Беглый

Глава 7

Глава 7

— Никто не узнает, ваше превосходительство, — повторил я настойчиво. — Мы будем осторожны. И благодарны. Очень благодарны. Подумайте, какой покой и радость принесет вам наш товар…

Я видел, как последняя капля воли покидает его. Он был в плену своей страсти.

— Хорошо… — выдохнул он наконец, откидываясь на подушки. Голос его был почти неслышен. — Согласен… Только шахты я дам отдаленные и не самые богатые. Выбирайте те, что подальше. И старайтесь копать так, чтобы дело не получило огласки. Иначе — беда. Большая беда!

Он махнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена. Глаза его закрывались, он погружался в свой опиумный дурман. Мы молча поклонились и вышли из комнаты, оставив ларец на столе. Очир быстро перевел нам последние слова амбаня.

С одной стороны — невероятная удача. Мы получили разрешение на разработку шахты, пусть и не самой богатой, в обмен на опиум. С другой — сделка была заключена с человеком, находящемся в невменяемом состоянии. Насколько можно было доверять его слову? И что будет, когда он придет в себя? Но отступать было поздно. Мы сделали ставку. Теперь требовалось найти эту шахту и начать действовать, пока амбань не передумал или пока его не сместили. Насколько долговечно его слово? Что будет, когда у него кончится наш «подарок» или когда он протрезвеет от наркотического угара?

Возвращаясь на постоялый двор, мы не могли не заметить, как глубоко опиум пустил корни в этом городке. Ханьхэхэй, казавшийся поначалу тише и уютнее Баин-Тумэна, при ближайшем рассмотрении был пронизан этой заразой. То тут, то там в узких переулках виднелись неприметные двери, занавешенные плотными циновками, из-за которых доносился характерный приторно-сладкий запах курящегося зелья. У входов порой сидели или лежали люди с такими же восковыми лицами и пустыми глазами, как у их правителя. Это были опиумные притоны, где за несколько медяков или пару горстей риса можно было забыться в сладком дурмане. Некоторые фанзы выглядели чуть поприличнее — видимо, для клиентов посостоятельнее, но суть была та же. Город медленно умирал, погружаясь в наркотический сон, и его правитель был первым среди обреченных. Становилось понятно, почему торговля здесь шла вяло, а улицы казались тише — многим было просто не до дел.

На следующий день Очир отправился в ямынь за официальной бумагой. Мы ждали его с напряжением. Вернулся он через пару часов, держа в руках свиток из плотной желтоватой бумаги с красной печатью амбаня. Текст был на маньчжурском, но Очир в общих чертах перевел нам суть: владельцу этой грамоты, дозволялось возобновить работы на старой, заброшенной серебряной шахте в урочище с непроизносимым названием, с условием уплаты десятой части добычи в казну амбаня. О закрытии шахт по приказу из Пекина в бумаге не упоминалось — амбань явно действовал на свой страх и риск, прикрываясь фиговым листком официального разрешения.

Теперь наступал самый ответственный момент — передача «оплаты». Амбань ждал обещанную большую партию опиума. Отдать ему весь наш запас, купленный у Тэкклби, было бы верхом глупости. Во-первых, это слишком много за сомнительное разрешение на разработку старой шахты. Во-вторых, кто знает, когда нам самим может понадобиться это сильнодействующее «лекарство» или средство для подкупа. И в-третьих, давать наркоману сразу большую дозу — значит, еще больше усугублять его зависимость и непредсказуемость.

Нужно было хитрить. И тут нам пригодились те самые пустые ящики с клеймом гонконгской торговой компании, которые мы предусмотрительно выкупили у англичанина. План был прост, но требовал аккуратности. Мы решили сделать «куклу» — поддельные ящики с опиумом.

