Барин-Шабарин

Глава 15

Такое предложение нельзя просто проигнорировать. В голове промелькнула мысль бежать куда подальше. Благо какая-никакая, но сумма денег после продаж платьев, пусть еще не и всех, а также за коней и с шулеров, скопилась. Можно было быстро сбагрить свое поместье, тот же Жебокрицкий остался бы доволен, а я — в Петербург, покорять столицу.

Можно? Нельзя.

Дело не только в самоуважении или в людях, за которых я уже начинаю чувствовать ответственность. Чем я тогда стану отличаться от продажных чиновников из любых времен? Вот мне неведомые силы вручили зону ответственности — поместье. И в Петербург я могу, конечно, уехать, но только после того, как на вверенном участке наведу порядок.

А еще я ведь понимаю, где мне выпало иметь мои земли. Признаться, так при возможности и сам бы прикупил еще землицы. Скоро уголь стране понадобится ого-го как. А мое поместье… да, наверное, копнуть чуть поглубже, чем на лопату, и то будет уголь. Так что нашли тут Буратино, что свой же нос отпилит за три сольдо. Нетушки.

Вице-губернатор ужинал, вроде бы, в гордом одиночестве. Хотя мне кажется, что в его обеденной комнате, полностью изолированной от общего зала, могло происходить все, что угодно. Не сомневаюсь, что в гостинице «Морица» есть и те, кто за деньги может устроить это самое «что угодно».

Дверь мне открыл рослый мужчина с явно армейской выправкой, но носивший мундир служащего. Сейчас время такое, когда все ходят в мундирах. Кроме таких, как я, которые для родины ничего не делают. Ничего, когда получится выбраться из ямы, свою лепту внесу и я. Как? Еще не знаю, но придумаю. Мысли-то есть, появились бы возможности их реализовать.

— Вы Шабарин? — спросил мужчина, не вставая со стула и даже не отложив ножа с вилкой.

Причины такого пренебрежительного отношения крылись не в том, что кусок телятины на тарелке Кулагина выглядел очень уж аппетитно и, наверняка, был изысканно прожарен. Откуда-то из уголков памяти всплыло то, что сам великий доктор Пирогов отмечал необыкновенный вкус телятины, приготовленной именно в ресторане «Морица». Но передо мной сидел не гурман, а человек, который считает себя хозяином положения, тот, кто уверен, что все вокруг — не более чем грязь под его ногтями. Хотелось бы посмотреть на то, как Кулагин гнет спину и пресмыкается перед губернатором Фабром. Такие, как вице-губернатор, сами умеют быть грязью, когда им это необходимо, но лишь с более влиятельными людьми.

— Так понимаю, что я преисполнен радости от того, что разговариваю с вице-губернатором Екатеринославской губернии? — сказал я, чувствуя себя если не оскорбленным, то близко к этому.

— Дерзите, молодой человек! — с усмешкой сказал один из главных чиновников не только города, но и всей губернии. — Прошу!

Кулагин указал мне на стул, который я занял незамедлительно, после чего почувствовал себя чуть менее напряженно и раздраженно.

— У вас, ваше превосходительство, ко мне есть вопросы? — спросил я, желая побыстрее закончить этот разговор.

Признаться, я так и не успел выработать четкую стратегию, как вести себя с подобным власть имущим человеком. Нужно помнить о собственной чести, но нельзя и наживать на пустом месте, от одной гордости, себе врагов. А такие люди, как этот Кулагин, крайне бережно относятся к своему положению, и тем, кто готов оспаривать право приказывать — они враги.

— С какой целью вы встречались с моей супругой? — с металлом в голосе спросил тем временем Кулагин.

«Да это же ревность!» — подумал я и даже порадовался подобному выводу.

— Госпожа Тяпкина… — начал я рассказывать правду про кольцо, но был перебит.

— Тяпкина? И вдруг госпожа? — чиновник рассмеялся. — Впрочем, продолжайте!

Я и продолжил. В принципе, рассказал почти все. Кроме того, что жена вице-губернатора живо интересовалась неким художником-ловеласом. Мол, кольцо нашел, такое бывает. Вот, с купчихой Тяпкиной мы и подумали, что это может быть драгоценность, несомненно, самой красивой, изящной и… бла-бла-бла жены Кулагина — единственной, у кого вообще могут быть подобные украшения. Ну, да, немного, или даже много, польстил, приукрасил.

