Барин-Шабарин

Глава 11

— Чегось, барин, принялись стращать меня, все путать? Был бы злым, так разве же я просила об том? Я же не сказала ничего такого. Он один приходил. Ну, как один… Двое были с ним, так те чернявый и русый, а с конопушками и прыщами, о молодце, что вы спросили, так и не было, — отвечала Саломея.

— Я тебя познакомлю. Орел там, а не парень! — усмехнулся я.

— Не надо мне русых, да и никто не надо. Рано, опосля батюшка справится о замужестве, чего мне тут на рыжих заглядываться? — Саломея решительно отказывалась от знакомства с Мишей, которому я бы дал позывной «Топор».

Нет, тут нужно прибавлять — «Рыжий». Так и будет, Рыжий Топор. Вполне даже и благозвучно звучит.

А почему бы мне и не обучить девчонку немножко, хотя бы самым азам нелегкой профессии секретарши? Может, на что и сгодится. Она грамоту знает, вполне шустрая, сильно передо мной не лебезит — силу внутреннюю имеет, что в моем мировоззрении, скорее, плюс. Впрочем, чего ей пресмыкаться? Она ведь и не крепостная, ее отец у меня на договоре, он один из кузнецов, весьма уважаем, насколько я знаю, был при батюшке. Это я, то есть тот, кто был ранее в этом теле, дурью страдал и приставал к Саломее, а так она вполне себе жила на барских харчах, когда уезжал вдовец Никола по делам своим.

В любом случае, выбирать-то мне не из кого. А то, что порой секретарь нужен — факт. Как минимум, должен быть кто-то, кто скажет, что барин изволил отдыхать, его более не кантовать, а при пожаре выносить первым, как особую реликвию. Но это если я буду часто отдыхать, а, если я буду больше в разъездах да делом занят, то нужен тот, кто всегда будет знать, где я нахожусь — и что можно об этом сказать, а что не стои. Может, Саломея в профессиональном плане дорастет и до составления моего графика рабочего дня.

Вот только то, что она женщина… Могут пойти досужие сплетни, не без этого — но, если надо, так и укоротить можно язык особому сказочнику.

— Так что же хотел купец? — спросил я.

— Так то не знаю, — развела руками Саломея. — Убить вас, как иные? Так вроде же и нет, без ножа да ружжа был.

Интересно получается, что у прислуги уже сложилось мнение, что меня все вокруг только убивать хотят. Однако, приход купца интересен, как бы не ревнивец какой был. Или это из-за кольца?

Вот, почему в голову всегда лезут дурные мысли, как только чего-то толком не знаешь? Как ни гони прочь плохое, но думается почему-то именно о нём. Вот и теперь я думал, не лишнего ли чего я себе позволил с купчихой Тяпкиной. Уж точно я не боюсь купцов, хотя и не вижу никакого прока в ссоре с ними. Опасаюсь разве что того, что ко мне могут прийти по поводу колечка мадам Кулагиной, «вице-губернаторши». Разговор с ней был каким-то… Недосказанным, сумбурным, излишне эмоциональным, хотя дамочка старалась скрыть свою заинтересованность.

— Что ещё? — спросил я.

— Так Емельян, стало быть, Данилович апартаментары… апартаменты нашёл. Только там что-то неладно, сказывал, что особливо с вами поговорит после, — Саломея выложила следующий пласт информации.

— Ещё что? — с нажимом спрашивал я.

Первым делом стоит моего этого малолетнего секретаря научить докладывать. А то вон, клещами нужно тянуть информацию.

— Господа спрашивали про вас, — будто только что вспомнила, проговорила Саломея. — Странные такие. Одежа… по фасону так и не дурная, а заплатки имеются. Ещё коленки протёртые, да пряжка от ремня гвоздём скручена у одного, щеблеты протертые.

— На бандитов похожие? — подобравшись, спросил я.

— Да худые они. Несправные. Не чета тем, что в бане были вами биты, — со знанием дела, будто разбирается в бандитской иерархии, отвечала Саломея.

Я не стал переспрашивать, откуда Саломея знает, кто именно оприходовал братков-шулеров в бане. Думаю, что самое верное — это просто сделать вид, будто я и не услышал ничего. Но к сведению примем — конспирация моя не удалась.