В нашей каморке на постоялом дворе закипела работа. Дверь заперли на засов, окно плотно завесили рогожей. Тит и Софрон притащили несколько мешков соевой муки, купленной на местном рынке, своим светло-желтым цветом напоминающей особенно чистый бенгальский опиум. Изя с видом заправского аптекаря аккуратно вскрыл настоящий ящик с опиумом. Мы осторожно отделили верхний слой темной, смолистой массы. Затем принялись набивать пустые ящики мукой, плотно утрамбовывая ее, чтобы вес примерно соответствовал настоящему. Сверху на муку мы насыпали тонкий слой опиумной крошки, а затем аккуратно уложили несколько цельных кусков настоящего опиума, создавая полную иллюзию подлинного товара. Особое внимание уделили одному ящику — тому, что пойдет «сверху», для первой пробы. Его мы заполнили настоящим опиумом примерно на треть, остальное — все та же мука. Всего мы подготовили пять таких «кукол» и один верхний, частично настоящий ящик.

— Главное, — инструктировал я Очира, которому предстояло доставить груз в ямынь, — проследи, чтобы они начали именно с этого, верхнего ящика. Скажи, что он самый свежий, самый лучший. Пока амбань его раскуривать будет, он про остальные и забудет на время. А там… там видно будет.

Очир молча кивнул, его лицо оставалось непроницаемым. Он погрузил ящики на верблюда и отправился в ямынь. Мы остались ждать, нервно переглядываясь. Афера была рискованной. По моим подсчетам, пройдет не менее месяца, прежде чем амбань докопается до правды. Но если обман раскроется раньше времени, нам представится прекрасный шанс на собственной шкуре узнать, соответствуют ли китайские пытки совей репутации.

Жребий брошен, Рубикон перейден.

К счастью, все прошло гладко. Очир вернулся через несколько часов и сообщил, что «подарок» принят с большим удовольствием. Амбань лично осмотрел верхний ящик, остался доволен качеством и велел отнести все в его личные покои. Опасность, казалось, миновала. Пока.

Теперь нужно было осмотреть дарованные нам шахты. Очир выяснил у местных, где искать шахту, а после повел нас в горы, к тому самому урочищу, что было указано в бумаге. Место оказалось довольно глухим, вдали от караванных троп. То, что мы увидели, не вызвало энтузиазма. Это были даже не шахты в привычном понимании, а, скорее, несколько неглубоких штолен, пробитых в склоне горы самым примитивным способом, без всякой системы. Входы были завалены камнями, деревянная крепь внутри давно сгнила и обрушилась, из некоторых штолен сочилась вода. Видно было, что работы здесь велись давно и были заброшены из-за бедности руды или сложности добычи.

— М-да… — протянул Захар, заглядывая в одну из штолен и подсвечивая фонарем темные, мокрые стены. — Негусто тут. Жилки тонкие, пустые почти. Не зря их забросили. Много тут не намоешь, даже если крепь восстановить да воду откачать.

Левицкий брезгливо отступил от черного провала.

— И это то, ради чего мы рисковали и отдавали опиум? Курам на смех!

— Не скажи, ваше благородие, — возразил я. — Главное — у нас есть официальная бумага. Мы теперь не просто бродяги, а арендаторы шахты. Это уже статус. А насколько она богата… это мы еще посмотрим.

У меня уже созрел новый план. Шахта бедна? Что ж, значит, нужно сделать ее богатой. Хотя бы для вида.

— Софрон, Тит, — позвал я своих верных помощников. — Работа для вас есть. Нужно сделать так, чтобы эта шахта… заиграла серебром. Понимаете?

Они переглянулись, потом Софрон медленно кивнул.

— «Посолить», значит? Как на приисках делают, чтоб пай подороже продать?

— Именно, — подтвердил я. — Нужно создать видимость богатого месторождения. Часть нашего серебра придется пустить в дело. Тит, тут твоя помощь нужна. Эти наши слитки заводские никуда не годятся, — сразу понятно, что плавленое серебро. Нужно сделать так, чтобы выглядели как самородки, как будто только что из земли добытые. Сможешь?

Глаза у молодого помощника кузнеца загорелись. Работа с металлом была его стихией.

— Смогу, Курила, почему не смочь? Что уж мы, глупее узкоглазых? Горн примитивный сложим из камней, угля древесного добудем или каменным местным обойдемся. Мехи нужны, да хоть из шкуры сделаем. Переплавим, отольем в глиняные формы, чтоб вид был неказистый, природный. Будут как настоящие самородки.

