородке. Только глаза не поддались иллюзии. Я ощупал лицо, и наваждение отпустило; щеки были шершавые, с проступившей щетиной, и все морщины были на месте. Маска обманывала только глаза, но не руки.

Самым удивительным было то, что маску видели все. Я попытался прикинуть, какие физические законы нужно взломать, чтобы заставить свет преломляться именно так, создавая достоверный, с естественными тенями и бликами, слепок лица другого человека на рельефе моего собственного. Впрочем, это неважно. Пусть с этим разбираются яйцеголовые из ведомственного НИИ, им за это деньги платят. Да, парень удивил, слов нет. В мою картотеку до сих пор не попадали подобные экземпляры.

Брат Николай между тем занимался Замалтдиновым. Впрочем «занимался» — неподходящее слово. Как и в случае со мной, все произошло быстро и эффектно, так что глаза не успели уследить, когда антрацитовый брюнет Замалтдинов перетек в бритоголового Клоуна и обзавелся глубокими ямочками на щеках.

— Э-э… — протянул, ошарашенно моргая, Горинец. — У Димки это… еще бороденка рыжая, если что.

— Такая? — подхватил Николай и одним взмахом наколдовал Замалтдинову пламенно-красную шкиперскую бородку от уха до уха.

— Нет, — запротестовал Артем. — Лучше убери вовсе, сделай как было.

— А мне нравится, — по-людоедски ухмыльнулся Замалтдинов, запуская пальцы в призрачную бороду. Впрочем спустя секунду ее не стало. А Николай, не теряя ни мгновения, окунулся лицом в собственные ладони и — сим-салябим! — сделался точным подобием объекта номер восемь, Артура Саркисова.

— У тебя данные устарели, — странным тоном произнес Горинец, обращаясь к Николаю. — У него сейчас другая прическа. Оброс он.

Брат Николай беспомощно захлопал глазами.

— Ты же с каких-то фоток их рисуешь, да? — насел на него Артем. — Кто их тебе показал? Откуда они вообще взялись?

Вот это и я хотел бы знать. Но парень только, сконфузившись, опустил глаза:

— Старший брат Олег… у него. Больше я ничего не знаю.

— Ладно, потом разберемся, — угрюмо сказал Артем. — Главное, труппа почти в сборе.

Наконец показались ворота.

«Волга» въехала во двор и остановилась.

Впереди, слепя нас фарами, по периметру двора стояло пять машин. Из-за них за нами наблюдали тринадцать пар глаз.

— Выходим, — негромко скомандовал Горинец.

— Погоди-ка, — прошептал Николай, — последний штрих.

Он порылся в своей безразмерной сумке и передал Артему что-то увесистое. Тот сказал:

— Спасибо, — и не глядя сунул подарок в карман.

Щелкнула дверца — и Горинец оказался снаружи. Следом выбрались Лицедей и Бэтмен. Мы с Замалтдиновым переглянулись и тоже вышли.

Ни черта не видно, кругом только свет.

— Горинец! — позвали откуда-то с той стороны рампы. Мужской низкий голос, выдающий человека, привыкшего командовать. Лауреат?..

— Я здесь, — отозвался Артем, поднимая руку.

Мы муравьиными шажками придвинулись к нему и встали плотной кучкой, стараясь держаться чуть позади. Тщетно пытался я разглядеть за слепящими фарами электрическое мерцание тел — все смазывалось.

Вспомнить план: один у ворот, двое на крышах, двое в правом здании и с ними Белоснежка. Остальные рассредоточены впереди у стены, среди них Лауреат. Это где-то там, откуда позвали Артема.

— Ну что, ребята, кончились гастроли, — насмешливо сказали из-за машин. Это был другой голос, гораздо моложе.

— Черта с два, гастроли в самом разгаре, — произнес Горинец так тихо, что услышали только мы.

— Разойдитесь по одному к каждой машине, — прозвучала команда. Это снова тот, молодой.

— Сначала покажите Наташу.

За пределом неровного светлого круга громко зашуршал гравий. Новых указаний не последовало; мы продолжали выжидать. Тишину нарушал только беспорядочный собачий вой.