Невысокого роста мужчина, худощавого телосложения, с пышными бакенбардами, а именно так выглядел Кулагин, встал со стула, оперся руками на стол и чуть ли не прорычал:

— Если увижу еще раз рядом с женой в городе без моего присутствия…

— Я вас услышал и притязаний никаких не имею, и не имел в прошлом, — поспешил ответить я, хотя внутренне даже повеселился.

Но где я, такой весь молодой и красивый, а где госпожа Кулагина? Видимо, муж-рогоносец о своей жене что-то знает. И теперь любой мужчина рядом с ней — в его глазах потенциальный любовник. Нет большей слабости у мужчины, чем его женщина!

Кулагин резко сменил настроение, присел обратно на стул, отпил вина и, словно нехотя, проговорил:

— Я тут недавно одно дело одно на рассмотрении видел. Догадываюсь, что речь идет о вашем имении.

— Так и есть, ваше превосходительство, — кивнув, отвечал я.

— У меня есть предложение к вам, господин помещик, — слова Кулагина буквально сочились иронией.

— Я весь во внимании, — сказал я.

— Вам заплатят шесть тысяч рублей и решат все ваши залоговые проблемы. Само собой, имение — мое, — озвучил свое предложение вице-губернатор.

Мне не нужно было даже и задумываться над тем, продавать или не продавать поместье. У меня были планы по развитию этой маленькой, но все же части моей страны. Нельзя пасовать перед проблемами, тем более, что чем же этот чинуша отличается от того Ухватова, оставленного мной в будущем? И речь здесь не о внешности, даже не столько о характере, так как Кулагин все же казался сильным человеком, речь о коррупции в среде чиновников.

Я прекрасно понимаю конъюнктуру, не настолько уж и идеалист. Возможно, если не буду видеть иных вариантов, обязательно во благо каким-нибудь свершениям я сам дам взятку или организую откат. Но не хочу прожигать вторую жизнь. Первую я сперва прожигал, после — воевал, потом, преисполненный желанием менять систему… Не вышло, не дали, решили уничтожить наверняка. И вот второй шанс.

— Не хотелось бы вас огорчать, но я все же откажусь. Бесчестно было бы мне пасовать перед сложностями, — отвечал я.

— Благородство не всегда во благо. Но… — Кулагин улыбнулся. — Хозяин-барин… господин Шабарин.

— Я могу откланяться? — спросил я.

— Пожалуй, что и да, — ответил чиновник.

Выходил я из кабинета с тяжелым сердцем. Я гнал сомнения, получится ли выкрутиться с имением и не потерять его, но прогнать их было нелегко.

«Эх, живем один раз, так что чему быть, того не миновать, но барахтаться и бороться нужно всегда», — подумал я, самим своим существованием здесь противореча постулату о единственной жизни.

— О! Вы вернулись, ик, — встречал меня несостоявшийся поэт Хвастовский.

— Вернулся, — констатировал я.

Посмотрев на Прасковью, я сделал ей знак, чтобы она уже приступала к своей работе. Клиент созрел — и как бы не перезрел. Никакой опасности для чести Параски тут нет, Саша Хвастовский не сможет, если только Параша сама не поможет. Фи, как это может звучать двусмысленно.

Я не слушал, что говорила Прасковья, как она отправила молодое дарование к нумер, только проводил ее взглядом, когда девка с плохо скрываемым озорством проследовала за пошатывавшимся Хвастовским. Уверен, что она справится с заданием, после еще и я со своей дуэлью подскочу. Но… к вящему удовольствию сторон, я возьму лишь слово, что журналист отыграет свою роль и придет посмотреть на происходящее в суде, дабы собрать материал на фельетон. Ведь несостоявшийся писатель почти уверен, что ему удастся повторить успех Николая Васильевича Гоголя и изобличить чиновничий беспредел.

Наивный. Конечно, я его подставляю. Да и Гоголь был бы предан забвению, если бы только один-единственный человек во всей империи не вступился за писателя, дерзнувшего высмеять уездных чиновников. Благо, что этим человеком был сам император Николай I.

Андрей Васильевич Кулагин взял колокольчик и дважды тряхнул его в руке. В кабинет тут же вошел помощник вице-губернатора, увидел, что его начальник все еще в гордом одиночестве, и отправился звать полового.

— Да выходи уже, Яков Андреевич! — с усмешкой говорил Кулагин. — Ушел Шабарин.

Из-за ширмы вначале показалось пузо, ну а после уже весь оставшийся организм земского исправника.

— Ты будто бы боишься его, — продолжал веселиться вице-губернатор.

— Никак нет, ваше превосходительство, — отчеканил Яков Андреевич.

— Экий стервец ты, Молчанов, как на плац-параде мне отвечаешь, а ведь службы военной и не знаешь, — лицо Кулагина стало серьезным, в глазах блеснула ярость. — Сукин ты сын. Ты почему мне раньше не сообщил, что дела касаются земель западнее Железной слободы [соврем. Горловка]?

— Дак… нынче же! — выкрикнул Молчанов.

Он никогда не забывал завет Петра Великого, по которому подчиненному перед лицом начальствующем следует иметь вид лихой и… придурковатый.

— Оглашенный! Не горлопань! Говори лучше, как землю там приобрести, да побольше чтобы, — сказал Кулагин, допивая вино.

Молчанов мигом подсуетился и налил начальствующему лицу, и вместе с тем своему покровителю, вина в бокал. Если бы не Кулагин, который и поставил на эту позицию Молчанова, вернее, сделал все, чтобы тот был избран земским исправником еще до прихода нового губернатора, прозябать бы ему в мелких чинах. Теперь стало возможным проворачивать некоторые дела даже при вроде бы как порядочном хозяине губернии. Хотя Кулагин был уверен, что Фабр еще просто не освоился, потому и не ворует. Каждый же меряет по себе.

— Я уже докладывал вам, что ко мне обратился помещик Жебокрицкий. Мы имели с ним некоторые сношения, еще когда тот служил при интендантстве. Вот он и предложил немного, м-м-м, своих средств, чтобы все вышло наверняка, — поспешил вновь рассказать всю историю Яков Андреевич.

— Я уже это слышал. А с банком он как договорился? — уже ради праздного любопытства интересовался вице-губернатор.

— Так и там у Жебокрицкого знакомцы есть. Поставили дату только лишь на закладной, что она вручена была еще два года назад, и по ней выплат не производилось, — объяснял суть аферы земский исправник.

— Грязно это. Если что вскроется… Тебя просто не станет. А то начнешь песни петь губернатору и про меня, — угрожающим тоном сказал Кулагин.

Молчанов поморщился и еще сильнее сгорбился.

— Все пройти должно гладко, — чуть ли не плача, проговорил исправник.

На самом деле Молчанов уже не одну аферу провернул и своего благодетеля в известность не ставил. А зачем? Делиться? Так Яков Андреевич считал, что уже то, как он унижается перед этим человеком — могло быть платой его перед тем. И не думал же исправник, что сам и оскорбляется, а Андрей Васильевич Кулагин не так чтобы и заставлял перед собой пресмыкаться.

— Ты, дружок, уже в баню с бабами сходил. Так чуть не убил одну, — проявил осведомленность вице-губернатор, мол, большой брат за тобой наблюдает.

— Так то же гулящие, чего с них? — усмехнулся Молчанов и резко вернулся в прежнее сгорбленно-униженное состояние.

Кулагин промолчал. Он не собирался объяснять прописные истины этому дураку, который, между тем, как та курица из сказки, приносит пока что золотые яйца. Если дурак выгодный, то его не отпускают и до поры даже сильно не ругают. Так, журят. Вот и вице-губернатор решил лишь пожурить исправника, на рублей так… пятьсот.

А в остальном Андрей Васильевич решил пока не проявлять слишком явно своего интереса к землям в той стороне, где было имение и у Шабарина. Хотя этот интерес для людей умных должен быть очевидным.

Век пара наступает. Это стало понятным в последние годы, хоть и далеко не всем. Но за паровыми машинами будущее. В Англии уже вовсю строят железные дороги, в Германии, даже в России уже есть. И ясно, как Божий день, что железнодорожный транспорт — это будущее.

Опять же, пароходы. Пока для Черноморского флота достаточно того угля, что добывается в Лисьей Балке. Между тем губернатор Андрей Яковлевич Фабр, прибывший управлять Екатеринославской губернией из Одессы, тесно общавшийся с самим Воронцовым, рассказывал об этом кое-что.

Русский парусный флот планируется за десять лет почти полностью заменить на паровые корабли. На Балтике — раньше, но в начале пятидесятых годов и на Черном море будет ходить немало русских пароходов. Где они будут брать уголь?

Потому в скором времени и прибудут разные геологи из Петербурга, которым и работы особой нет. Крестьяне же повсеместно в тех краях, где поместье у Шабарина, норы угольные роют да топятся тем углем. Что тут исследовать? Бери да шахту закладывай. Только лишь договорись с владельцем земли.

Вот оно… Земля там должна стоить ой как дорого, и скоро. А если еще когда-нибудь построится железная дорога, например, от Воронежа на Азов и дальше, на Крым?..

Подумав об этом, чаще всего сохранявший самообладание Кулагин, расцвел в улыбке. Его сыночку, Мише, точно на жизнь хватит, да и Аннушка-доченька приданое получит, что хоть за графа, хоть за князя замуж выдавать.

— В этом я тебе не советчик. Решил так поступать, пробуй. Но с тебя вот что — проработать всех помещиков, кто рядом с Шабариным и с этим Жебокрицким. Сколько земли у них, какое состояние дел, сколь людишек, из них крепостных и вольных на аренде. Все хочу знать, — сказал Кулагин и зазвенел в колокольчик.

Его помощник почти мгновенно материализовался в кабинете.

— Чего изволите? — спросил он.

— Проверь, где Шабарин! — повелел вице-губернатор.

— Так ушли-с. Девка только отправилась с молодым, не знаю его, но раз видел в издательстве, — доложился помощник.

— Иди, Яков Андреевич, с глаз моих домой. И помни — завтра поутру деньги за твои дела темные должны быть у меня, — сказал Кулагин и небрежно махнул рукой.

— А к земле в тех местах нужно присматриваться, — пробурчал вице-губернатор, позволив себе опрокинуть в рот стопочку водки.

Я пришел на квартиру, именно так, с предлогом «на», тут говорят. Поздно вечером. Отчего-то сперва не мог найти извозчика, они все будто под землю разом провалились, после решил проехаться по городу. Даже почудилось, что за мной кто-то следит. Но нет, слежки не было. А вот усталость присутствовала. Ну да еще никто не придумал ни в будущем, ни в настоящем более действенного способа, чем сон.

Раздевшись до исподнего, я стал отжиматься и решил еще немного отработать удары ногами, чуточку уделить внимания растяжке, а потом и спать.

Стук в дверь. Удивившись, я инстинктивно подтянул к глазам левую руку, но часов, что закономерно, там не было. Между тем не нужно и смотреть на время, чтобы понять, сколь оно позднее для визитов.

— Кто? — спросил я.

— Пасхальный заяц! — прошептали за дверью.

— Кто? — переспросил я, уже открывая дверь, так как голос я узнал.

В квартиру прошмыгнула Эльза.

— А ты, Алеша, кого-то иного ждал? Если свою… Прасковью, так она не вернулась с тобой, мне доложили. Так что… Только я, — сказала хозяйка доходного дома.

Несмотря на то, что она храбрилась, даже шутила, вон как про зайца задвинула с иронией, Эльзу заметно потряхивало. Нет, не обычное для нее это дело — проситься к мужчине ночью. Что же сегодня подтолкнуло её? Или это я так на нее действую?

— Ты считаешь меня ветреной, легкомысленной? — спросила женщина.

Так и подмывало ответить, как в фильме «Ирония судьбы, или с легким паром». Легкомысленная? Время покажет! Нет, время ничего не покажет, потому как я не вижу своего будущего рядом с Эльзой. Между тем разве в такие моменты хочется думать о будущем?

Женщина встала, закрыла глаза, словно от страха, и резким, но всё равно удивительно плавным и манким движением скинула шёлковый халат. Под ним ничего не было. Я, начиная тяжело дышать, обошел ее по кругу, рассматривая молодое тело. Не пышное, стройное и без каких-либо признаков старения. Она молода, она не рожала, Бог не дал, и она красива.

— Ты смущаешь меня! — чуть ли не выкрикнула Эльза, прикрыв руками некоторые особо интересные места.

— Должен же я отплатить тебе за те смущения, что ты мне чинила в последние дни, — сказал я, взял руку женщины и притянул к себе.

Горячее, нетерпеливое дыхание обжигало мое ухо, когда я стал ее целовать.

— Кровати-то тут крепкие, хозяюшка? — спросил я.

— Не знаю, — с придыханием отвечала Эльза.

— Вот сейчас и проверим, — сказал я, заваливая женщину на кровать.

Вот это тренировка! Отличное кардио, нужно сказать. И очень приятное.

Мы лежали, полностью обнаженные и обессиленные, просто выбрали каждый себе точку на полотке и в свете всего-то двух свечей смотрели куда-то. Молчали.

— Умирает! Умирает! — закричали в коридоре. — Емельян Данилович умирает!

— Да что же это такое? — выкрикнул я в сердцах.

Я бросил беглый взгляд на так и не шелохнувшуюся, лежащую с глупой улыбкой обнаженную Эльзу и выбежал в коридор, благо, что вспомнил и быстро натянул штаны.

— Кто ещё умирает? — спросил я, едва выскочив из спальни.

— Емельян Данилович, — плача, сказала Саломея.