Барин-Шабарин

Глава 22

Я стоял у пепелища и размышлял. Кто же со мной так играет? Кто провоцирует или что сподвигает людей строить мне такие козни? Какие это силы? Бог? Что же… Не обещаю следовать правилам этой игры, но одно могу сказать: вызов принят!

Дом в два этажа с колоннами выгорел почти полностью. Да и леший с ним. Не рыдать же! Тем более, что в доме нужно было делать ремонт и вкладываться в него так, что, как знать, может, и проще было бы отстроить новый. Хотя подобные слова — это часто лишь фигура речи, а уж ресурсы всегда есть куда потратить. Да, школу поставить было бы куда лучше, или же производство какое наладить в доме. Одно дело, если бы я сам поднес факел, чтобы посмотреть зрелище. Подобно Нерону, бегать рядом с пожаром, да стихи читать, например матершинные. Весело.

Но это же сделали мои враги. Это они наслаждались, а меня лишили меня во всех смыслах фееричного шоу, мне остался лишь дым и пепел. И не совсем полезно, уже и голова от угарного газа кружиться. За это, в том числе ответят.

Мысли метались в голове, а сквозь них то и дело врывались в голову причитания Марфы. Умеет же эта баба довести и без того ужасающую обстановку до абсурда. Человек с нестабильной психикой на фоне бабьего плача и картины апокалипсиса уже и сам бы себя поджег, лишь бы этого не слышать и не видеть. Но я-то покрепче, меня так просто не заловишь. Нужно думать о мести не в порыве гнева и отчаяния, а с холодной головой.

— Как же оно так, осиротели мы! По миру пойдем побираться на старость летов своих седых! — кричала Марфа. — А барин-то наш и не жив, и не мертв. Эка молчит, родненький!

Рядом тихо плакала Саломея, подрагивали плечи и у Параски, она также сильно переживала о потерянном доме и рыдала в кулак. Эти две мои служанки жили в барских покоях и привыкли к ним. Особенно Параска боится, видимо, думает, что отправлю её в отчую хату.

— Все ли живы? — спросил я у Емельяна, которого сразу послал хоть что-нибудь узнать о случившемся и обстоятельствах.

— Да! Только Марфа в доме и была. Успела выйти. А мужики быстро прибежали и пробовали потушить, но скоро стали уже спасать не дом, а баню да мастерские с конюшней, чтобы туда огонь не перешел, — с явными нотками сочувствия говорил Емельян.

— Ну, так радоваться же нужно! — ошарашил я всех, кто с любопытством и нетерпением ожидал моей реакции.

— Барин, с вами все хорошо, али надышались дыму? Видано ли дело! Радоваться-то чему? — спросил недоуменно Емельян.

— А что живы все остались. А дом… В бане пока поживу или на конюшне. Что? Охапку сена не найдем, чтобы временно пожить в условиях, в каких Иисус родился? В сене и с животными? — пытался я храбриться, но выходило как-то так себе.

— У меня пожить можете, барин, — предложил Емельян.

— О том после, но за предложение спасибо. А гляньте внимательно, вот это чьё может быть? — спросил я, показывая шелковую красную ленточку Емельяну.

— Шелк недешев, но такие были… Так это, у сералек ваших, — сказал Емельян.

Интересное кино намечается.

— Всех их сюда! — тут же сказал я управляющему.

Тем более, что эта версия совпала с тем, о чём я сам только что подумал. У этих девчонок мотивов хоть отбавляй.

С одной стороны, могут мстить за то, что я некогда принуждал их к всяким непотребствам. Не я, конечно, но они-то этого не знают — и не узнают. С другой же стороны, могут мстить, напротив, потому что в одночасье отказал им и потребовал вернуться в семьи. Наверное, психика девчонок должна быть сломана, и после такого не каждая будет готова к сложному крестьянскому труду. Да и осуждать же будут в деревне, обзывать. Родные, и те падших дочерей могут не принять. Это пока они кормили семьи, так все молчали в тряпочку, а после молчать не будут, только и станут упражняться, кто заковыристее оскорбит, по сути, бывших барских подстилок.

И все-таки серальки ли, юные робкие девочки? Да ещё ровно тогда, когда я вернулся из суда, а вернее — пока петлял по дорогам? Нет, другие версии в этом расследовании тоже отбрасывать не будем.

Да, я собирался учинить расследование. Сегодня — дом, хотя и это уже слишком серьезно, но завтра меня просто убьют. Мало мне врагов? Нужно еще от каждого крестьянина ожидать в прямом смысле удара в спину? Мне нужно выстраивать систему безопасности своего поместья и готовиться чуть ли не к осадному положению, а не видеть в каждом человеке убийцу.

— Так… девуш… барыш… кхм, как устроились? — спрашивал я у девушек, которых быстренько привели пред светлые очи мои.