Работа закипела. Пока Тит с помощью Захара и Сафара строил небольшой плавильный горн в укромном месте недалеко от шахты и готовил формы, мы с Софроном и Левицким занялись расчисткой одной из штолен — той, что выглядела наиболее перспективно. Пришлось попотеть, разбирая завалы и вычерпывая воду.

Через пару дней Тит начал плавку. Зрелище было завораживающим. В темноте горна ярко пылал огонь, раздуваемый примитивными мехами. Серебро, наше проклятое и спасительное серебро, плавилось в глиняном тигле, превращаясь в жидкое, ослепительно белое зеркало. Тит ловко выливал расплавленный металл в заранее подготовленные формы из влажной глины, где он застывал, принимая вид бугристых, неправильной формы самородков. Работа была адская — жара от горна, едкий дым, опасность обжечься расплавленным металлом. Но мужики трудились с упоением, как истинные мастера своего дела.

Когда «самородки» были готовы — неровные, с вкраплениями земли и песка для достоверности, — мы с Софроном и Титом приступили к тому, что на горняцком сленге называется «засолка» шахты. Мы аккуратно запрятали несколько самых крупных «самородков» в трещины породы в глубине штольни, присыпали землей и мелкими камнями так, чтобы их можно было «случайно» обнаружить при дальнейшей разработке. Несколько кусков поменьше мы просто разбросали среди обломков руды у входа. Конечно, самородное серебро встречается редко, и у опытного человека такое изобилие вызвало бы вопросы, но для людей, специализирующихся на травле ближнего своего опиумом, все выглядело идеально.

Теперь наша шахта была готова к «презентации». Она выглядела по-прежнему убого, но таила в себе богатства, способные заинтересовать нужных людей. Например, того самого англичанина, мистера Тэкклби, что так мечтает о собственной серебряной шахте… План начинал обретать конкретные черты. Мы не просто прятались, мы готовили почву для следующего хода в нашей опасной игре.

Пока мы отдыхали на постоялом дворе Ханхэхэя, Изя Шнеерсон времени даром не терял. Городок славился своей бумагой, и наш предприимчивый одессит, оставив на время мысли о текущем гешефте, с головой ушел в изыскания. Он слонялся по ремесленным рядам, заглядывал в мастерские, где под навесами сушились желтоватые листы, принюхивался, приценивался, задавал каверзные вопросы мастерам. Его интересовала не только сама бумага — плотная, тонкая, идеально подходившая, по его словам, для имитации местных денежных знаков, — но и краски, чернила, даже свинец, из которого можно было бы отлить клише для фальшивых купюр.

Он возвращался к вечеру таинственный и довольный, с небольшими свертками, которые прятал в своем заплечном мешке.

— Таки нашел кое-что, я вас умоляю! — шептал он мне, когда мы оставались одни. — Бумага — первый сорт! И краску синюю раздобыл, почти как на тех фантиках амбаньских. И чернила тутовые, черные, как душа грешника. Осталось с печатью разобраться…

Через пару дней после нашего прибытия на пыльный двор ганзы въехал небольшой караван, и среди прочих мы с удивлением увидели знакомые фигуры — мистера Джорджа Тэкклби в его неизменном котелке и поляка Станислава Тарановского. Англичанин, видимо, изменил свои планы или имел дела и в этом городке.

Увидев нас, Тэкклби лишь важно кивнул, но в его глазах мелькнул острый интерес. Тарановский же подошел поздороваться. Как бы ни презирали друг друга поляки и русские, в глубинах Азии, увидев европейское лицо, волей-неволей захочешь пообщаться с его владельцем.

— Не ожидал вас здесь встретить, панове, — произнес он с легкой улыбкой, подходя ближе. — Думал, вы уже ушли на восток!

— Планы изменились, пан Станислав, — ответил я уклончиво. — Дела задержали. А вы какими судьбами?

— У мистера Тэкклби здесь тоже имеется коммерческий интерес, — пояснил поляк. — Местный амбань, говорят, большой ценитель… гм… хорошего товара.

Я понял — англичанин приехал снабжать местного правителя опиумом. И тут у меня мелькнула дерзкая мысль. Это был шанс. Шанс избавиться от нашего проклятого серебра и одновременно сыграть на главной страсти англичанина — его мечте о собственной шахте.

