Артем

— Э! Вставай! Подъем! Але!

Я открыл глаза. Надо мной здоровенной нескладной башней возвышался Макс.

— Который час?

— Шесть. Хорош чалиться, бегать пора.

— Бегать?

— Ну договорились же вчера. Сам же просил тебя спортом занять. А спорт начинается с утренних пробежек трусцой. Я тебе подарок принес.

И Макс продемонстрировал пару новых, неприлично белых и неприлично больших кроссовок. Я поднялся, натянул шорты и футболку. Господи, на что я напросился…


В то утро я думал, что мои легкие останутся на асфальте — черная мокрота начала вылетать из меня уже в начале второго витка вокруг нашего квартала. В конце третьего я был уверен, что умру через пару метров. В начале четвертого я поклялся бросить курить. Макс бежал рядом совершенно невозмутимый и, казалось, даже не сбился с дыхания. По счастью в это утро мы ограничились четырьмя кругами. А потом прошли еще круг спокойным шагом, чтоб восстановить дыхание. Когда мы наконец остановились, я с облегчением уселся на асфальт и тут же получил пинка от Макса.

— Подъем! Встань прямо. Ноги на ширине плеч, руки в замок, разминаем кисти.

Кроме кистей были размяты локти и плечи. Еще мы делали приседания. Наклоны — тут я мог собой гордиться, мне почти удалось дотянуться до носков новых кроссовок. Но когда начались отжимания на кулачках, я не сдюжил и завалился на бок из упора лежа, облизывая содранные об асфальт костяшки пальцев. Макс непрерывно ругался, обзывал меня тряпкой, холодцом, размазней и всякими другими совсем уж неприличными словами. Я очень живо вспомнил нашего старшину Прокопенко, родившегося в Тамбове и весьма доходчиво вбивавшего нам в головы, что именно там находится центр Вселенной. Когда упражнения закончились, у меня дрожало все — от пальцев рук до ягодиц. Макс посмотрел на меня с уважением:

— А ты молодцом. Не жаловался. Ты в армии был?

— Был. Но я с «вышкой» ходил, на год. И попал почти сразу в штаб. Так что особо не напрягался.

— Ясно. Ну, пошли завтракать, что ль.

Так в середине августа начались мои тренировки с Максом. Он каждодневно устраивал мне зарядку, постепенно повышая нагрузку. Через две недели я перестал выкашливать легкие во время бега. И даже умудрился отжаться тридцать раз — десять на растопыренных пальцах, десять на кулачках и десять же по-простецки на ладонях. Тогда же Макс авторитетно заявил, что мне пора заняться боксом.

— Я сперва думал тебя к себе на танцы затащить, но ты корявый слишком, нет в тебе нужной пластики. А вот для бокса подойдешь — костяку тебя мощный, голова работает. Суперскорости, конечно, не покажешь. Технику тоже путем не освоишь — старый уже. А вот удар тебе поставят — пригодится в жизни.

С этого момента жизнь моя протекала сугубо по распорядку: подъем в шесть, утренняя пробежка с разминкой, каша на молоке на завтрак, два часа в компании перчаток, мешка, скакалки, тренажеров и прочих атрибутов боксерского зала, обед и два часа отдыха. Потом я был практически свободен, если, конечно, не считать того, что трижды в неделю по вечерам Макс гонял меня еще и в бассейн. Ел я как блокадник, попавший в санаторий, спал как убитый по десять часов. В какой-то момент я поймал себя на том, что не помню, когда последний раз курил. Это меня изрядно удивило. Я обыскал квартиру и нашел запылившуюся початую пачку. Сунув в рот сигарету, я занялся поисками зажигалки и в какой-то момент осознал, что уже курю. Затушив сигарету, я тут же схватил следующую и, пристально глядя на ее кончик, затянулся. Она затлела. Пирокинез покорился.

Бокс пришелся мне по вкусу. Более того, у меня неплохо получалось. Мой тренер — коренастый дагестанец-полутяж с непроизносимым именем Абдул-Меджид Зайбулаевич — постоянно сетовал, что я поздно ему попался. Он говорил своим более молодым и более перспективным, чем я, подопечным:

— Смотри на Артема, да! Видишь его? Тэхники нэт, скорости нэт, но он бой читает, он твои мысли читает, понимаешь?

