Барин-Шабарин 6

Глава 6

— Сударь, позвольте представиться, инженер-майор Эдуард Иванович Тотлебен, — представился мне статный высокий мужчина с зализанными волосами и аккуратно подстриженными усами.

Эка какую птицу ко мне занесло! Тотлебена я знал из послезнания. Ничего плохого о нём сказать не могу. Наверное, всё-таки даже больше хорошего. Узнал, что в иной реальности Александр Сергеевич Меньшиков отмёл проект Тотлебена по укреплению Севастополя. В том, что англо-французским войскам всё-таки удалось взять Севастополь, была в том числе и это было причиной.

— Давно хотел с вами познакомиться, инженер-майор, — сказал я, протягивая руку.

— Так уж вышло, что мы с вами разминулись. Когда вы уехали из Севастополя, я только туда прибыл. И могу сказать, что был весьма впечатлён теми материалами, кои вы предоставили для укрепления города, — сказал Тотлебен, а я указал ему на стул.

Мы сидели в моём тёплом шатре, из которого не хотелось выходить без особой надобности. Печки-буржуйки сделали своё дело, а двойная плотная шерстяная ткань, сверху даже немного прорезиненная, создавала ощущение уюта. Уверен, если бы подобными шатрами можно было бы обеспечить всю армию, болезней было бы кратно меньше.

— Я рад, что мы наконец-таки с вами имеем возможность встретиться. И чего же хочет ваш начальник генерал Шильдер? — не без язвительности спросил я.

— А вам не кажется, господин, что для общего дела нам нужно быть терпимее между собой? — с металлом в голосе сказал Тотлебен.

— Будет об этом. Давайте сделаем! — сказал я, подзывая Мирона, чтобы он принёс карту наших инженерных сооружений.

Я имел некоторую обиду на генерала Карла Шильдера. Уже то, что главный инженер Южной армии каждый раз оказывается занятым, либо больным, но не хочет со мной общаться. При этом я к нему со всей душой и почтением. Видимо, что-то у Шильдера не ладится с генералом Сельваном. Впрочем, с этой осадой крепости все на взводе. Генералы ссорятся по-своему, полковники по-своему, среди солдат также участились случаи нарушения дисциплины.

— Ваши трубчатые мины весьма пригодятся. У меня тоже есть в наличии фугасы на бездымном порохе. Нам уже давно нужно было объединить наши усилия. Чтобы не сидели в палатке, а обедали в крепости, — сказал я.

Генерал Шильдер, как и его ученик инженер-майор Тотлебен — гении своего дела. На мой взгляд, если оценивать полезность офицеров, то они чуть ли не самые важные из тех, что есть в Русской императорской армии. Инженерными методами, которые уже разработаны этими двумя гениями, можно успешно воевать.

— Не желаете пройти на позиции, чтобы мы не только на словах с вами разговаривали, но и прочувствовали то, как можно действовать? — мои слова звучали как вызов.

— Труса никогда не праздновал и не собираюсь это делать, — гордо заявил Эдуард Иванович.

— Нам нужно с вами друг друга понимать лучше. Я нисколько не сомневаюсь в вашей смелости. Я хотел бы, чтобы вы прочувствовали возможности моего полка. Видите ли, никто не верит, что мы можем добиваться больших результатов, — сказал я, наливая из чайника горячий кофе.

Мы пробирались вперёд по извилистому лабиринту окопов, минуя один за другим блиндажи. И всё-таки одно из главных оружий любой войны уже в этом времени — это лопата. Уже на подступах к передовому форту, который носил имя Араб-Табия, окопы уходили вглубь земли, и некоторое расстояние можно было пройти даже под землёй.

— Уже здесь можно заложить мины! — рассматривая позиции врага невооружённым взглядом, находясь буквально в трехстах шагах от передового форта, восклицал Тотлебен.

— Хоть сегодня вечером, — бахвалился я.

— Как же не вовремя случилось это ранение с командующим. С кем же согласовывать взаимодействие между генералами при штурме? — сокрушался Эдуард Иванович.

