Белоснежка и семь апостолов

Артем

Макс гнал сто семьдесят.

После того как Дэн сообщил нужный адрес, он позвонил еще раз и рассказал, что к нему приходил Андрей Гаврилович. Собственной персоной. Быстро он оклемался, час прошел от силы, а он уже в строю. Дэн настоятельно советовал с ним разобраться. И чем скорее, тем лучше. Я велел не связываться. После решим, как с ним поступить. Меня злило, что я позволил этому человеку подобраться ко мне так близко, дать иллюзию приязни и взаимопонимания, почти заставить меня поверить в свою правоту. Нет, батеньки, нам не по пути. Из двух зол — революции инициированных низов и тотального контроля инициированных верхов — меньшим однозначно было первое. Хотя первое не исключало впоследствии второго.

Когда-то давно, еще до цирка, эта тема уже всплывала в наших разговорах с Отто. Если все проснутся, что будет дальше: магический тоталитаризм или магическая демократия? Демократия, твердил Отто. Революция неизбежна, говорил он, только вот при жизни мы вряд ли ее застанем. А хотелось бы — не зря же пропадать талантам. Я успокоил: нам-то бояться нечего, двадцать первый век на дворе, на костер, поди, не отведут. Пристроим куда-нибудь свои таланты без всякой революции.

— Э-э, брат, — сказал он, — не так все просто. Ну, ты пристроишь, я пристрою, но тем магам, кто народится завтра, тоже ведь надо будет куда-нибудь себя девать. А то, что они народятся, так ты не сомневайся, я людей насквозь вижу. Я вот иду по улице и вижу, что каждый младенец в каждой коляске — готовый маг; только подтолкни — и заработает моторчик. Все дети, понимаешь? Старики-то сплошь мертвые, и цветовуха у них плоская. И вот проснутся сегодняшние младенцы, а жить им при старых законах, при проржавевшей, под быдло заточенной, власти. Как ни крути, вскипит наш разум возмущенный рано или поздно. У меня вон — уже. Да и у тебя, как я погляжу. Только в том и загвоздка, что магов будить надо… Найти бы способ как.

Я сказал в шутку:

— Ну, мне же ты сумел растолковать, кто я и что мне делать, давай, дерзай, окучивай молодежь.

А он:

— Сколько я на тебя потратил времени, Артем? То-то же. Если каждого водить за руку по полтора года, то мы до волшебного будущего точно не доживем.

— Далось оно тебе, волшебное будущее. Радуйся настоящему. Ты ж психолог, ты всех этому учишь.

— Ага. Только вот нечему радоваться. Кому я сейчас нужен, кроме моих ребят? Я бы и рад их — каждого! — научить видеть, мне и ста лет на них не жалко, только ведь среди них сенсоров — раз, два, и обчелся. Сплошь телекинетики. Правда, в пятом классе есть у меня девчушка дивная, перспективная телепатка, вот только кто ж мне позволит с ней возиться по три часа в день?.. Еще заподозрят в педофилии, у нас народ пофантазировать любит, напридумывают черт-те чего.

— Давай-ка я нам еще коньячка наколдую, — попытался я сменить тему. Отто вынул из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой.

— Колдуй, колдуй, легче не станет.

— Ну а ты что предлагаешь?

— Что предлагаю? Предлагаю устроить глобальную инициацию. Почему мы должны прятаться? Притворяться такими, как все? Почему, если нас реально больше? Надо перевернуть этот мир к чертовой матери, точнее, помочь ему перевернуться, раз уж все к этому идет.

— Кишка у нас с тобой тонка, — усмехнулся я; мне все еще казалось, что он шутит.

После той попойки мы расстались на полгода, а потом он позвонил и вызвал меня в Екатеринбург. Я, будучи свободным писакой, собрался за полчаса и отправился делать репортаж с межрегионального форума молодежной инициативы. Народу туда съехалось тьма, талантливые ребята со всей Сибири и Урала. Отто привез двоих подопечных с научными докладами на какую-то экологическую тему. Тусовку тамошнюю он описывал в исключительно восторженных тонах.