Последнее было гораздо ближе к правде, чем казалось тренеру. У меня никогда не получалось читать мысли (хотя Отто и утверждал, что моя «цветовуха» подразумевает наличие этой способности), но после занятий боксом мой молодой и непредсказуемый дар предвидения и недоразвитая телепатия образовали своеобразный сплав. Я научился читать намерения спарринг-партнеров и предвидеть их действия. Правы были монахи легендарного Шаолиня: путь к духовному совершенству лежит через совершенство физическое. Впрочем, техника и скорость у меня тоже появились вопреки всем Максовым и тренерским прогнозам. Удар мне тоже поставили. Да вдобавок я оказался скрытым левшой. Зайбулаевич прыгал вокруг меня и кричал, что таких, как я, — один на миллион, что я бездарно просадил половину жизни и что мне срочно нужно начинать готовиться к краевым соревнованиям. Я, естественно, отказался, не без сожаления, но твердо. Зайбулаевич же поимел довольно неприятный разговор с Максом, в ходе которого ему было пояснено, что про талантливого возрастного новичка трепаться не следует. В качестве аргументации были приведены имя Семена Тиграновича и пачка стодолларовых бумажек. С этого дня тренер перестал ставить меня на спарринги с кем-либо, кроме себя. А на следующей неделе, чтоб не светить, перевел в женскую группу.

Несколько раз Максим вывозил меня за город с целью обучения стрельбе из пистолета. Урок мне понравился — приятно было держать в руке холодный хромированный вальтер, ощущать отдачу, чувствовать запах пороха, грозно клацать затвором. Собственно, клацанье затвором оказалось единственным, что мне удалось освоить на должном уровне. В плане же попадания в цель… увы, я оказался, по выражению своего инструктора, «охренительно секат» — отстреляв чуть не сотню патронов, я умудрился не промазать только дважды.

А по вечерам я начинал собственные тренировки. В основном эксперименты проходили в области привычной трансмутации — укротить стихийность своего пророческого дара мне так и не удалось, пирокинезом я только прикуривал (страшно было в квартире браться за что-то более серьезное), а сплав пророчества и телепатии приходил только на ринге. Зато с моим главным талантом успехи были налицо: несколько раз удалось повторить фокус с превращением неоднородной субстанции (окурки и кухонный мусор) в однородную плотную и рассыпчатую мелкодисперсную. У меня получилось сделать из жидкости газ (превращал пиво в пары лимонного масла), хотя раньше я был уверен, что трансмутация подчиняется закону: жидкое в жидкое, твердое в твердое, газ в газ.

Пару раз я проделывал с самим собой фокус с гексеналом. Если давешний таксист испытал то же, что и я (двадцать минут сна, быстрое пробуждение и еще полчаса вялости и тошноты), то все прошло по плану. Но возможно, что второпях я переборщил — превысил дозу или наколдовал его слишком быстро. Позднее я навел справки — гексенал полагалось вводить медленно, и во время экспериментов на себе я это учитывал (насколько позволяла ясность сознания). При быстром введении препарата существовала опасность остановки дыхания. Меня утешало одно: таксиста в любом случае нашли быстро, и даже если он не дышал к тому времени, его наверняка спасли…

Хотелось отработать технику на ком-нибудь еще. После долгих уговоров Макс согласился выступить подопытным кроликом, но лишь с условием, что я заменю гексенал на старый добрый медицинский спирт. Честно, я бы предпочел гексенал. Но Макс был непреклонен: никаких незнакомых и опасных веществ. Разузнав, для чего, в каких дозах и какой концентрации применяют спирт внутривенно, я решил не рисковать и пойти на обман. Я вырубил его препаратом, который кололи мне, когда делали перевязки при ожоге ноги (было дело лет десять назад). Как он называется — не помнил, помнил примерно дозу и, естественно, действие. Отключает эта штука всего минуты на три-четыре, но этого мне было достаточно.

С Максом все прошло гладко. Во время этого эксперимента я уяснил, что мне необходим зрительный контакт с объектом, кровь которого я собираюсь трансмутировать, — из-за угла не получилось.

Макс, очнувшись, безошибочно разгадал мой трюк, назвал меня жуликом, страшно обиделся и наотрез отказался от продолжения опытов. К величайшему моему сожалению.