Полминуты спустя гравий зашумел громче, потревоженный не одной парой ног. Шум приблизился и замедлился. На границе света и темноты возникли три фигуры. В середине шла девушка. Не шла — брела: ноги шаркали по земле.

— Венди, иди к нам, — твердо сказал Горинец и протянул руку.

Девушка всхлипнула и подалась было навстречу, но ее остановил окрик:

— Так не пойдет. Она останется со мной. А вы — по машинам. И без глупостей, Горинец. Гриф, сюда девку.

Левая фигура схватила девушку и поволокла обратно в темень. Следом за ними пропал во мраке и третий.

Я так и не разглядел ее лица.

Никто из нас не шелохнулся.

И только сейчас я сообразил, что могу погасить осточертевшие фары.

Хлоп — и потухла первая машина.

Хлоп-хлоп-хлоп — по кругу. Раздалось дружное: «Э-э-э!» — световой акцент сместился, и большая часть двора стала видна как на ладони, вместе со спрятавшимися за машинами людьми. Горинец на миг задел меня взглядом и понял сигнал безо всякой телепатии. Он как бы мельком, вскользь, по головам пересчитал тех, кто неосторожно высунулся, выцеливая нас (их было трое или четверо), — и ребята притихли, повалившись под колеса.

На все это ушло секунды три, не больше.

Потом хрустнуло сзади, и, обернувшись, я увидел, как сползает наземь сторож ворот — кто его уложил и как, я не разглядел.

Те, кто сейчас сидел на крыше, видели все; для них мы по-прежнему были посреди сцены, на линии огня; и они открыли стрельбу как раз в тот миг, когда мы посыпались в стороны.

— Артем!!! — раздался из темноты пронзительный девичий крик. — Артур!!! Беги-и-и… — Дальше был долгий вопль ужаса и боли.

Я кувыркнулся под ближайший автомобиль, доставая на ходу оружие. Рядом никого не оказалось — остальные укрылись с другой стороны от въезда во двор. Гравий шумел у стены правого здания и у ворот, где стояла наша «Волга», но там были свои. Я засветил фары своей машины, чтобы видеть тех, кто стремился спрятаться внутри, за стенами цеха, но опоздал: ни единого движения, ни единой лишней тени. Похоже, все уцелевшие успели забежать. Стрельба прекратилась. В напряженной адреналиновой тишине из нутра здания раздался голос (теперь я не сомневался, что это Лауреат):

— Ты покойник, Горинец!

Артем благоразумно промолчал.

Надо подобраться ближе. Ближе к цели. Ближе к Белоснежке, если она еще жива.

Если перевес будет на нашей стороне, она превратится для Лауреата из орудия шантажа в орудие выживания — это увеличит ее шансы. Надо во что бы то ни стало сделать так, чтобы нас уцелело больше, чем их.

Что-то коснулось ноги. Инстинктивно я наставил пистолет на источник движения — это была всего лишь крыса. Я отодвинулся — скорее опасливо, нежели брезгливо. Всегда побаивался крыс. Но не успел я отвести взгляд, как в поле зрения попала еще одна, а сзади теснились еще и еще. Такого я не видел никогда в жизни: крысы текли в ворота сплошной лавиной, тушка к тушке, хвост к хвосту; и тут уши мои уловили звук, который я уже долго пытался игнорировать, отсекать, исключать из сферы внимания: вой. Собачий вой приближался.

На крыше левого здания раздался хриплый мат, и тотчас оттуда посыпались пули.

Подстреленные крысы подлетали в воздух, отчаянно пища, и падали обратно в шевелящуюся массу, собратья прыскали от них в стороны, но миг спустя полчище вновь сливалось в один сплошной ковер. Обтекая автомобили, крысиная рать с писком полилась в сторону цеха, где прятались бандиты и где держали Белоснежку.

И ужаснее всего было то, что своим вторым зрением я увидел абсолютно синхронную, как на новогодней гирлянде, пульсацию их крошечных мозгов. Сейчас у них была одна на всех цель, ими управляли с одного пульта. И этим Гаммельнским крысоловом[22] была, несомненно, Белоснежка.

Я пополз за машиной в сторону здания по телам усыпленных (усыпленных ли?) Горинцом бандитов. Трое, их все-таки было только трое.

