Барышня с подвохом или гонка на выживание продолжается

45. Дознание

Проснулась Надежда от глухих, спорящих голосов раздающихся где-то на первом этаже дома.

Сморщившись раздраженно, она попыталась засунуть голову под подушку, но раздражающий спор, что вели неизвестные, острым прутом словно ввинчивался в висок. Пришлось девушке откинуть одеяло и встать с кровати. Точнее попытаться встать, поскольку тело вдруг повело в сторону, а в глазах потемнело.

Упав обратно в постель, Надежда даже испугалась. Что это с ней? Девушка бросила быстрый взгляд за окно на опустившиеся вечерние сумерки и прислушалась к организму.

Состояние было как при высокой температуре. Тело, покрытое холодным, липким потом ломило неимоверно, тяжелая, словно чугунная голова раскалывалась от боли, глаза слезились даже от слабого света светильника, а горло словно ссохлось, вызывая раздирающие от боли потуги сглотнуть.

— Твою же! Я что, простыла? — прокаркала чужим, сиплым голосом обреченно Надежда и потянулась к вазе с поздними, осенними цветами на столе.

Букет рассыпался беспорядочным веером по полу, а девушка припала к живительному сосуду жадным ртом и, не обращая внимания на боль в горле, все хлебала и хлебала теплую, пахнущую горечью цветов, чуть застоявшуюся воду. И казалось, что ничего вкуснее она уже целую жизнь не пробовала.

Наконец, девушке стало легче.

Отбросив сосуд на кровать, она выдохнула облегченно, но откинуться на постель не получилось. Внизу спор велся уже на повышенных тонах и, как подозревала девушка, готов был перейти в драку.

— Да, чтоб вы там все вместе под землю провалились, — вздохнула она и потянулась за толстым, махровым халатом, лежавшим в изголовье.

Спустилась по лестнице Надежда с трудом. Была, конечно, мысль вызвать горничную, но, к сожалению, сколько за шнурок она не дергала, в комнате так никто и не появился.

Посчитав это плохим знаком, девушка уцепилась за поручни и, еле переставляя дрожащие ноги, поплелась вниз.

Двери в парадную гостиную оказались распахнуты полностью, а в комнате толпились потерянные слуги, несколько расхаживающих, словно они у себя дома, чужих мужчин и разъяренный Петр Васильевич с Лилей и барышней Вольской в довесок.

Эмоции у людей были разные. Если слуги смотрели испуганно и настороженно, то на лице родственницы были написаны злость, упрямство и неприятие, а вот дядька точно находился на грани срыва.

— Я сказал, нет! Вы не посмеете! — грозно вещал наставник, загораживая собой дорогу к лестнице, — Наденька вторые сутки в бреду после охлаждения мечется. Я не позволю вам допрашивать ее сейчас.

Невысокий, коренастый мужчина в форме полицейского кривился недовольно и наступал на родича.

— Да хоть рожает пускай. Я главный дознаватель при Московском управлении, в приказе преступлений и наказаний. Мне поступила жалоба от уважаемых лиц, а вы препятствуете расследованию убийства и будете арестованы вместе с подозреваемой.

Надежда, не дойдя до дверей, замерла в ступоре. Это, как? Мало того что ее пытались убить, так еще и за защиту собственной жизни арестовать собираются? Ну, нет, так дело не пойдет. Она сейчас покажет этому расфуфыренному павлину почем фунт лиха.

Выпрямившись, она шагнула к дверям гостиной, но триумфального шествия не получилось. Уже у самых дверей девушку скрутил мучительный затяжной кашель, переходящий в хрипы и всхлипывания, отчего ее согнуло и повело всем телом. Краем сознания, понимая, что сейчас упадет, Надежда застонала, а потом почувствовала чужие руки, подхватившие ее. В себя девушка пришла через пару минут в кресле, красная, запыхавшаяся и со слезами на глазах.

На то, чтобы отдышаться, ушло ещё несколько минут. Придя в себя, она хмуро оглядела застывших, чуть растерянных полицейских и самодовольное, глядящее на нее с брезгливым любопытством, лицо главного дознавателя.

Мужчина лет пятидесяти, чем-то неуловимо напоминающий разжиревшего хорька, не понравился ей с первого взгляда.

— Вы кто? Не помню, чтобы я гостей звала, — хмуро каркнула она и потянулась рукой к графину, стоящему на низком столике.

Петр Васильевич, поддерживающий ее за плечи, мигом подхватился и налил воды в имеющийся тут же бокал.

Пока Надежда смачивала раздирающее от боли и сухости горло, дознаватель, подобрался к ней совсем близко и усмехнулся высокомерно.

— Ковальский Ян Станиславович, к вашим услугам, — небрежно представился он, даже не поклонившись, — прибыл для расследования факта разбойного нападения на уважаемых людей, повлекшего за собой смерти трех и более лиц, а также ограбления, включая дорогой магомобиль, пропавший с места преступления и обнаруженный на вашей стоянке около сарая. Что вы скажете в свое оправдание, барышня Иворова? — добавил ядовито и злорадно.

На мгновение, Надежда задумалась.

— Ковальский.… Так вы поляк, что ли? — хрипло уточнила, полностью проигнорировав нелепые обвинения, — надо же! Мало того, что не в своем Государстве живете, так еще и пост высокий занимаете. Интересно, а Государь, Николай Васильевич, знает о том? Надо бы спросить у него, когда следующий раз чай пить позовет, — протянула задумчиво, вроде как вслух рассуждая.