Дальше пришлось тренироваться на бездомных собаках и помоечных крысах — они очень здорово помогли мне отточить реакцию, а однажды даже удалось вырубить голубя на взлете (боюсь, навсегда).

За всеми этими упражнениями почти незаметно надвинулось десятое сентября — мой день рождения.

Отмечали скромно с Максом, Дэном и Чжао, которому я обрадовался как родному. Он приволок с собой огроменный китайский баул, битком набитый одеждой.

— Вот, держи! Я как истинный сын Поднебесной сделал три вещи: джинсы, кеды и магнитофон.

Дэн с Максом заржали, а я полез в сумку разбирать подарки. Чжао немного слукавил — магнитофона среди подарков не оказалось, зато там были три пары новых джинсов, свитер грубой вязки, черная вельветовая куртка, пара высоких ботинок, несколько футболок и ворох других изделий китайской текстильной промышленности. Был и приличных размеров пластиковый контейнер со свининой в кисло-сладком соусе. Но большую часть баула занимала новенькая боксерская груша («Это от меня», — пробурчал Макс), которую я тут же привесил в дверном проеме и с огромным удовольствием помолотил.

— Ладно, Тайсон, пошли праздновать! Не пробовал, поди, такого раньше, — и Дэн продемонстрировал солидную квадратную бутылку с темной жидкостью, — подлинный односолодовый виски — напиток настоящих джентльменов. Ты, как поклонник английского бокса, должен заценить.

Мы уселись на кухне и отдали должное виски, китайской свинине, а также припасенным у меня в холодильнике сыру с плесенью и фруктам.

Когда первый голод был утолен, Дэн вытащил из внутреннего кармана ультрамариновый металлический тубус, похожий на какую-то гламурную торпеду, и с пафосом сюзерена, посвящающего оруженосца в рыцари, вручил его мне.

— Сигара, — пояснил он, увидев мое непонимание. — Доминиканская!

— Спасибо, Дениска! — Я развинтил тубус и понюхал сигару, аромат был волшебный — отличный подарок.

— Это не подарок, дурик. Вот подарок. — Он протянул мне конверт из грубой желтоватой бумаги. — Открывай.

— А что там?

— Открывай, — повторил Дэн.

В конверте лежал ключ зажигания и генеральная доверенность на его машину.

— Дениска, да ты охренел!

— Да ладно, — Дэн смутился, — я все равно собрался новую брать.

— А я вот как умею, — совершенно невпопад заявил пьяненький уже Чжао и, не вставая с места, зарядил удлинившейся рукой по моей новенькой груше.


А потом в моей довольно однообразной жизни появилась Инга.

Я был настолько поглощен боксом, что даже не сразу ее заметил. Впрочем, вне спортзала я вообще вряд ли обратил бы на нее внимание — она была из тех, для кого гламур — стиль жизни. Такие девушки, кажется, даже спать ложатся в макияже. И просыпаются с не помятой укладкой и не растекшимися тенями. Выглаженное в спа-салоне лицо, дорогая вычурная стрижка, цвет волос явно не свой, а созданный старательным парикмахером, модельная фигура, хорошая осанка. Все женщины этого типа в большей или меньшей степени напоминают кукол. На меня их шарм не действует. Меня привлекают более живые, более простые, что ли. А с девушками из породы «невеста олигарха» я всегда начинаю чувствовать себя неуклюжим придурком.

Но мне повезло увидеть ее на тренировке. Само по себе странно, что она занималась боксом, а не считала сожженные калории в каком-нибудь престижном тренажерном зале. На ней была простая практичная одежда темных тонов: широкие черные тренировочные штаны и мешковатая синяя майка, а волосы были убраны под трикотажную шапочку. Она работала по мешку, и было видно, что сейчас ей наплевать на все, кроме бокса. Именно в тот момент я понял, что вкладывал великий чемпион в слова: «порхать как бабочка»[10]. Она действительно порхала, немного неуклюже, но совершенно очаровательно. Вдруг она вздрогнула, повернулась ко мне — у нее были большие серо-стальные глаза, — и метнула в меня такой взгляд, что я инстинктивно зашторился.

— Судя по тому, что ты занимаешься с нами, к мальчикам тебя не взяли, — заявила она, заметив мое смущение, но не язвительно, а как-то весело.

Сначала меня растянуло в идиотской улыбке. Потом я вспомнил, как выгляжу (неопрятно обросший, давно не бритый тип в потной майке и шортах с неистребимым пятном от кетчупа). Потом я, кажется, покраснел. Она фыркнула и вернулась к порханию вокруг мешка. И тут у меня вырвалось:

— Ты неправильно ноги ставишь при левом свинге. — Она снова воткнула в меня свой взгляд, и мне пришлось пояснить: — Смотри, когда ты идешь влево, ты ставишь ногу вот так. — Я изобразил ее постановку. — Если ты промахнешься, то не успеешь уйти от контратаки и нарвешься на прямой. Видишь? Попробуй вот так. — Я совершенно беззастенчиво, сам себе удивившись, подошел, прихватил ее за бедро и развернул ногу в правильную позицию.

— Ну ничего себе! — присвистнула она, — Ты что, новый тренер?

— Не, — я улыбнулся, — просто… вижу и все.

— Везет тебе, давно, наверное, занимаешься. — Она тоже улыбнулась и протянула мне руку в легкой снарядной перчатке. — Инга.

— Артем. — Я пожал ей запястье. — Ладно, работай, не буду мешать.

— А я закончила уже, пойду душ приму и домой.


Она поймала меня уже на улице. Я садился в машину, когда она вышла из зала — уже в цивильном, умело и аккуратно накрашенная. Волосы приятного светло-каштанового оттенка, выпущенные из-под шапочки, сложились в замысловатую стрижку с длинными прядями по вискам и челкой клинышком.

— Любишь японскую еду?

— Да. — Я немного растерялся.

— Так пошли сасими пожуем, тут одно место есть…

Я совершенно обалдел от такого напора:

— Инга, я… я не могу…

— Испугался, что ли? — Она вызывающе отставила ногу. — За ляжки меня лапать не боялся!

— Я не могу — у меня еще дел куча сегодня. — Дел у меня не было, но я следовал указанию Дэна свести внешние контакты к минимуму.

— В субботу вечером?

— А сегодня суббота? — Я действительно удивился.

— Симатта![11] — фыркнула Инга, и я догадался по интонации, что это было ругательство. — Захочешь встретиться — позвонишь.

Она протянула мне визитку, развернулась и рванула по диагонали через дорогу. Я не читая сунул карточку в карман. Я не позвоню. Хотя, черт дери, у меня не было секса уже… да давно, чтоб мне сдохнуть. А тут все складывалось прямо… да. Но с другой стороны, обвинять некого — сам яму выкопал, Артем Германович, сам в нее и упал. Я пересилил себя, завел мотор и поехал домой. Всю дорогу я боролся с искушением залезть в карман, достать визитку, мобильник и позвонить.


Естественно, я ей не позвонил. Однако через несколько дней я опять застал ее танцующей вокруг мешка. Инга улыбнулась и помахала мне перчаткой. Я снова разулыбался как подросток, которому первый раз удалось закадрить девушку, и тут же схлопотал мощнейшую подачу от Зайбулаевича.

— Э-э-э, родной, ты чего, да? — возмутился мой тренер. — Хватит о дэвках думат! Сначала работа, потом дэвки, да!

— Извините, Абдул-Меджид Зайбулаевич. — Я потер отекшую скулу. — Больше не буду.

— Болше нэ буду! — передразнил он. — Нравится дэвка, иди познакомся. Нэ нравится — нэ смотри, да.

— Да знакомы мы уже.

— Э-э-э-э! — расплылся тренер. — Тогда бэги лед к морда прикладывай и на ужин дэвка зови! Не дэвочка, пэрсик! Какой взгляд, а? Нэ глаза — лазэры. Хватит на сэгодня — назанимались.

Отмокая в душе после тренировки, я продолжал борьбу с собой. А вдруг Инга — это действительно тот шанс, который выпадает раз в столетие? Вдруг вот оно, мое маленькое счастье, не зависящее от картины мира, от революций-хренолюций, от бандитов, милиции или КГБ?

И тут меня накрыло: я остро ощутил, что мир стал узким и давящим, маленьким и тесным, как лифт, — моя квартирка-кишка, подвальный боксерский зал, паранойя как норма жизни… Спокойствие, которое подарили мне занятия спортом, оказалось кратковременным. Встречи с красивой девушкой хватило, чтобы понять, насколько все плохо. Снова стало страшно, почти как в тот день, когда ребята играли в догонялки с неизвестными на черном «мерседесе».

Пока цирк работал, казалось, что последствия нашей подрывной деятельности — это далекое будущее. Казалось, есть время подготовить себя к тому моменту, когда наш революционно-магический рычаг найдет свою точку опоры и мир перевернется. Я никогда — никогда! — не пел в унисон с остальной братией «даешь революцию прямо щас». Я боялся их оголтелого энтузиазма. Но сама идея всегда была мне симпатична. Все по-честному: родился магом — колдуй. Но сам момент переворота, момент начала лавины, обвала, эпидемии, цепной реакции… его я хотел бы максимально оттянуть. Я вдруг отчетливо осознал, что в последние три года у меня совершенно не было времени толком задуматься о том, что будет между суетливым (гастроли, беготня, суета, долгие телефонные переговоры, планы, сметы, заметки) настоящим и большим светлым (все люди маги, все маги братья!) будущим. Я никогда не пытался представить, в какой момент суетное сегодня станет счастливым послезавтра. А завтра-то что? Я представил себе это завтра и понял, что, во-первых, оно наступит уже скоро, а во-вторых, оно вряд ли — ой, вряд ли! — закончится титром «хеппи энд». Если, конечно, никто не перепишет сценарий.

Было тоскливо от того, что нельзя поговорить с Отто. Было страшно за ребят. Аза Венди было страшно вдвойне — если ее жизнь поломает необратимо, кончится наш цирк и начнется театр трагедии.

А, гори оно! В конце концов, должно и у меня в жизни быть что-то помимо постоянной тревоги и изматывающих физических упражнений?..

Решено. Я вышел из душа, вытерся, оделся. Осмотрел свое отражение в зеркале. Н-да… морда стала совершенно уголовной, еще синяк этот, от тренера полученный. Но в целом… наплевать, как говорится, что я небрит…


Полчаса спустя мы сидели в приятной забегаловке со стеклянными стенами, ели сасими, пили саке. Саке я никогда не любил, потому на ходу переколдовывал его в нашу родную сорокаградусную.

— Любишь аниме? — спросила Инга.

— Если честно, не особо. Миядзаки люблю.

После ее вопроса я наконец сообразил, откуда у нее эта странная прическа и любовь к японской кухне.

— Миядзаки — попса. — Она вздохнула разочарованно. — Миядзаки все любят.

— Его любят, потому что он гений. — Я улыбнулся, — Если честно, то я кроме него из всего японского кинематографа помню только Такеши Китано и Акиру Куросаву.

Инга хихикнула:

— А как же Тосиро Мифунэ? — И добавила, старательно копируя лающе-хриплую японскую манеру: — «Вакари-мас-ка, Андзин-сан?»[12]

Мы оба засмеялись.

— Послушай, если уж ты такая япономанка, то почему бокс? Почему айкидо каким-нибудь не займешься?

— Занимаюсь! — заявила она с гордостью. — У меня черный пояс.

— Врешь, в айкидо нет системы поясов.

— Вру, — рассмеялась Инга. — Пробовала айкидо — не понравилось. И оригами пробовала, — зажмурилась она. — И бонсаи выращивать… Единственное, в чем я достигла успехов, так это… в чайной… церемонии, — закончила она почти шепотом, качнувшись вперед и приблизившись на недопустимое для первого свидания расстояние. Я перестал жевать.

— Инга.

— А? — взлетели ресницы.

— Тебя очень напугает тесное жилье закоренелого холостяка? Ну… Приготовишь чай по всем правилам и…

— Предлагаешь поехать к тебе? Я уж думала, никогда смелости не хватит.


…У нее оказались проколоты соски…


— Выпьешь чего-нибудь?

— Соку бы, — она потянулась, — мм… апельсинового. И покурить.

— Легко! — Я сходил на кухню, налил два стакана воды и наколдовал соку. Апельсинового. Свежевыжатого.

— Класс! — с чувством сказала Инга, облизывая губы. — А покурить у тебя что? Неужели сигара?

— Ну ты прямо телепат!

Потом мы лежали и курили тот самый «Преферидос № 2», который задарил мне Дэн. Было хорошо.

— Артем, а ты давно боксом занимаешься?

— Дай прикину. Почти полтора месяца, а что?

— У тебя талант, — сказала она очень серьезно, — не бросай. Плюнь на все остальное.