Странный, наверное, прозвучал вопрос от того, кто сидит на лавке прямо под небом и вдыхает угарный газ, все еще чадящий от сожженного дома. Самому бы устроиться.

— Благодарствуем, барин, — отвечала одна из девушек, на вид самая взрослая, возможно, даже лет шестнадцати. — Токмо голодно стало. Может, мы… возвернемся. Думали, что приедете, все по-старому будет. И семьи наши… они примут, коли мы приносить будем еду. А так… кто же опозоренную замуж возьмет? Если приданного доброго не будет.

Она сжала бледные губы, уткнула взгляд в землю и замолчала. Ну, ясно — всё, как я и опасался.

— Я услышал тебя. Буду думать, что с вами делать. Подойдете к Саломее, заполните анкету… Она знает, что это такое, поможет. Там разберемся. Каждой дам пока по пять рублей, — сказал я.

Непросто мне с ними разговаривать. Завлёк и обижал их другой, а я не сделал ничего плохого девчонкам, но все равно стыдно. Испанский стыд, точно.

— Все принесли красные ленты, которые я раньше дарил? — спросил я.

Мои бывшие, даже об этом думать не хочется, девочки почти синхронно достали красные ленточки. Я уже знал, что подобным украшением были обеспечены все серальки. На самом деле это было не для красоты, а своего рода элемент униформы. Я посмотрел на лоскуток ткани, что показывали девчонки, и ту ленточку, что была у меня в руках, и покачал головой. Они абсолютно не были похожи, ни по длине, ни по ширине.

Я относился к ленточке, как к важной улике. Во-первых, подобные вещи просто так не теряются. Каждая девочка будет беречь яркую вещицу, особенно шёлковую ленточку, и непременно заплетёт её себе в волосы, когда будет выходить замуж. На сегодняшний день это вещь недешёвая, красивая, цепляющая глаз. Нет, просто так женщина потерять ленту не может. А мужчина? Тоже вряд ли, но ценность предмета для мужика будет явно меньше.

Но я не мог отделаться от мысли, что её и не теряли. Что красная лента будто оставлена специально, чтобы я это увидел. Кто-то кого-то подставляет?

Как знать. Разберемся еще в этом деле, обязательно.

Девчонки обрадовались деньгам, и я даже видел, как они с нетерпением ждали окончания, так сказать, аудиенции. Наверняка, уже их попрекнули в семьях каждым куском хлеба всё-то ездили по ушам о морали. А тут принесут, считай, деньжищи. Сразу забудется грехопадение, и раздражение уступит место благодарности. Голод — не тетка.

Так что я отпустил девчонок. Как только они ушли, моментально подошел управляющий.

— Прикажете чего, барин? — спросил Емельян.

— Прикажу! Емельян Данилович, Петро, вы вдвоём тихо, не привлекая никакого внимания, узнаёте, кто и что видел, или даже что думает. Расспрашивайте всех и каждого. Всё это записывайте на бумаге. Если нужны помощники, привлекайте кого угодно, но по согласованию со мной, чтобы я знал этого человека, — отдавал я распоряжения. — Переговорите со всеми крестьянами, узнайте, может быть, есть те, которые в последнее время несколько обогатились, либо стали жить лучше, чем раньше.

Едва я его отпустил, подошла Мария.

— Алексей Петрович, простите, господин Шабарин, мне, действительно жаль, что так случилось с вашим домом. Если я чем-то могу быть вам полезна, только скажите, и я всё, — Мария Александровна замялась. — Почти всё для вас готова сделать.

— Благодарю вас, Мария Александровна, — стараясь не показать голосом хоть какого-либо сожаления, говорил я. — Дом этот я и так собирался сносить. Стиль архитектурный, знаете ли, уже не модный. Вот, думаю что-то вроде русского дома построить себе. Неорусский стиль.

Мария подняла на меня взгляд.

— Я рада, что вы не теряете духа. Впрочем, с момента нашего знакомства вы его ни разу не теряли, — на выдохе, как-то с сожалением сказала Маша.

— Я думаю, что на первое время я могу вас определить в дом к своему приказчику. Поможете, если потребуется, ему по хозяйству. Знаю, что их младшие дети учатся. Может, в каком предмете подтянете, если вы знаете французский — то в словесности, либо же в других науках, ведь в них вы наверняка столь же преуспели, — сказал я.

— Бедный барин наш, как же так оно случилось! — вроде уже замолчавшая Марфа вновь начала свои причитания.

— Старая, а ну молчать! Горя не случилось никакого, — гаркнул я на Марфу.

— Прошу, знамо быть, прощения, барин, — совершенно спокойным голосом тут же сказала Марфа.