Вряд ли проговорился Емельян. Не удивлюсь, что какая-нибудь бабка Марфа провела собственное расследование, в ходе которого выяснила, что кроме меня и некого признать «банным мстителем». Не думаю, что итоги следственных мероприятий дойдут до Понтера и его дружков. Но всё-таки стало неспокойно.

— Емельян тут? — спросил я, выходя из комнаты.

— Был, так же спать прилег. А господин Тяпкин просил сообщить, когда вы будете готовы к встрече. Тут недалече, я знаю. Можно уж сбегать? — голос девчонки был просящим.

— Что? Денег дал? — усмехнулся я.

Саломея засмущалась. Это хорошо, что не умеет качественно врать.

— Дал, цельную полтину от серебряного рубля, — похвасталась Саломея.

И это учтём.

— Зови его! Я в трактир спущусь. Емельяна Даниловича, как проснется, ко мне, — сказал я и уже собирался пойти, как опомнился. — Мужиков кличь со мной. И где Параска?

Еще большее смущение отразилось на лице Саломеи. Я уже распознавал этот румянец. Так девочка реагировала на что-то похабное. Порой, чтобы досадить девчонке, гадина Параша начинала рассказывать, как правильно мужчину ублажить и чем. Вот тогда Саломея не только смущалась, но и вовсе теряла все свое народное, вместе с тем, искрометное красноречие. Слышал я, как девчонка умеет поставить на место Параску, вот та и выбрала безотказную тактику в спорах.

— Что, эта паскуда нашла кого? — догадался я о причине покрасневших девичьих щек.

Она ничего не сказала, но убедительно, так, что казалось, и голова может слететь, принялась кивать.

Я не так чтобы жеманный в отношениях с женщинами, подчеркиваю, что ни о каких девочках речи не веду, я про женщин. Однако понимать, что та, что ночью была со мной, к вечеру уже неизвестно с кем… Да тут из-за соображения здоровья нужно ограничить общение, по крайней мере, близкотелое. Это же в этом времени сифилис лютует? Вроде бы да, антибиотиков-то нет, а порочных связей хватает.

— Все, я в трактир, — сообщил я и отправился на первый этаж.

Или не развита еще культура русского трактира, или кино вместе с книгами врали и не было никогда заведений с особенным русским колоритом. Трактир, в который я зашел, казался скорее притоном, но не тем местом, где красиво подадут стерлядку или расстегайчик ароматный с пылу с жару предложат на перекус.

— Изволите чего? Водочки? Огурчики имеем с только открытой бочечки… — а половой контрастировал в убогостью трактира, в смысле, официант знал свое дело, был умеренно навязчивым, обходительным, пусть и в заляпанном жиром фартуке.

Может, я не совсем прав, и тут еще неплохо. Половой выглядел, если только не рассматривать фартук, вполне респектабельно, с зализанными темными волосами и залихватскими бакенбардами.

И что меня удивляет, это когда начинают вещи называть уменьшительно-ласкательным тоном. «Водочки», «огурчики», «девочки» — подразумевая под ними красотку в центнер и больше. И сразу как-то проникаешься, подобная манера общения навевает желание уйти в загул, к цыганам. Вот их почему-то не уменьшают. Или тогда получится «к цыганкам».

— Мяса — хорошо прожаренного, а лучше тушеного, и квашеной капусты с хлебом к нему, — сделал я заказ под тщательно скрываемое раздражение полового.

Он, наверное, решил, что я гулять буду. А тут что — только поесть. С такого, с трезвого разве можно взять много чаевых? Впрочем, мне на его бизнес-планы плевать, главное, чтобы мне в тарелку не плюнул.

— Господин Шабарин, какая встреча! — прозвучало за спиной.

«Мля, да мне поесть нормально дадут?» — подумал я, разворачиваясь.

Точно, это те шавки бандитские, которые уже интересовались мной. И ремень, действительно, перекручен гвоздем, как отмечала Саломея, колени на штанах, не так чтобы сильно, но потертые. Однако часы серебряные у одного из подошедших были в наличии.

— Чем могу? — буркнул я, показывая, что не особо доволен, что меня оторвали от важных дел.

Пусть я всего лишь сидел и размышлял, ну так и это дело важное.