Крысы торопились мимо, не обращая на меня внимания. У самой стены образовался уже живой серый холм. Бетонная гладь в этом месте вдруг дохнула пылью и стала с глухим шорохом оседать; обрисовался пролом диаметром около двух метров. Замалтдинов, догадался я, его работа. Только бы не перестарался.

Крысы только этого и ждали — поток маленьких серых тел хлынул в пролом.

В клубах пыли послышались неразборчивые крики и стрельба. Заметались лучи фонариков.

Краем глаза я заметил, что несколько крыс перебежали через мою ногу, но я не почувствовал. Дальше случилось нечто вовсе странное: серая тварь просеменила насквозь через складку штанины. Иллюзия, понял я, крыс не настолько много, как кажется, Николай дорисовывает их, чтобы нагнать страху. Отлично.

Плохо, что рядом нет ни одного союзника. Мы не можем договориться о следующих шагах, а чтобы приблизиться к ним, неизбежно придется подставиться, выйдя на открытое место. Погасить, что ли, все машины?..

И тут запищал телефон — пронзительно и требовательно, как ребенок, некстати проснувшийся в колыбели, когда родители занимаются сексом. Я достал его только для того, чтобы выключить, но на дисплее горело «Надя», и шестое чувство, а куда вероятнее — проверенное временем знание подсказывало, что она ни за что не станет звонить в такое время, не случись чего-то из ряда вон.

Только бы с девочками все было в порядке, загадал я, нажимая кнопку.

— Андрей? — раздалось в трубке.

— Прости, я не могу говорить. Выкладывай, что случилось, я перезвоню.

— Ты всегда так говоришь, — сказала она с каким-то сериальным надрывом, что было ей, мягко говоря, не свойственно. — Я все знаю.

В определенном смысле знать ей было нечего.

— Надя, хорошая моя, что у вас там стряслось? Мне не до шуток, я на операции.

— Врешь, — был ее вердикт. — Я звонила тебе на работу.

— Это непредвиденное, — пробормотал я, вглядываясь в противоположную сторону двора и пытаясь угадать, где сейчас затаились Артем, Замалтдинов и остальные.

И потом только сообразил, что такого не было никогда — чтобы она звонила и проверяла.

— Что случилось? — повторил я.

— К нам заходила эта твоя Инга. Она все мне рассказала.

— Господи, Надя, да она же…

— Она пришла. Ночью. К тебе домой, — заговорила она, давясь истерикой. — Зареванная. С разбитым носом. Искала тебя.

— Да она выговор от меня получила и отстранение! Расстроилась, с кем не бывает. Наговорила глупостей. Надя, прошу тебя, подожди до утра, мы все обсудим. Давай, пока.

— Я уезжаю! Слышишь?! Девочек заберу к сестре. Пришлю тебе номер счета. Ни минуты больше! Сколько времени ты мне врал?! Десять лет?! Двенадцать?! Боже, подумать только: я была замужем за охотником на ведьм!!!

— Ну-ка тихо! Ты и сейчас замужем за охотником на ведьм. Дождись меня, утром мы все выясним. Обещаю, я все расскажу.

— Хватит! — взвизгнула трубка. — Ты мог рассказать вчера, мог рассказать год назад, десять лет назад! — В паузе между восклицаниями над самым темечком жизнерадостно свистнула пуля. — Я бы поняла! Тогда, но не сейчас! Господи! Я-то всем говорила, что ты ловишь преступников, защищаешь закон, а ты… мы на море с детьми ни разу не съездили!..

«…Где логика?» — подумалось отстранение. Абсурд крепчал. И в конце концов достиг закономерного апогея:

— Ты с ней спал?!

— С кем.

— С Ингой!

— Нет.

— Она вела себя как брошенная любовница!

— Надя, если ты мне сейчас же не поверишь, значит, ты права, и эти семнадцать лет коту под хвост. Так вот. Я. Люблю. Тебя. Дуру легковерную. — Трубка разрыдалась. — Веришь ты мне или нет, но сейчас, в эту самую минуту, меня ищут в прицел девять бандитов. Хочешь скандала — хорошо, будет тебе скандал, но только утром. — И я вырубил телефон.

Черт, ну почему не вчера и не завтра?..