— Вот где настоящие маги-то, — гремел он в трубку, — вот где элита! Артем, не поверишь, я вчера вошел в актовый зал и чуть не заорал «эврика!» Среди этих активистов такие экземпляры есть! Особенно в гуманитарной секции — музыканты, художники… Я тут, — он перешел на шепот, — отыскал девчонку одну, куда там нам с тобой — алмаз чистой воды. Приезжай, познакомишься.

У Отто был свой, мне недоступный, повод для радости: он обнаружил конкретную зависимость «цветовухи», как он выражался, от некоторых личностных качеств, в частности — от харизмы. Его, как психолога, это необычайно воодушевило. Жаль только, диссертацию на эту тему в приличном научном сообществе было не защитить. Люди артистичные, легко вступающие в контакт с аудиторией, притягивающие всеобщее внимание — вот кто должен был, по логике Отто, быть обладателями самых редких талантов. А если к этому добавить еще здоровое честолюбие и нотку авантюризма… Отто сделал мне комплимент, сказав, что и я в эту категорию попадаю.

Но талант из талантов — инициировать спящих магов — Отто обнаружил только у одной девушки, студентки какого-то захолустного педколледжа. Она, рассказал Отто, зачитала какой-то совершенно бесцветный доклад по методике развития музыкального слуха у детей раннего возраста, а потом бесподобно выступила на концерте с песней из репертуара исландской певицы Бьорк. Зал свистел, аплодисменты зашкаливали. «Настоящая артистка, инициированный маг и наша самая большая надежда», — охарактеризовал ее Отто.

На банкете по окончании работы очередного этапа форума он показал ее мне — невысокую бледную (во всех смыслах) блондиночку, хрестоматийную такую студентку из провинции. К моему удивлению, сам он знаком с ней не был. «Смеешься, что ли, Артем? Я ж ее напугаю до обморока. Давай сначала ты. Улыбнись по-голливудски, все такое. Скажи, что журналист, что хочешь написать ее историю». «А что за история?» — закономерно спросил я. И Отто рассказал, почему в родном городе ее знают как «Наташку-тореадора».

Профессиональный интерес сделал свое дело. Я без труда заманил «нашу надежду» за свой столик, развлек беседой, выслушал ее версию истории о быке Буяне, а потом как бы между прочим позвал присоединиться к нам Отто.

И стало нас трое.

Она показалась мне бестолковой и наивной. В сущности, с тех пор мое мнение о Венди мало изменилось. Вне сцены она самая что ни на есть заурядная девчонка. Но стоит ей почуять публику — преображается до неузнаваемости, делается раскованной и уверенной, легко импровизирует, притягивает внимание, чувствует драматургию номера и безошибочно расставляет акценты.

О своем втором даре, который разглядел Отто, она не подозревала.

Будь я на его месте, ни за что не стал бы нагружать ее историями о грядущей магической демократии. Но Венди на удивление быстро обратилась в новую веру и выказала горячее желание содействовать осуществлению мечты Отто. И стало ясно, что в ее жизни до сих пор не было впечатлений сильнее, чем пресловутое укрощение Буяна, а она жаждала настоящих приключений. Вот так все оказалось просто. Отто, конечно, понял это раньше меня.

Мысль о цирке вроде бы пришла в голову ей. Хотя позднее она утверждала, что это был Отто. Впрочем, не суть важно, кто озвучил это первым.

Дальше все сложилось, как мозаика для малолеток. Отто выследил среди молодняка нескольких «перспективничков», свел их со мной и Венди, заинтриговал до треска в волосах и отпустил по домам, наобещав, как Карлсон, с три короба. Троих (Артура Саркисова, Влада Новака и Диму Хохлова) он позже обработал на пару с Венди, уже без моего участия. Я к тому времени увлеченно строчил бизнес-план под руководством консультанта Дэна.

Первое время у цирка не было конкретного названия. Просто Волшебный цирк. Потом, когда Венди разродилась наконец коронным номером с шестью кошками, мы решили назваться цирком Белоснежки. Того, что кошек было шесть, никто не замечал.