— Ну как же, господин Шабарин, — один из подошедших всплеснул картинно руками.

Он был в пиджаке цвета ржавчины, и уж больно этот цвет к нему подходил. Наверняка и ржавая душенка присутствовала.

Мужик попробовал присесть рядом.

— Я что, приглашал? — решительно спросил я и подобрался, размышляя на предмет, как, если вдруг что, защищаться, а лучше атаковать.

— Э… Чо? — опешил тот, который уже мостил свое седалище на лавку напротив.

— Коромысло через плечо, — отвечал я.

Грубо? Обострение конфликта? Так и есть. Но я дворянин, я обязан позиционировать себя, как человек, способный очертить свои границы. Я ограничен рядом правил и обязательств, и попускать такие заходы, когда кто угодно решит, что может без позволения присесть со мной за один стол, просто нельзя.

— Вы же, сударь, господин Шабарин? — спрашивал еще один из тройки.

Этот был одет в темный сюртук получше остальных, даже с часами в кармашке жилета щеголял. А еще был гладко выбрит и не имел усов. Вот большинство мужчин были или с бородой, или с усами, да и я был с усами, а этот нет. И уже отличался от большинства. Может, и мне сбрить усы?

— Да, но с кем имею честь? — чуть сбавив тон, отвечал я.

Двое молодых мужчин, которые со мной разговаривали, и еще один постарше, что стоял в сторонке, синхронно начали друг с другом переглядываться. Они явно не ожидали именно такой моей реакции.

— Кхе, кхе, — в разговор вступил старший, может, и не только по возрасту, но и вожак этой стайки. — Ранее мы имели честь игры в карты с вами. Тут же определенно можно со скуки сгинуть. Выходит, или женское общество может развеять честного человека, или достойная игра в карты на легкий интерес.

Гладко стелет, но все равно заход, как по мне, неудачный. Уже получалось, что, садясь за стол, я оказываюсь один против троих. Предложение от одного человека могло были восприниматься более благосклонно.

— Я рассчитываю съехать из этого места, но сегодня, видимо, еще переночую. Так что в восемь вечера мог бы с вами раскинуть партейку-другую. Играть во что станем? — проговорил я.

— Как угодно вам. Может, штос? — спросил тот, что был во ржавого цвета костюме.

Нет, ну что это, даже неинтересно — какие-то мелкие, неумелые мошенники. Ну кто же предлагает сходу самую «стригущую» игру? Тут нужно начинать с виста, где ставки малы и можно клиента «разогреть».

— Играть будем по-мещански али достойно? — спросил я.

Шулера переглянулись. Нет, они достойно не смогут. Достойно — это значит, что каждая партия будет начинаться с новой, не распакованной колодой карт, а это, как ни крути, уже затратно. А вот в игре «по-мещански» можно играть одной колодой чуть ли не все время.

— Все, господа, — не дождавшись ответа, говорил я. — Более вас не задерживаю. Жду в оговоренное время у себя. Справитесь у хозяина о моей комнате.

Дельцы спешно, с плохо скрываемой радостью покинули меня.

Я тоже с довольной полуулыбкой похлопал себя по колену. Я-то не картёжник, но… Хочу проверить себя. Тут нет места азарту. Я никогда не был азартным человеком — и начинать нечего. Ну, играть-то пробовал. Во время командировок, если находились желающие раскинуть партейку-другую, можно было играть в покер на сигареты, или, к примеру, тушенку, которой часто был избыток. Но на деньги почти что никогда и не играл, не говоря уж про онлайн-казино.

Мой предшественник в доставшемся теле считал себя, видимо, профессиональным игроком, так и не поняв, что его разводили по полной программе. Он вел дневник игрока, где я обнаружил некоторые весьма занимательные данные. Например, там были описаны особо проигрышные для него партии, и неизменно рядом находилась девица, именуемая «моя несравненная Амфи».

Про некую Анфису я знал, мне уже на увлеченность ею указывали. Более того, при упоминании этого имени чуть быстрее начинало стучать сердце — и никакое переселение душ этому не мешало. Парнишка был влюблен, как видать, в шкуру-бабу, что подыгрывала шулерам. Если она сидела рядом, то вполне могла и знаком указать, какие карты у меня на руках. А уж этот-то влюбленный болван наверняка делал самые необдуманные ставки именно под влиянием дамочки.

Что ж, вот мы и проверим, как там физика с лирикой, то есть, с новой душой уживаются, а заодно полюбопытствуем, как же мухлюют карточные шулера. Решать проблему с карточным долгом всё равно нужно, но нельзя просто ворваться и всех положить — хотя лично я бы такое и предпочёл. А вот если поймать на шулерстве за карточным столом, то некоторая вспыльчивость мне простится. Хотя убивать и в таком случае нельзя.

На себя я мог надеяться — я всё-таки снайпер и детали подмечать умею, да и терпения мне не занимать. Надеюсь, что смогу распознать те манипуляции, к которым прибегают шулеры.

Между тем, принесли мясо, и оно мне показалось вполне съедобным. Кусок тушеной говядины с морковью, луком и чесноком был ароматный и, пусть не то что прямо таял во рту, но жевался без предварительной тренировки. Квашенная капуста явно требовала столовую ложку сахара и быть политой растительным маслицем, но и без того была сносной.

Я же не привереда в еде. Единственным моим требованием к пище является то, чтобы она была менее жирной, более белковой. Работа над собой продолжалась и в этом деле, ведь питание — это половина успеха. А так — есть результаты. Стыдно сказать, но я отжимаюсь сейчас в подходе по пятнадцать раз, приседаю по двадцать раз, в планке стою по минуте или около того. Так как стрелки секундной не имею на часах, то тут приходится обходиться приблизительными подсчётами.

— Вы господин Шабарин? — спросил меня какой-то бородатый мужик, когда я уже собирался расплатиться за обед и отправиться будить Емельяна.

Положительно, приёмный день ещё не кончился.

— С кем имею честь? — спросил я.

— Иван Савельевич Тяпкин, — ответил мужик.

Я привстал, указал рукой на лавку рядом.

— Присядете? — спросил я.

— Благодарствую, — сказал купец и уместился напротив.

Он был невысокого роста, вполне соответствовал тому представлению о купеческом сословии, что у меня уже сложилось. С небольшим, но заметным животом, с прилизанными и обмазанными жиром волосами, причем, как по мне, неприлично длинными, нестриженными, по плечи. Хотя и плечи его росли будто бы почти сразу из головы, шеи почти и не видно.

— Что вызвало ваш интерес к моей персоне? — спросил я.

— Вы заключили сделку с моей женой, — осторожно начал разговор Иван Савельевич. — Не поймите меня неправильно, но есть обстоятельства, которые меня смущают.

— Не стесняйтесь их озвучить, — подтолкнул я к разговору купца.

Тяпкин замялся, пару раз разгладил бороду, нахмурил брови. За время паузы, было дело, подскочил половой, но я жестом указал тому убраться. Если и заказывать что-то, то после.

— Этот гардероб… Платья и все с ними… Это ж ведь уже одёванные вещи? — с опаской спрашивал Иван Савельевич. — Вы не поймите превратно, но имя купеческое стоит дорого. Я должен знать. Моя жена была в своем праве, я таковое ей даровал. Захотела баба торговать женскими вещами, пусть так, у меня иные заботы. Однако…

Я чуть задумался. На самом деле, купец уверен в том, что я дал ему на реализацию, как сказали бы в будущем, «секонд хенд». Опасался задеть честь мою дворянскую. Но и свою честь бережет, а это всё-таки вызывает уважение.

— Вещи эти не одевались. Они из последней партии, что заказала моя матушка, прежде чем уехать на долгое время в столицу, — стал я говорить полуправду. — То, что вещи из Франции и Италии — могу вас заверить, что так и есть.

— Жаль… — сказал купец, чем меня удивил.

— Простите? Не совсем понял, о чем вы сожалеете, — сказал я.

Купец чуть замялся.

— Знаете ли… Эти нашивки, или как их обозвать, где написано на французском языке, да вкупе с тем, что моя жена была уверена в том, что продает истинно французские туалеты, потому была убедительной… Так скажу, что вызвали спрос на платья. В нашем губернском городе не столь знающие дамы проживают, но многие решили купить себе именно что такие вещи. А я, на самом деле, знавал вашего батюшку, ну и матушку видел. Как их здоровье? Прошу простить меня за неучтивость, — торопясь, говорил Иван Савельевич.