Впрочем, когда я тут помирал, она тоже была непрошибаема. Посмотрев на женщину и припомнив некоторые её таланты узнавать новости, я даже на какую-то минуту подумал, а тому ли человеку поручил добывать информацию для расследования. Впрочем, ведь не обязательно собирать все яйца в корзину — может и Марфа помочь.

— А ну, Марфа, иди сюда, — позвал я женщину. — И не бойся!

— Тю, барин, свое отбоялась. Мне уже не бояться нужно добрых мужиков, а самой хватать их… Ой, простите дуру старую, говорю, как помелом, — Марфа закрыла ладонью рот и стала так часто кланяться, что я испугался за ее здоровье.

А вдруг еще похудеет от таких интенсивных упражнений.

— Будет, тебе, Марфа. Лучше вот что сделай…

Я описал то задание, которое дал Емельяну и Петру, и ожидал, что Марфа сразу отправится куда-то на поиски информации. Где-то же она берёт, собирает эти сплетни. Интересно, где этот инфоцентр? Однако женщина, не сходя с места, почти моментально выдала:

— Так Никитка Глузд же у нас, что с Синьковки, но часто бывает и в барской усадьбе. То дрова поколет, то воду нанесет. Я его привечаю, мужик работящий, только хилый, но я вот что скажу вам, барин…

— По существу говори! — потребовал я.

— Можно и по делу, — будто поняла свою значимость Марфа, даже выпятила грудь да подбоченилась, но я не делал этой женщине замечаний, почувствовав, что узнаю сейчас нечто важное. — Знамо быть, барин, что у Никитки-то внучка на выданье. Простушку-то брать никто не хочет, за ней же не было ни коровы, ни порося какого. А токмо нынче Никитка две коровы прикупил, картуз себе новый, ажно сапоги надел. Вот аккурат перед вашим приездом. Значит, поладили мы с ним в цене, купил картуз и сапоги, и…

— Ты что, Марфа, вещи мои продавала? Откуда у тебя мужские сапоги да картузы? — грозно спросил я.

И тольком потом подумал, что как раз картуза у меня и не должно быть. Это же мужицкий, или мещанский головной убор. А вот сапог было несколько пар, точно. Эх, были да сплыли. Все вещи сгорели. Дом так не жалко, как вещи.

— Обижаете вы меня, барин. Как можно-то, с пожару убежала, чуть сама спаслась. То мужик мой, что преставился ещё по осени, так то всё его одёжа. Справным муж у меня был. Такой жа хилый и малой, как и Никитка Глузд, но справный мужик мой… Был… Вот то и продаю. Покуда не купил Никитка, в поместье, стало быть, и некому купить было. Худо жить стало в последнее время, ранее сытнее жили. Но я не ворую! — обиженным тоном сообщила Марфа.

Просить прощения я не стал, всё же как-никак, но барин — только кивнул повнушительнее, мол, ноль осуждения, одно понимание. Но вот неким Никиткой я сильно заинтересовался. В поместье голодно, по весне так и вовсе никто не покупает себе одёжу — всем бы до лета дожить. На что её покупать? Это с урожайных ещё можно что-то отложить и купить, а по весне так и нет денег у людей. Да, ничего у них нет. Мог ли этот Никитка купить ленточку? Да мог же! Вот своей внучке на приданое и купил, чтоб как у людей всё было.

— Веди к нему! — решительно сказал я.

Поднялся с лавки и показал вперед себя рукой — мол, действуем, откладывать не будем.

— Так что барин, то Никитка поджёг дом? — в глазах Марфы зажёгся огонь интереса. — Этот может. Он в последнее время сам не свой, хмурной ходит, будто вынюхивает чего, даже подворовывать с кухни вашей перестал. А раньше, так, сухарь какой возьмёт, как бы своих покормить, олии мог отлить, крупы в картуз насыпать. Вы простите. Знала я об том, но смолчала, голодали они.

Так Марфа и тараторила всю дорогу. Нужно было всё-таки поехать, хотя бы на какой-нибудь телеге. Одна из моих деревень, под названием Синьковка, располагалась в трёх верстах от усадьбы. Не то чтобы сильно далеко, но и не сказать, что близко. Тем более, что я сам несколько дней в карете трясся, и теперь хотелось только упасть куда-нибудь на перинку — да где ж её взять. Ещё иМарфу было не заткнуть, а грубить ей пока не хотелось. Вот и оказалась дорога тем ещё испытанием.

Между тем даже в этом бубнеже я черпал информацию. Я ведь задавался вопросом о месторасположении инфоцентра? Так сама Марфа — он и есть.

— Лукашка! Лукерья, курва! Барин самолично пришли! — орала Марфа через калитку. — Выходь, коли в хате.