Пита Отто нашел сам, а Чжао прибился к нам в середине первого сезона. Просто пришел после выступления за кулисы и на благородном литературном русском языке попросил взять его в труппу. Это был перст судьбы, решили все, когда сообразили, с чем имеют дело. Чжао оказался первым и пока единственным метаморфом, которого я видел в деле.

Он и добавил Венди седьмую кошку. Ее назвали Сяо, что по-китайски значит «маленькая».

…Воспоминания ненадолго отвлекли от животной тревоги. Грызла одна мысль: опаздываем. Мозговая ложноножка больше не давала о себе знать, хоть я отдал бы все что угодно, чтобы только еще раз нанизать на нее секунды и заглянуть в грядущее.

Артурчик сгрыз все ногти.

Только Макс без видимого напряжения делал свое дело, ему приходилось бывать и не в таких переделках, насколько я знал от Дэна.

Наконец показался особняк, на который указал Дэн. Маленький и довольно уродливый дворец с пыльными гипсовыми львами у ворот. Выйдя из машины и поговорив с местными, мы уже через пять минут знали, что зверинец разорен, животные обезумели и разбежались кто куда. Суеверные смотрители решили сперва, что это знак — так животные ведут себя перед землетрясением или ураганом; потому готовились к худшему. Хозяин высказал более правдоподобную и прагматичную гипотезу — из-за недосмотра персонала животные заразились бешенством или еще какой-то дрянью, — потому вызвал санинспекторов и на всякий случай живодеров.

На мой вопрос, не встречалась ли им незадолго до этого происшествия черная «Волга» с необычным номером В 276 ИУ 124, ответом были только нервные смешки.

Запрыгнув обратно в машину, мы вернулись на трассу. И вскоре увидели понуро бредущих нам навстречу верблюдов. Двоих, как и было в моем видении. Мы сбавили скорость. В сумерках метрах в трехстах впереди показались несколько стоящих у обочины машин. Сзади залилась сирена. Я велел Максу остановиться. Мимо — к скоплению машин — просвистели автомобили «скорой помощи» и милиции.

Мы с Артурчиком переглянулись и подумали об одном и том же. Он рванулся открыть дверцу.

— Стой. — Я ухватил его за рукав. — Тебя могут узнать.

— Они вряд ли будут любоваться небом, — возразил он, — Я зайду сверху, в случае чего сразу вернусь.

— Будь осторожен.

Он хмыкнул и вышел на дорогу. Огляделся, запахивая куртку. Пропустил мимо еще две машины, выждал, пока они отъедут на достаточное расстояние. А потом мгновенно исчез из виду. И когда я высунулся и задрал голову посмотреть, то на миг потерял чувство реальности: у меня на глазах облик Артурчика перестал быть человеческим; его охватил пульсирующий кокон тусклого голубого света, силуэт фигуры пропал, растворившись в этом мутном мерцании, и он понесся по небу бледной кометой. Питер Пэн превратился в фею Динь-Динь. Секунда — и он исчез. Только сейчас я перевел дух.

Его не было страшно долго — две сигареты (я одолжил их у Макса) и пять взглядов на циферблат часов.

Потом он упал с неба так же внезапно, как и отбыл.

Глаза горели еще безумнее, чем тогда, в подъезде.

— Ее там нет, она сбежала.

— Ну?

— Что там случилось, не знаю. Машина разворочена. Господи, передок просто в клочья, оторван напрочь… Номер тот самый. При мне одного из пассажиров упаковали в «скорую» — у него что-то с ногой. Я как его увидел, зашторился железобетонно, потому что видел уже этого телепата в Красноярске, когда мы с Венди по крышам скакали. Второй до «скорой» своими ногами дошел. И еще была там девка с расквашенным носом, тоже, кажется, телепатка, она орала в телефон, что типа объект сбежал.

— Как давно?

— Не знаю.

— Куда не говорила?

— Сказала, что Венди ускакала на лошади, приехавшим ментам указала вон туда, а потом, сучка, стала твердить, что стреляла и, кажется, попала. Я ее чуть не придушил. Им сейчас пришлют людей, будут все здесь прочесывать… Артем, я… мне страшно.

— Хорошо, так. Отъедем туда, куда указала телепатка. Искать ее, Артурчик, придется тебе — ты у нас поддержка с воздуха вместо вертолета.

Он только кивнул.

Мы съехали с дороги в поле. Стремительно темнело. В холодном воздухе отчетливо пахло зимой. Тишину нарушал только ветер.

Мы договорились, что дольше десяти минут он в воздухе находиться не будет. Десять минут — и контрольное возвращение. И так до победного. Если в его отсутствие нам придется сняться с места и он не увидит машины — чтобы летел прямиком к Дэну, адрес он затвердил.

Хуже нет, чем ждать и догонять. А если приходится делать и то и другое одновременно как сейчас, то и вовсе сквернее не придумаешь.

Пошла одиннадцатая минута, а его все не было. Я закурил еще одну сигарету. Бросил, сделав пару затяжек.

На тринадцатой минуте над деревьями впереди отчетливо зажглась светлая точка. Артурчик спланировал к машине, на миг погасил кокон, без слов помотал головой, взмыл вверх и исчез.

Я заново засек время. В голове стучало. Как будто работал секундомер. Тик-тик… тик-тик… Давай, Бэтмен, не подведи.

Пять минут. Семь. Девять.

Голубая комета наконец снова замаячила над деревьями. Артурчик летел низко и неровно. Метрах в десяти голубой кокон опустился на землю, вспыхнул и раскрылся. Из него на меня шагнул Артурчик. На руках он держал девушку. Я не узнал бы ее, если бы не был уверен, что это Венди. Голова на тонкой шее запрокинута, глаза закрыты, длинные волосы разлитым молоком светятся на черной Артурчиковой куртке. Одежда влажно блестит, и даже в темноте видно, что это кровь.

— Помоги, — выдохнул Артурчик.

— Живая? — только и спросил я.

Артур ошалело закивал.

— Макс, аптечку давай!!! — заорал я.

Артурчик осторожно передал мне свою ношу, скинул куртку и разостлал на траве перед машиной. На нее мы положили Венди. Макс зажег фары и вылез с аптечкой.

— Огнестрел, — сказал он, мельком взглянув на Венди, — Жалко девку. Дайте-ка я… — Щелкнул ножом и принялся разрезать ей рукав голубой блузки.

— Я бы не заметил ее в темноте, — с дрожью в голосе зашептал Артурчик, — ни за что бы не заметил, если бы не заржала лошадь… Она поправится?

— Хорошо, что навылет, — констатировал Макс, заголив ей руку до плеча. — Плохо, что задет нерв, кость перебита и большая кровопотеря. К доктору надо. Артем, передай салфетку… Я знаю одного, он меня пользовал, когда мне бок порезали. Хороший дядька и возьмет немного. Бинт давай, ага…

Тут я увидел, что у Венди открыты глаза. В них не было ни мысли, ни выражения.

— Свои, Венди, — тихо сказал я. — Это мы. Все в порядке. Сейчас я тебе промедольчику наколдую, потерпи…

Она разлепила губы, со свистом вздохнула и залепетала что-то неразборчивое.

— Это английский, — повернулся ко мне Артурчик и повторил за ней: — «Every nerve that hurts you heal deep inside of me. You don't have to speak. I feel…»[15] Это английский. «Ты лечишь мне каждый нерв глубоко внутри, что причиняет боль…» Что-то вроде… Почему английский? Что это с ней?

— Это шок, — сказал Макс, заканчивая бинтовать.

— State of emergency, — отчетливо произнесла Венди.

— Что это значит? — переспросил я Артурчика.

— «State of emergency»? «Чрезвычайное положение».

— Бред какой-то…

— Я же говорю — шок. — Макс закрыл аптечку и выпрямился. — Заворачивайте вашу девицу в куртку, а хорошо бы еще во что-нибудь потеплее. И едем.

— Артурчик, садись назад, голову Венди положи к себе на колени. Я впереди сяду.

Артур послушно нырнул в салон. Когда я поднял Венди и понес к дверце, она пропела мне в самое ухо:

— How beautiful… to be[16]