— Увы, сударь, но сие нужно решать вам. Со своей стороны, я обещаю, что выстрелов с форта будет крайне мало. Может, удастся и вовсе их избежать, — сказал я и подозвал к себе одного из лучших стрелков моего полка — Елизара.

— Да, вашбродь! — отозвался молодой казак.

— Троих наблюдателей на башне видишь? Один стоит посерёдке и всё никак не отложит свою подзорную трубу, нас рассматривает. Убери его. Надоел, аж спасу нет, горше горькой редьки, — куражился я.

Елизар отошёл немножко в сторонку. Стрелок облокотился о край окопа, навёл резкость в своём оптическом прицеле.

— Бах! — последовал выстрел, потом ещё два.

Два мужских тела кулем свалились с башни, а один — это было отчётливо видно в зрительную трубу — завалился назад, во внутрь башни. Страйк! Жаль только, что в бою так может и не получиться. Волнение, спешка.

— Господин инженер-майор, я вас убедил? — спросил я после того, как Тотлебен высказал своё восхищение меткостью стрелка.

— И много у вас таких стрелков? — задумчиво спросил Тотлебен.

— Такой один. Но есть другие, тоже стрелять умеют, — сказал я, наблюдая, как Эдуард Иванович морщит лоб и прикусывает нижнюю губу — наверняка о чём-то размышляет.

— А вы можете убедить генерала Сельвана, чтобы он сразу после взрыва направил своих солдат занять обрушенную башню? — спросил Тотлебен.

— Нет, но моё прошение Горчакову и Паскевичу уже доставлено им обоим. Если армия не будет штурмовать форт, это будет делать мой полк. И не будет ли тогда стыдно всей армии, что я возьму передовые турецкие укрепления? Я могу обеспечить прикрытие, бесперебойно стрелять меткими стрелками в защитников крепости. Но я не хочу, чтобы мои солдаты шли на приступ в одиночку. Не для того они тысячами патроны расстреливали и учились стрелять так, как никто в Европе не умеет, — высказался я, давая команду сотне своих стрелков, чтобы они продолжили работу и прорядили как можно больше защитников форта Араб-Табия.

На самом деле, вновь бахвалился. Защищались турки крепко. Я только положил бы весь полк в бессмысленной атаке. Нужно не менее двух дивизий, чтобы с напряжением сил, но сковырнуть турку. А еще учитывать, что турецкий корпус стоит недалеко, не позволяя полностью охватить Силистрию, чтобы морить ее голодом и снарядным и продовольственным. Умно устроились турки, или не они, а европейцы подсказывают.

— Это сущее безумие! — кричал генерал-фельдмаршал Михаил Дмитриевич Горчаков. — Вы готовы подступиться к самому форту и взорвать его? А дальше что — идти на саму крепость?

— Да, Ваше высокопревосходительство! — принципиально держал я ответ.

— Что скажете, генерал Сельван? Это вы просили, чтобы господин Шабарин присутствовал на Военном Совете со своими прожектами. Вы все должны понимать, что я здесь случайный человек. Под моим командованием армия Валахии и в Молдавии, но не здесь, не в Селистрии. Завтра его светлость князь Паскевич отбывает на излечение. Нам нужно дождаться нового командующего. И тогда только предпринимать решительные действия, — распылялся Горчаков.

Понятно, что никто не хочет брать на себя ответственность за очередной штурм Селистрии. Предыдущий закончился столь плачевно, что известие о его итогах повергло даже императора в уныние. Вот и выходит, что Горчаков хочет сослаться на нового командующего, которого ещё не прислали в расположение русских войск. Или не утвердили. Я знал, что это будет, скорее всего, генерал Дибич. Но кроме меня такой информацией никто не обладал.

— Тогда дайте мне разрешение на штурм. Я пойду на него силами дивизии светлейшего князя Воронцова, а так же своим полком. Если дадите ещё солдат, которые только и делают, что умирают прямо здесь не от ран, а от болезни, то буду вам признателен! — всё так же решительно, с металлом в голосе, говорил я.