— Подумаю. — Я улыбнулся. — А у тебя правда хороший левый свинг. Если еще ноги подтянешь…

— Грубая, наглая лесть! — Она засмеялась. — Мне не быть Лейлой Али, да я и не стремлюсь — у боксерш ужасные фигуры.

— А чем ты занимаешься, кстати? Ну, помимо чайных церемоний?

— Я-то? Я специалист по связям с общественностью. Ненавижу эту формулировку — идиотская, абстрактная и может означать кого угодно: от начальника отдела до технички… Стоп, ты что, на визитку не глянул даже? Вот же… — Она не сыскана подходящего эпитета, даже на японском. — Дай покурю.

Инга затянулась пару раз, выпустила дым через ноздри. А потом отложила ситару на край пепельницы и поцеловала меня. Мягко, легко, воздушно — так целуют, когда прощаются.

— Извини, Артем…

Я уже понял, что сейчас произойдет — я все-таки немного провидец.

— Извини. Ты хороший парень, ты мне очень нравишься. И именно поэтому я сейчас встану и уйду. Сиката га наи[13].

— Я знаю. — Я сказал это спокойно, но уже чувствовал, как мои кишки наматываются на обжигающе холодную кочергу. Невыносимо хотелось плакать.

— Ничего ты не знаешь, придурок, — крикнула Инга, торопливо, неуклюже одеваясь. — Выброси мою визитку и не звони мне никогда! Забудь, что мы встречались. И молись, — она отчетливо и горько всхлипнула, — чтоб повторная встреча не состоялась.

Когда она ушла, я встал с постели, прошел на кухню и залпом всадил полный стакан трансмутированной водки. Без толку.


Еще через пару дней, которые я посвятил самокопанию, загнавшему меня в преддепрессивное состояние, рутина снова была разбавлена. Я собирался к Дэну (он придумал подарить другу на день рождения золотой унитаз — тут-то и понадобился я) и выскочил в магазин прикупить шоколаду и фруктов к выпивке. Только я перешагнул порог магазина, как снаружи ахнул гром и сразу зашумел ливень. Нетипичный феномен для конца сентября. Зонта с собой, естественно, не было, а бежать под проливным дождем, хоть и всего сотню метров, желания не возникало. Так что я сбавил темп, надеясь, что пока я неторопливо прогуливаюсь с корзиной вдоль полок, гроза кончится.

Пошел в витрине с журналами, полистал желтые газетенки, профессионально уже вычисляя, для каких материалов поводом послужили отголоски наших выступлений, потом положил обратно весь этот мусор и добавил к содержимому корзины свежие номера «Комсомольцев» и «Комсомолки». Потянулся за «Коммерсантом».

У мужика, подошедшего сразу за мной и теперь шуршавшего «Огоньком», затренькал мобильник, и он нервно полез в карман брюк. Достал телефон, отвернулся, ссутулился.

— Да, Надя, — услышал я. — Да, все взял по списку. Ага… Еще что-то? Не-э, это, мать, пусть она сама покупает. Ну и что, что срочно?.. Ну, тогда ты сходи. Да не могу я! Ну где ты видела, чтобы мужик на кассе прокладки отбивал?! — Он надолго замолчал, а я, смутившись, побрел к чайным рядам.

— …ну ладно, хорошо, черт с вами, в каком отделе это берут? — донеслось до мента.

Судя по звуку шагов, покупатель поспешил за затребованными прокладками, и я решил вернуться, чтобы взять-таки «Коммерсант».

Мужчины на месте не оказалось, зато на полу валялась полуразвернутая пятисотка. Мои-то деньги все были на месте, это точно он выронил, когда в карман лез за телефоном, больше некому. Черт, для чего-то же портмоне делают!.. Подняв деньги, я огляделся в поисках незадачливого покупателя, но он уже затерялся среди бесконечных стеллажей. Я чертыхнулся шепотом — чтобы вернуть ему деньги, придется и мне идти искать отдел с прокладками.

Смотрю: тэ-экс, что тут у нас… порошки-отбеливатели… смерть микробам под ободком унитаза… Вот — салфетки, ватные палочки и заветные пачки с крылышками. Снова огляделся — вообще ни одного мужчины нету поблизости.

Зато две шедшие мимо платиновые барби захихикали, заметив мой интерес к прокладкам.

