Белоснежка и семь апостолов

Кузнецов

Объект номер девять вышел из подъезда и направился к машине, в которой ждали его братки. Братки были в отключке.

Вот он дошагал до машины, подергал ручку, недоуменно постучал костяшками пальцев в стекло водителю. Наклонился, присмотрелся. Понял.

Ну вот, теперь мой выход.

Я привстал со скамейки и помахал ему:

— Денис Андреевич! Не соблаговолите на пару минут?

Узнал, но не испугался. Только плотней зажал под мышкой черную папку.

— Подходите, подходите, не высматривайте снайперов в кустах. Я один.

Он подошел. Протянутую для приветствия руку проигнорировал. Присаживаться рядом тоже не стал. Пришлось вставать мне.

— Ну, здравствуйте, — улыбнулся я. — Мы с вами уже заочно знакомы, не так ли?

Холодные светлые глаза уставились мне в лоб.

— Знакомы, — глухо ответил он и добавил с плохо скрываемой досадой: — Пожалел вас Артемка.

Я, наверное, изменился в лице.

— Вы, конечно, догадываетесь, что меня к вам привело. А я в свою очередь догадываюсь, куда вы меня намереваетесь послать.

— Не догадываетесь, — заверил он.

— Я опущу приличествующие церемонии, вы позволите? Сразу к делу: у вашего друга крупные неприятности. Я могу ему помочь. Более того, я хочу ему помочь. Несмотря на то, что некоторое время назад мне ясно дали понять, что на компромисс рассчитывать не приходится.

— Плохо, видимо, дали понять, доходчивее надо было, — сказал он без выражения, как бы между прочим. — И раньше — сразу, как вы Артему мозги начали пудрить. С базой данных МЧС ловко было придумано, только вы все равно ничего не выиграли.

Я уже переключился от созерцания его лица к наблюдению за его нервным полем; в последнее время это стало происходить почти неосознанно, вошло в привычку и перестало вызывать угрызения совести. Он был встревожен, импульсы метались в голове, но не хаотично, не панически — упорядоченно. Почему-то я знал, что по-другому у него не бывает. Такая картинка обычно наблюдается в голове либо у ученых, либо у сильно набожных людей, а он вряд ли относился к категории богомольцев. Любопытно.

— Меня искренне интересует: вы-то, Денис Андреевич, человек не обращенный, зачем им потворствуете? Вам-то что с этого? Нет, я понимаю, доходы с незаконного оборота драгметаллов карман греют, но вы и без этого вряд ли были бедным человеком, мм? Тогда почему?

— Вы знаете почему, — сощурился он. — Нету вариантов. Артем — мой друг.

— Вот что меня действительно поражает во всей этой истории, так это масштаб влияния пресловутого человеческого фактора, будь он неладен. Все с кем-то в дружбе, все кому-то делают одолжение. Горинец, здравомыслящий и ответственный человек, возит по стране оружие почище ядерной бомбы — ради дружбы и любви к искусству. Даже я, плюнув на все должностные инструкции, пасу его, как дитя малое, вместо того, чтобы засадить поглубже, как он того заслуживает, потому что статей на нем — как шариков на новогодней елке. Артисты его (тоже, видимо, из самых благих побуждений) плодят по стране аномалов. А вы и ваша криминальная корпорация старательно их покрываете — разумеется, потому что они друзья и исключительно хорошие люди. Прямо роман-утопия о всеобщей любви и дружбе. Не находите? — Он изобразил зевок. — Денис Андреевич, система — очень консервативная машина, но и она рано или поздно развернется по ветру. Там, — я ткнул пальцем вверх, — уже работает комитет, чья цель — обратить ситуацию на благо государству. А с государством ни я, ни вы, ни Горинец со своей бригадой тружеников не потягаемся. Времени все меньше. Когда за аномалов возьмутся всерьез, вести переговоры никто не будет. Кто не с нами — того в расход, иначе у нас в стране не бывает. И пока за вами не пришли, как за преступником, коим вы с юридической точки зрения и являетесь, я предлагаю вам покровительство — да-да, не смейтесь, — в обмен на услуги посредника.

— С юридической точки зрения, — спокойно сказал он, — я честный бизнесмен. Плачу налоги (в том числе и на ваше жалованье), отстегиваю на благотворительность. Мои покровители — люди достойные и надежные, и такие же достойные и надежные у меня друзья. Вам мне предложить нечего.