Собравшиеся генералы смотрели на меня с недоумением. Скорее, даже как на того, которого завтра уже не будет в живых. Эти люди уже пробовали взять крепость, у них это не получилось. Они не знали, как подступиться к Селистрии.

— Мы ударим с двух сторон. Если будет поддерживать пароход «Прут» и другие корабли Дунайской эскадры, то можно брать крепость уже с рассветом! — продолжал напирать я.

— Идите отдохните! Взять крепость — это не устроить засаду на почти безоружные турецкие обозы! — пытался отшить меня Горчаков, но я никуда не собирался уходить. — Засада вам удалась, но тут иное дело.

— Да дайте же взять эту чёртову крепость! От вас требуется только одно — послать в бой те войска, которые вам не принадлежат, которые ещё не влились в состав Южной армии! — настаивал я, понимая, что если и сейчас произойдёт отказ, то у меня уже не будет никаких доводов.

— Имейте терпение и выдержку! Не вы один желаете победы русского оружия! Победы, господин Шабарин, а не рек русской крови! — попробовал одернуть меня Михаил Дмитриевич.

— Ваше высокопревосходительство, дозвольте идти в атаку! Две-три недели — и моя дивизия сточится до полка санитарными потерями. Нам нужна победа, или пусть случится смерть, но не позор стояния на месте и ничего не делания! — сказал генерал-лейтенант Сельван.

Все взоры обратились на него. Ведь то, что сейчас сказал генерал, должен был произнести каждый из собравшихся. Возможно, и хором.

— Да чёрт… Бог с вами! Приказываю взорвать передовой форт неприятельской крепости! Далее действовать по обстоятельствам! — скомандовал Горчаков, юридически остававшийся офицером в самом большом чине, потому и принимал командование на себя.

И ведь Паскевич ещё не уехал. Он только изготовился, его обоз лишь формировался, чтобы рано утром отбыть на север. Мне кажется, что Александр Васильевич Суворов в такой ситуации был бы с войсками до конца, даже если бы у него случился сердечный приступ, и он прямо здесь бы и умер при осаде, а, скорее, штурме крепости. Так что Паскевич — не Суворов. По крайней мере, по моей системе ценностей.

Несмотря на то, что стояла изрядно холодная погода, а в шатре, где проходил военный совет, не так чтобы и тепло, выходили все в поту. Казалось, что не было оскорблений, что Военный Совет не скатился в мужскую драку, а во что-то такое, что у многих генералов даже тряслись руки. Совещание утомила всех.

Я тоже был на взводе, правда, тремора в конечностях не ощущал. Ощущал я другое — решимость. Я здесь для того, чтобы изменить ход Крымской войны. Я уже убивал в этом мире, я участвовал в интригах, я метался по всей Екатеринославской губернии, чтобы наладить производство, порой, работая ночами в мастерских, и пытаясь хоть что-то сделать, что изменит ход истории, привнести в этот мир новые орудия убийства. Только лишь чтобы не было убийства веры в Россию, в ее великое предназначение и судьбу.

Так что я готов был брать эту крепость хоть собственным полком. Понимая при этом, что даже всех тех новшеств, всего того передового оружия, которое имелось у нас на вооружении, не хватит, чтобы захватить такую твердыню.

— Признаться, я был худшего мнения о вас, господин Шабарин. Прошу простить старика, не вините меня в заблуждениях! — недалеко от шатра командующего меня нагнал генерал Шильдер.

Легендарный генерал, создатель подводной лодки, военный инженер, предвосхитивший время. Вот он сейчас извинялся за то, что высказывал в мой адрес пренебрежение. Такие моменты дорогого стоят.

— Я не могу держать зла на такого гениального человека, коим вы, безусловно, являетесь. Я уже забыл все те слова, которые вы говорили в мой адрес. Давайте же возьмём эту чёртову крепость! — сказал я, выжимая протянутую руку генерала.

— Такой настрой мне нравится больше всего! — сказал Шильдер. — Отужинаете со мной?