Додумать я не успел — на верхней границе серой бетонной коробки слева от меня померещилось какое-то движение. Нет, не померещилось — я приметил наконец одного из трубочистов. Вздохнул поглубже, сфокусировался и сгустил невысоко над тем местом, где дернулась тень его головы, компактную шаровую молнию. С апельсин, не больше. Хватит с него и такой. Она вспыхнула, осветив дернувшуюся голову, и этого маленького рывка оказалось достаточно, чтобы прицелиться. Ручные молнии — оружие деликатное. Они не рассекают воздух огненными болидами с воем, грохотом и дымным следом, они не приносят катастрофических разрушений. «Огоньки» легки и невесомы, они парят, как жаворонки, но могут и сорваться в бесшумный змеиный бросок; они нестабильны и проявляют капризный характер и даже — как мне иногда кажется — какой-то кошачий разум; ими трудно управлять, но уж если наловчишься — у тебя будет идеальное оружие. А еще — они не поддаются обычному телекинезу. Совсем. Я дрессировал «огоньков» последние полгода и осилил управление их размером, яркостью, силой, скоростью, точностью, но самое главное — временем существования.

Этому я отмерил пять секунд.

«Огонек» неторопливо, как бы любопытствуя, спустился к стрелку, облетел его голову на уровне глаз кругом почета и стремительно втянулся в ствол винтовки. Последовали хлопок, вскрик — и тишина. Та-ак, пятого вычеркиваем из списка.

Крысы — зомби и призраки — все продолжали сыпаться и сыпаться через мои ноги вперед, к пролому, а вслед за ними в ворота ворвалась стая собак. Не знаю, сколько их было на самом деле. Но было видно, как псы на бегу делятся, как амебы, точнее, от них как бы отслаиваются движущиеся дубли: они так же бегут, так же разевают пасти, так же скалят зубы. Как и крысы, они рвались, не разбирая дороги, на сигнал маяка Белоснежки.

Тут очнулся второй трубочист. Начал палить по своим же машинам. Но к этому клиенту раньше успел кто-то другой, не я: стрелок заорал, обнаружив значительные познания по части бранных слов, и скрылся за краем крыши. Что-то подсказывало, что больше он в драку не сунется.

Путь был свободен.

Судя по воплям и пальбе, доносившимся из здания, собаки уже наводили там порядок.

Я выскочил из-за машины с пистолетом на изготовку; пригибаясь, пересек двор и остановился у края пролома.

Оглянулся, ища глазами остальных.

— Горинец! — раздался из пролома могучий бас Лауреата. — Твоей кукле осталось жить три секунды! Выходи и сдавайся моим людям! Раз! Два!

— Я иду! — отозвался Артем. — Иду, не стреляйте!

Я увидел, как он, подняв руки, встает из-за машины и движется в мою сторону неровным шагом марионетки, уставив на пролом невидящие глаза. И миг спустя я замечаю, как за ним вырастают двое-из-ларца в черной коже, оба с оружием, направленным ему в спину, и (я чувствую, что время начинает замедляться и растягиваться, вмещая в себя больше событий, чем это возможно) мой первый порыв — уйти с линии огня, я пригибаюсь и бросаюсь обратно к машине, продолжая следить за ними краем глаза, они что-то машут мне, именно мне (почему?!), не открывая стрельбы, и один из них кричит Лауреату: «Мы его взяли!» — а второй продолжает, глядя на меня в упор, очумело мотать головой; моя рука сама выбрасывается вперед и сама прицеливается, я чувствую, как оружие пытается выпрыгнуть из ладони (телекинез! Мы тренировали этот прием противника на полигоне), и рефлекторно, отработано, палец уверенно спускает курок прежде, чем до меня долетает смысл того, о чем они сигналили: не стрелять.

Не стрелять, Кузнецов, свои.

Дальше время сорвалось в галоп.

Бандит упал, фантом Артема (а это был фантом) застыл на миг с задранными руками и истаял в воздухе, а вместе с ним мгновенно истаяли и все иллюзии, расстеленные над местом схватки: поредели ряды крыс и собак, а к нам вернулся истинный облик.

Я сажусь на землю. Я бессмысленно смотрю в одну точку.

Человек, которого я только что застрелил, — брат Николай.