— Странные у вас представления о достоинстве и надежности. Ваш покровитель Лауреат… Ну да ладно. В таком случае обратимся вновь к приснопамятному человеческому фактору. Вы ведь, будучи Другом с большой буквы, не хотите, чтобы Горинец пострадал по вашей вине? А все идет к тому, что на цирк просто-напросто натравят спецназ. После того как глотатель огня Петр Цыбульский убил двоих сотрудников органов, у меня иссякли все аргументы против применения насилия. И когда мне в следующий раз зададут вопрос, какого, собственно, черта преступная группировка, известная как Волшебный цирк Белоснежки, до сих пор на свободе, я перестану церемониться и дам отмашку своим терминаторам; артистов неделикатно повяжут и засадят в места столь непривлекательные, что по сравнению с ними Колыма покажется Мальдивами. У наших яйцеголовых на них свои виды. Так что Белоснежке и ее гномам светит судьба подопытных крыс — пожизненно, без права на звонок адвокату. И просидит ваш друг Горинец до гроба в каком-нибудь бункере в браслетах и с проводами в голове. А вас, не обращенного пособника, как материал для науки бесперспективный, спишут.

— А можно поинтересоваться, что у вашей могучей кучки на меня есть? А? Может быть, признание, явка с повинной? А? Десять томов уголовного дела? Не слышу?

— Десять не десять, но уж точно потолще вашей папки. Кстати, а что у вас там, можно полюбопытствовать? Бухгалтерия благотворительного фонда «Горинец энд компани»?

— Нет на меня ничего, и вы это знаете лучше меня. И Горинцу светит в худшем случае мошенничество. А закона о волшебстве ваш комитет еще не издал, так? Давайте чуток пофантазируем. Ну загребете вы всю труппу. А однокашники Горинца поднимут на уши четвертую власть, прополощут процесс в каждой газетенке отсюда и до Парижа и состряпают такое общественное мнение, что на защиту циркачей выйдет каждая домохозяйка. Ну и, доводя ситуацию до абсурда (до этого, хочется думать, все же не дойдет), можно предположить, что судьба цирка будет решаться на высшем уровне, а вам спустят директиву: отпустить благородных артистов на все четыре стороны, дабы не портить отношения с Евросоюзом, странами Ближнего Востока и, скажем, Латинской Америки. Продолжать?

— Лихо вы завернули. Вам бы, Денис Андреевич, книжки писать. Донцову с Марининой обставите. Вам все кажется, что, покуда проценты с золота Горинца путешествуют из банка в банк по протоптанным дорожкам, менять в жизни ничего не нужно. Опомнитесь тогда, когда останетесь единственным хомо сапиенсом среди аномалов, а им начхать будет на ваше золото и ваши мелкие человеческие нужды. Так будет, поверьте мне, если позволять циркам вроде горинцовского безнаказанно колесить по стране.

— Нет, а вы-то что предлагаете? Отстреливать их, чтоб заразу не разносили?

Я сложил пальцы буквой «с» и пустил вольтову дугу.

— Не получится отстреливать. Уже не получится. Артисты постарались на славу. Пахали, как стахановцы. Нас, Денис Андреевич, неизбежно станет больше, чем вас. К власти придем мы. Законы будут переписывать под нас и в наших интересах. И в этом новом обществе рудиментам вроде вас будет трудно найти себе место. Давайте дружить. Не хотите работать в нашей конторе — не надо, бог с вами. Переговорите с Горинцом, пока еще кто-нибудь не погиб — вот все, чего я прошу. Это безумие надо прекратить.

— То, что ваша контора столько лет вытворяла в стране, было безумием безо всякого волшебства. Представить себе боюсь, что начнется, если у гэбэшников в арсенале появится еще и это. — Он скосил глаза на извивающуюся молнию у меня меж пальцев. — Лучше уж быть рудиментом, живым трилобитом, да кем угодно, только бы подальше от вашего брата. Меня вам в корки не закатать, и за Горинца скажу — с ним тоже номер не пройдет. Комитет ваш хваленый раскачиваться будет еще триста лет, потому что там, — он повторил мой жест, — сидят безнадежные старые пердуны, и их совсем не радует перспективка остаться рудиментами при вашей власти. А пока ваш хваленый комитет раскачается, Горинец уже получит заслуженного артиста. Спускайте своих гоблинов хоть сейчас. Кстати, могу адресок одной фирмы подсказать — по дружбе, — неплохие гробы ребята делают. Оптовикам скидка. Запишите, вам пригодится.

Если бы этот разговор состоялся вчера или позавчера, я бы его отпустил с миром. Клянусь, отпустил бы. Даже не стал бы напрягать свой немногочисленный штат искать на него улики. Но сегодня у меня уже: А. Было на руках два гроба. Б. Горинец, к моей великой жалости, не оправдал надежд. В. Коллеги из Московской области доложили о крепнущей в их краях секте Нового Преображения, в которой неофиты обращались во время причастия каким-то неведомым образом. Две трети членов аномалы, кто обратитель — неясно и привлечь не за что. Безобидные ангцы, мать их, работяги и благотворители.

В машине замычал кто-то из братков. Объект номер девять оглянулся, потом перевел взгляд на часы и произнес:

— У вас все? Тогда я пошел.

— Прощайте, — ответил я без жалости.

Когда машина скрылась со двора, я зашел в его подъезд и поднялся к двери квартиры номер сорок восемь.