От такого приглашения я не мог отказываться, несмотря на то, что уже ночью начнём действовать. Ужин был больше похож на перекус во время обсуждения военной операции. Если мы меньше, а все больше вскакивали из-за стола к карте, доказывая друг другу правоту выводов и решений. И, несмотря на старость, генерал Шильдер, не уступал мне в прыти.

— У меня будет час. После этого мы выдвигаемся. Ещё нужно пересечь болото, чтобы ударить по противнику и с той стороны, с которой он не ждёт, — озвучивал я часть плана, который мы разрабатывали с генералом Сельваном. — Я уже договорился с казаками, они пойдут с моим отрядом и будут отсекать крепость от дороги.

— Так и есть… Ступайте, Алексей Петрович к своему полку и да поможет нам Бог! — сказал Шильдер, только что не перекрестил.

Ночью Петро повёл часть нашего полка, а также два эскадрона казаков через те тропы, которые были разведаны нами буквально вчера. Мероприятие более чем опасное. Даже не тем, что сравнительно небольшой отряд окажется практически в тех местах, где турки считают себя вольными делать, что угодно. Опасность представляла сама местность — болото, через которое нужно было пройти большой массе людей и даже протащить две пушки.

Но уже скоро прибыл вестовой, сообщив, что болотистую местность преодолели нормально, только трех коней потопили. Вот такое у нас «нормально»!

Я сидел в окопе и наблюдал за брезжащем рассветом. Красиво, ничего не скажешь. Багряно-красное зарево было пока что тонкой полоской, чтобы уже скоро расшириться и явить этим местам алый рассвет. Алый — от крови. И я очень надеюсь, что крови наших врагов.

Жаль, что не я отдаю приказ о штурме. Хотелось бы… Но между тем, чтобы оставаться в тени других людей, при этом эффективно действовать либо же пожирать себя самолюбием и обидами, я, конечно, выбираю первый вариант. Но и мне имеется, кем командовать. Своим полком. Пока что, именно в этом штурме. Дивизия Воронцова, собранная из ветеранов (где он только их набрал) и в меньшей степени из рекрутов, представляла грозную силу, тем более вооружённую новейшими образцами оружия. И вот эти ребята вошли в состав временно сформированного корпуса генерал-лейтенанта Сельвана.

— Ракета, ваше благородие! — сообщил мне Тарас, но я и сам видел, что знак к началу штурма получен.

— Работай, Тарас! — сказал я, оглядываясь.

Нет, ни в коем случае я не собираюсь драпать, прикрываться спинами своих бойцов, а после говорить, что это я шел в атаку. Я так же приму свой бой. Но Тарас будет впереди, на нем оперативное командует. Я же буду рядом, тактические установки полк получил. Вот и выходит, что я «играющий тренер».

Я посмотрел на изготовившихся медицинских братьев. Они располагались буквально в ста метрах позади — были готовы уже вытягивать раненых с поля боя. Ещё в метрах пятидесяти дальше стояли приготовленные телеги, чтобы раненых сразу же на них грузить. Там же находился и доктор, который ответственен за первоначальную сортировку раненых прямо на месте.

— Огонь! — приказал я.

Это не был приказ на начало штурма. Мы уже приучили турок, что ночью открываем охоту на них. И, как раз, молчание от нас было бы признаком выбивающимся из общей картины происходящего.

— Бах-бах-бах! Сперва отработали снайперы, чуть позже разлетелись орудия и те две пушки, которые мы притащили с собой через все окопы ночью.

Наверное, только при помощи мата, сказанного шёпотом, и удалось затащить орудия, поставить их в приготовленные капониры и сейчас бить практически в упор по врагу.

Цели, огневые точки, расположение пушек были нами разведаны заранее. И теперь бойцы посылали снаряды даже в ту часть форта, с которой даже и не стреляли. Но мы знали, что там есть пушки врага.

— Бах! Бах! — включился в бой и флот.

Два парохода и три фрегата поливали крепость из орудий, способных достать крепостные стены.

— