— …короче, весь город сбегается на представление посмотреть на свинью, которая говорит по-французски. Под барабанный бой на манеж выводят свинку, следом идет клоун в ватнике, ушанке и кирзачах. С криком: «Парле ву Франсе!!!» — он дает свинье пенделя, а она, такая: «Ви-и-и-и-и!!!»
Я откинулась на диван и вздрыгнула ногами в хохоте.
— А этот знаешь, про то, как вампирша пришла наниматься в цирк?
— Погоди-ка… Это где номер «женщина-змея»?
— Ну да, — закивал Артурчик. — «А что вы умеете делать?» — «В основном кусать!»
Опять посмеялись.
Бедный Артурчик. Он изо всех сил старался не молчать, отвлекать меня, да и себя тоже от безрадостных мыслей.
— А про трех цирковых слонов и пьяного дрессировщика рассказывал?
— Рассказывал, — вздохнула я.
Он сник. Молчание повисло, как камень на шее.
— Венди, — наконец тихо позвал он.
Ох, лучше молчать… Или травить анекдоты.
— Венди, давай убежим.
— Нет. Нет, Артурчик.
— Хватит называть меня Артурчик, — вскинулся он, — я не сопливый мальчишка.
— Пока мы не вызволим Отто…
— Да пошла ты со своим Отто!.. — Он осекся. — Пошли вы все… Отто… Царь и бог… Да кто он такой?! Он же никого не любит, никогда не любил, у него ни глаз, ни сердца…
— Неправда! Ты знаешь, что это неправда!
— Да? Я бы никогда не заставил свою девушку плясать голой для толпы! Никогда не выгнал бы тебя одну под дождь!
— Не заставляй меня вспоминать это!
— А вот заставлю! Ты и это ему прощаешь, да? Это, по-твоему, мужской поступок, а? Тебя чуть не убили из-за Отто, а ты, ты… — Он скрежетнул зубами. — Ты готова снова лезть под пули ради него! Неужели ты не понимаешь? Он же предал тебя однажды и еще предаст! Господи, Венди, открой глаза: ты для него не человек, а комбайн, ты собираешь для него урожай, и на твою жизнь ему на-пле-вать! Чтоб он сдох! Ненавижу!
— Хватит! Артур, хватит!
— Он никогда, никогда, никогда не полюбит тебя.
— Это неважно, — солгала я.
— Бежим, — взмолился он. — Клянусь, я смогу тебя защитить.
— Пожалуйста, не надо. Ты знаешь, что я не…
— В последний раз прошу тебя. Венди! — И он крепко схватил меня за плечи и заглянул в глаза. В его зрачках полыхали огонь и боль. И в моих, наверное, он видел то же. Лицо его смялось в гримасе отчаяния. Ничего детского не осталось в этом лице. Ничего от прежнего Артурчика, беззаботного искателя приключений, весельчака и ловеласа. Я глядела в глаза незнакомого мужчины.
— Я помню каждое твое слово, — зло, сквозь зубы выговорил Артур, — каждую улыбку. Все эти три сезона — поминутно. Я знаю, сколько раз ты плакала в туалете кемпера. Я знаю почему. Он тебя не заслуживает, Венди, видит бог. Ну же, Венди! Прошу тебя!
Я зажмурилась.
Все эти годы прошли в ожидании, что эти слова скажет мне Отто. Не революции и всеобщего братства я жаждала, нет — своего, маленького девичьего счастья. Больше ничего. Я почти не помню свою жизнь до встречи с Отто — будто она мне приснилась.
Почему не он?..
Почему не с ним?..
— Артур, — пролепетала я, и тут он отважился на совсем не сказочный поцелуй.
Прошла, наверное, секунда. Обморочная, забвенная, запредельная секунда острого счастья, горячего желания и страха перед неведомым будущим.
А потом — время стронулось с невозможной точки равновесия, и моя рука толкнула Артура в грудь, а губы выдохнули:
— Нет.
Расширились горящие зрачки, смуглое лицо отдалилось, струя холодного воздуха из форточки пролегла между нами, разделив наши запахи.
«Прощай», — сказал он беззвучно. Не глядя, протянул руку к окну, и рама хрустнула и разделилась надвое, впустив ветер.
— Не надо, — сказала я. Слова прозвучали жалко.
Он легко, как могут только левитаторы и киношные вампиры, вспрыгнул на подоконник.
— Ты… — помявшись, выдавил он. — Ты…
Махнул рукой и шагнул в холодную мглу.