Вечером я подошел к Тарановскому, когда тот был один.

— Пан Станислав, у меня есть предложение к вашему хозяину. Очень выгодное. Но конфиденциальное.

Поляк выслушал меня внимательно.

— Речь идет о той самой шахте, о которой вы упоминали? — догадался он.

— Именно. Мы ее немного… разведали. И знаете, пан Станислав, она оказалась богаче, чем мы думали. Намного богаче. Но у нас нет ни средств, ни опыта для ее серьезной разработки. А добывать серебро, а потом таскать по этим диким местам в надежде продать — сами понимаете… Мы готовы уступить наши права на эту шахту. Тому, кто оценит ее по достоинству. И заплатит хорошую цену.

Тарановский перевел мой разговор мистеру Тэкклби. Англичанин слушал сначала настороженно, но по мере того, как поляк переводил мои слова о «богатой жиле» и «неожиданных находках», глаза его загорались алчным огнем. Мечта о собственном руднике, о несметных богатствах, была слишком сильна.

— Он хочет видеть шахту! Немедленно! — передал Тарановский слова своего хозяина. — И хочет видеть доказательства ее богатства.

На следующий день мы отправились к нашему «прииску». Экспедиция была небольшой: я, англичанин с поляком, Софрон и Захар — как самые надежные и знающие дело. Очира и остальных мы оставили на постоялом дворе для охраны нашего имущества.

Дорога к шахте заняла пару часов. Тэкклби пыхтел и отдувался, с трудом взбираясь по каменистым склонам, но азарт гнал его вперед. У входа в штольню, которую мы немного расчистили, англичанин остановился, с сомнением оглядывая убогие развалины.

— И это ваша богатая шахта? — спросил он скептически через Тарановского. — Выглядит… заброшенной.

— А это чтобы любопытные не лазили, мистер Тэкклби, — ответил я спокойно. — Главное — внутри. Прошу.

Мы зажгли факелы и полезли в темный, сырой провал штольни. Захар шел первым, освещая путь и наметанным глазом выбирая направление. Воздух был спертым, пахло мокрой землей и плесенью. Мы продвигались медленно, лавируя между обвалившимися камнями и гнилыми остатками крепи.

И тут началось представление. Захар «случайно» пнул ногой камень у стены. Раздался глухой стук. Он наклонился, посветил факелом.

— Гляди-ка! Никак серебро! — воскликнул он с неподдельным удивлением, поднимая увесистый, бугристый кусок металла — один из наших переплавленных «самородков».

Тэкклби выхватил находку, поднес к факелу. Его глаза расширились.

— Серебро! Чистое серебро! — пробормотал он, взвешивая «самородок» на ладони.

Мы двинулись дальше. Через несколько шагов Софрон, осматривая стену, «заметил» еще один кусок, застрявший в трещине. Потом Тарановский, споткнувшись, обнаружил третий, поменьше, лежащий прямо под ногами. Англичанин уже не скрывал своего возбуждения. Он сам полез в боковой отнорок, светя факелом, и вскоре издал торжествующий вопль — наткнулся на самый крупный из подброшенных нами «самородков».

— Невероятно! Богатейшая жила! — бормотал он, выбираясь из отнорка с сияющим лицом. — Сколько же здесь серебра! Целое состояние!

Он продолжал бормотать про «немыслимое состояние» всю дорогу обратно из шахты на постоялый двор. Мы с Левицким многозначительно переглянулись: наше представление явно удалось на славу. Тэкклби был полностью убежден, что наткнулся на сказочно богатое месторождение. О примитивности шахты и трудностях разработки он уже не думал — в конце концов здесь, на Востоке, все решают многочисленные рабочие руки. Перед его глазами стояли горы серебра.

Вернувшись на постоялый двор, англичанин был готов заключить сделку немедленно.

— Я покупаю ваши права на эту шахту! — перевел поляк. — Назовите цену!

И я оскалился, готовясь к переговорам, птичка попалась. И мне совсем не было жаль этого англичанина, торговца дурманом и смертью.