Дознаватель нахмурился и посмотрел на девушку недоуменно.

— Ты чего мелешь, девица? — кажется, он собирался обозвать Надежду и вовсе «девкой», но исправился в последний момент, — Я свой пост по праву занимаю. Ща как в приказ отволоку, так сразу увидишь, кто здесь главный и кому перечить вздумала, пигалица малолетняя.

Нет, видимо, не слишком умный, раз не сдержался и до оскорблений опустился. Надежда покачала головой неодобрительно и, вздохнув, посмотрела на мужчину внимательно, прямо наглые в глаза. Отодвинув бокал в сторону, она аккуратно пристроила его около кувшина.

— Да? И на каком основании вы меня арестовывать собрались? — уточнила равнодушно, — разве вам в управление не поступала жалоба о разбойном нападении на меня, как главу рода? Где результаты расследований, опросные листы с показаниями задержанных? Где хоть какое-то движение, Ковальский, или вы только беззащитных, по вашему мнению, женщин запугивать горазды, а реально то от вас толку — пшик и ничего больше?

У Яна Станиславовича Ковальского, которого если не боялись, то опасались из-за занимаемой высокой должности и всегда пытались решить дело миром, даже в ущерб собственному кошельку, только пар из ушей не повалил от негодования. Да что она о себе возомнила, девка подзаборная? Думает, что раз барышней родилась, то и управы на нее не найдется? Да он и не таких родовитых дворян в застенках сгноил, чтобы какую — то малолетнюю соплячку, не имеющую сильного рода и поддержки, выслушивать.

— Что? — взревел он раненым бизоном, — да как ты смеешь, пигалица! Какая ты Глава? Девка ты обыкновенная! Да я тебя враз в застенки упеку и покажу листы допросные. Да ты кровью умоешься за слова твои поганые, а охрана пользовать тебя каждый раз будет, как только в себя, да в сознание после ката придешь.

Мужик выдохся от эмоций и тающего всплеска адреналина, ударившего в кровь, но к его удивлению, девушка даже не пошевелилась, угрозы и оскорбления выслушивая.

— Петр Васильевич, — спокойным голосом позвала она стоявшего перед ней и частично прикрывавшего от дознавателя родственника, — Государь перед балом, когда чаевничали, лично меня предупреждал, чтобы побереглась, поскольку после того как весь род Иворовых извели, то и меня убить попытаются или наветы возвести злые. Так и сказал, чтобы в случае чего, гонца к нему отправила, либо сама приезжала, а уж он разберется с супостатами. Ты уж не тяни, дядюшка, пошли кого из охранников с вестью, что заговор открыт, да сам главный дознаватель Московского приказа, Ян Станиславович Ковальский тут замешан. Царь-батюшка на расправу крут, а во мне как главе рода очень заинтересован, вот пускай сам тут и разбирается, да чтобы не упустить чего, еще и менталистов пришлет, что в голову подозреваемых залезть могут. Мало ли каких преступлений они еще совершили.

Наставник дернулся, обернулся, изумленно глядя на подопечную — с ним-то она беседу с царем обсудить так и не успела, но лицо сохранил, даже церемонно поклонился как старшей в роду.

— Будет сделано, Надежда Константиновна, — подыграл уже осознанно, — охранников супостаты, — взгляд в сторону, — в холодной кладовой закрыли, но я выпущу сейчас. Кого отправить изволите?

Надежда с трудом прокашлялась, вновь хлебнула из бокала и, сделала вид, что задумалась, но тут Петр Васильевич чуть сдвинулся в сторону и, перед ней появилось абсолютно белое, почти безумное лицо дознавателя.

— Надежда Константиновна, Ваша Светлость, что же вы такое говорите-то! Какой заговор? И в мыслях не было умышлять супротив вас и Государя нашего, — произнес он резко изменившимся, заискивающим голосом, — простите дурака, попутал меня нечистый. Ошибся я, да все по незнанию. Не понял я, что нападение на Вашу Светлость было, лажи злодейской поверил. Все, все решим, негоже нам самого царя-батюшку-то беспокоить, и расследование проведем обязательно, и доложимся как полагается. Не извольте волноваться, барышня.

Лицо дознавателя словно оплыло от волнения, старше стало, а сам он дергался, нервно водил глазами, не зная как еще отвести угрозу от себя.

Надежда устало посмотрела на совершенно изменившегося, словно ставшего меньше ростом Ковальского и вздохнула недовольно. Вот она, действительность в реальности. Только чуть силу за ее спиной почуяли, так сразу она из «девки» и «пигалицы» в «светлость» трансформировалась. Уроды!

— Я подумаю, — ответила хмуро, поднимаясь с кресла, — а пока прислугу мою отпустите, нужна она мне, да людишек, что весь дом затоптали прочь отправьте. Некогда мне тут с вами лясы точить, я итак после нападения, да нахождения на морозе в бальном платье еще в себя не пришла.

Ковальский засуетился, отдавая приказы и подгоняя растерянных солдат, но Надежда этого уже не видела. Поднявшись по лестнице при помощи Лили и барышни Вальской, она упала на кровать, засыпая почти мгновенно.