— Батюшка преставился, Царствия ему Небесного, — сказал я, не став уточнять про маман.

Мы перекрестились.

— Так вот, господин Шабарин. Я решил принести лично вам ваши деньги, вырученные от туалетов. Поймите, что я беспокоюсь, как бы в будущем не пришли дамы, потратившие большие деньги на наряды, и не высказали то, что… — купец замялся, не желая вещи называть своими именами.

— Не придут, — с уверенностью в голосе сказал я.

— Благодарю, — сказал Тяпкин и выложил на стол ассигнации, обернутые в тряпицу.

Однако вставать, да и убирать ладонь со свёртка, не торопился. Я поднял бровь, показывая ему, что готов его слушать и дальше.

— У меня к вам еще одно дело, — наконец, вымолвил тот. — Дело в том, что по осени ваш приказчик приезжал в Екатеринослав и продал Моисею Михельсону партию кос и плугов. Нет ли у вас на продажу такого же товара? Поверьте, я могу дать сумму чуть большую, чем жидовский лавочник.

Я напрягся, но тут же себя одёрнул — потому что Иван Савельевич сейчас не оскорбил некоего Михельсона. Вполне было нормально называть евреев жидами, люди не вкладывали в это слово столь много негатива, как в будущем.

И более того, я знал о такой сделке, она была записана в одном из журналов, который предоставил Емельян мне на проверку. Можно не скрываться и ничего не изображать, а начинать деловые переговоры.

— И сколько вы положите, скажем, за плуг? — с неподдельным интересом спросил я.

— За Бобринский-то? Одиннадцать с полтиной серебром, — гордо сказал купец, будто назвал мне астрономическую сумму [имеется в виду плуг, сконструированный в имении Алексея Бобринского, известного сахородела и успешного помещика].

Я не смог сдержать свою ухмылку, расцененную собеседником неверно.

— Господин Шабарин, ну полтину еще накину до дюжины рублей… серебром же, не ассигнациями. Это точно более на рубль с полтиной, чем положил Мехельсон, — поспешил торговаться купец.

А усмешка моя была не о том. По бумагам-то выходило, что плуги из моего поместья по осени сторгованы по восемь рублей с полтиной. Ну и что мне делать с Емелькой? Ну дал он мне триста пятнадцать рублей, побожился, что более краденного нет. А тут опять… И не глупый же он, ушлый, с понятием в торговле и делах. Не выгонять же такого. Если из России всех казнокрадов выгнать, города опустеют. Но наказывать все равно нужно.

— Батюшка мой ранее занимался такими делами. Я лишь начинаю вникать. Не могу ответить вам о плугах и иных изделиях, — почти что и не соврал я.

На самом же деле в том месте, что складом зовется, было пусто, как в голове у нерадивого студента. Это называется «кошка с дому, мыши в пляс». Не стало хозяина, батюшки моего, так все товары быстро «сделали ноги». Но мастерская стоит, люди там есть, сам видел, что и металл имеется, закупленный на Луганском заводе. Так что навести порядок нужно, и вон оно как выходит — торговать и зарабатывать очень даже можно.

— Мы продадим всё то, что вы предложили в лавке одежды, в надежде, что иные дела с нами вести станете, — уже с некоторым нажимом сказал Иван Савельевич.

— При обоюдной выгоде, — сказал я и чуть кивнул.

— Тогда позвольте я что-то вам скажу… — тон купца стал заговорщицким. — За нами наблюдает Тарас. Это темная личность, даже я иногда приплачиваю ему за то, чтобы не пакостничал.

Я и ранее заметил мужика, ростом и статями не уступающего моим громилам Петру и Вакуле. Однако сперва думал, что эта морда посматривает на меня лишь потому, что в таком мутном заведении я один выгляжу прилично и тем самым выделяюсь. Теперь же я глянул на него повнимательнее, и чуйка подсказывала, что тут что-то неладно.

— На сём откланяюсь. Мой приказчик принесет расчетную книгу с цифрами продаж и вашей долей, — сказал Иван Савельевич Тяпкин, бросил быстрый взгляд в сторону Тараса и поспешил уйти.