Я не стал дожидаться, пока откроют то, что вообще сложно было назвать калиткой. Небольшое пространство было огорожено выполненным из ивы забором. Вроде бы, это называется обычно тыном. Вошёл внутрь и осмотрелся. Скудно всё здесь, очень скудно. И не дом это был, а две полуземлянки. Даже для нынешних времён, когда точно крестьяне не жируют, двор и жилища выглядели нищими, какими-то доисторическими.

— Глузды? Эй! Есть кто? — продолжала кричать Марфа.

Надо ее попоить холодной водой, если охрипнет хоть на недельку-другую, мне все, кто с Марфой общается, памятник поставят.

— Тетка Марфа, ну чегось горланишь-то? — из одной из хат вышла девушка лет шестнадцати.

Она несколько выбивалась из окружающей обстановки. Девица была в сносном по крестьянским меркам платье, с накинутым на плечи тулупом, и… с аккуратно заплетенной косой, в которой видны были зеленые ленточки.

— Эка цаца! Лукерья, и вырядилась жа! Замуж собралась? — Марфа аж руками всплеснула.

— Так пора уже, тетка Марфа. Шаснаццать годков уже, — весело отвечала девушка.

— Дед твой где? — спросил я.

Из полуземлянки вышел еще парень лет двенадцати. Да, в этом возрасте нынче парень — уже полноценный работник, а не изнеженный ребенок.

— Деда с мужиками пошел говорить, кабы помогли сладить избу добрую, — похвалился парнишка.

Так. Мне стало почти все понятно. Видно, что благополучие семья получила только недавно. И еще не привыкли, упиваются достатком — а скрыть не додумались. Между прочим, это семья крепостных, даже не арендаторов. И как такое возможно, когда все поместье переживает не лучшие времена, да еще и по весне?

— Скажи, что барин зовет всех в усадьбу, помочь нужно убрать следы пожарища, — сказал я и направился обратно. — И еще скажи-ка… Когда в последний раз дед в соседнее имение ходил?

— Так вчерась и ходил, тама у него работа есть. С того найма и живем, — закивала, румянясь, Лукерья.

Нужно было семейству поджигателя лучше учить заветы Ильича. Это я про Ленина, который говорил про конспигацию, причем, судя по всему, повторил слово трижды. Как же просто и наивно сдали сейчас эти детки мне деда!

Жаль, что не получилось застать Никитку. Ну да, впрочем, никуда он не денется. Пошлю сюда Вакулу, пусть перехватит крестьянина.

Работа по расчистке сгоревшего дома уже начались. Мужики то ли сами, то ли по указке управляющего, но пришли и работали, как мне показалось, на совесть, с отдачей.

Много у меня людей. Пришло больше двух сотен мужиков. Столько и не надо, на самом деле.

— Барин, дозвольте обратиться! — ко мне подошел мужик с окладистой бородой лет пятидесяти, с многими морщинами вокруг глаз.

— Ну, обращайся! — сказал я.

— Мы с мужиками погутарили… Так быть каменного дома не отстроим, а вот терем сладим и быстро. Есть у нас свои умельцы, но у Матвея Ивановича Картамонова так и вовсе цельна артель таких умельцев, что в миг наставим домов, — предложил мужик.

— Как зовут? — спросил я.

— Так Потап я… То все знают, да и я печи всё кладу, в бане, стало быть вашей, давеча, по осени клал, да в доме перекладывал, — недоуменно говорил мужик.

— Принимается, Потап. Вот тебе и поручаю все сделать и терем мне поставить. С господином Картамоновым я переговорю, — сказал я.

Стройка. значит. А тут ещё этот бал… Может, отказаться? Услышав про пожар, ведь все поймут?

Но тут я вспомнил только что пережитое судилище. Нет!. Найдутся языки, которые не преминут указать, что Шабарин чуть ли не сам сжег свой дом, чтобы только не уважить достойнейшее общество ближайших соседей-помещиков. Нет, нужно будет придумать нечто, чтобы не только не уронить лицо, но и гордо поднять подбородок.

— Потап… Занимайся. Если нужно что от меня, то обращайся, я все сделаю. Но постройте мне быстро хоть какую хату… Лучше, конечно терем, или нет… хоромы, — я улыбнулся, но тут же резко посерьезнел, так как увидел, как бежит Петро, и он явно чем-то встревожен.

Уже не ожидая ничего хорошего, я направился навстречу Петро. Был готов уже услышать что угодно, даже самое фантастическое. И… услышал.

— Отродясь такого не было, барин, а мужика прибили. Не зверь то, а человек. Голову пробили мужику. Это Никитка Глузд. И кому он сдался? — сообщил Петро.

Ах вы!.. Ниточку оборвали. Но эта красная, кровавая ниточка явно вела к Жебокрицкому. Он ехал прямой дорогой, потому должен был приехать раньше меня и успеть организовать месть.

— Сука мстительная! — вырвалось у меня.

Что ж… Шабарин наносит ответный удар? Нужно все хорошенько обдумать.