А и хрен с ним, с этим мужиком. Пусть сам меня ищет, если ему нужна его пятисотка. С этой мыслью я и направился к кассе.

И тут пронзительно и громко — аж товары на полках зазвенели — завизжала женщина. Я даже пригнулся непроизвольно. Прострелил взглядом зал. Орали на кассе.

— Мамочка!!! Мама!!!

И сразу следом:

— Господи!!!

А потом еще раз — контрольные децибелы:

— А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!

С другого конца зала:

— Что, что там у вас?!

Для пущего антуража в этот момент еще и гром рванул над самой головой. Гах-х-х!!!

— А-А-А-А!!! — уже дружно, хором, глоток в пять.

Не ограбление, точно нет. Я выпрямился и направился к кассам; туда же, опасливо семеня, двинулись потихоньку и остальные посетители. Но те, что уже стояли у кассы, напротив, пятились на нас, задевая полки и роняя хрусткие пачки с чипсами и сухариками. А самого интересного все еще не было видно.

Потом в какой-то момент спина впереди стоящего покупателя сдвинулась, и (одновременно я успел сообразить, что это та самая спина того самого человека, чья пятисотка сейчас лежала у меня в кармане) впереди что-то блеснуло сваркой на долю секунды, отчего глаза мигом сожмурились.

— Отойдите все подальше! — закричал мужской голос. — Кто-нибудь отрубите электричество! Нет, лучше не надо — звоните сразу в пожарку!

— Какая пожарка, ничего же не горит… — успела возразить невидимая мне пока что кассирша удивительно спокойным голосом, но тотчас же снова завизжала, отчего вся толпа разом качнулась.

— Вот-вот, — подстегнул ее все тот же мужской голос. — Сейчас загорится! Звони давай, рванет ведь, они всегда взрываются!

И я понял, что случилось. Почему визжит кассирша, и что у них там так ярко сверкает без огня. Шаровая молния. Не видел ни разу в жизни.

Народ продолжал пятиться, но убегать никто не спешил. Вот ведь любопытные… Юные натуралисты… Только спина передо мной не двигалась. Его задевали за плечи и руки, дергали за корзину, но он не сделал ни шагу назад. И я как вмерз ему взглядом промеж лопаток, так и продолжал стоять истуканом, машинально теребя пятисотку.

Тут мужчина нагнулся, поставил свою корзину на пол (прокладок в ней не было, только фрукты, макароны, кусок сыра и какая-то мелочовка), распрямился и поднял руку жестом школьника, желающего ответить у доски.

— Извините… можно мне попробовать?.. нейтрализовать, так сказать… Я электрик. — Все притихли, и он продолжил более уверенно: — Отойдите подальше, пожалуйста…

На последнем слове он двинулся вперед; шел плавно, медленно, руки висели вдоль тела, и только пальцы шевелились, как в кино у ковбоев, стоящих друг напротив друга на дуэли — будто готовились выхватить из кобуры оружие.

— Лучше не надо, а? — запоздало подал голос тот, кто советовал звать пожарных. — Слышь? Слышь, че говорю?

Народ перед кассой совсем расступился, и стало видно и белую от ужаса кассиршу, и красного от возбуждения охранника, и саму причину переполоха — сверкающий бело-желтый объект, пузырем выдувавшийся из разъема на кассовом аппарате. Мужчина обошел его, став в профиль, по-терминаторски склонил голову, а потом поднес правую руку к проводу (в наступившей стерильной тишине театрально бахнул гром), нежно провел по нему, как музыкант по струне, и яркий пузырь бесшумно схлопнулся. Последовала немая сцена, после чего десятки легких разом выдали вздох облегчения, и послышались жидкие, а секунду спустя и дружные аплодисменты.

— Только не пытайтесь это повторить! — перекрикивая их, провозгласил герой.

Я тоже похлопал коллеге-магу и шагнул вперед.

Кассирша уже щебетала, выражая благодарность и готовность обслужить его вне очереди. А я подошел сзади, тронул за плечо и достал из кармана пятисотку.

— Вы обронили…

Он обернулся, и у меня вырвалось:

— И давно вы это умеете?

Он поднял глаза — проницательные и серьезные, — и я не нашелся, что еще сказать, кроме:

— Я знаю, где тут отдел с прокладками. Показать?..

Загрузка...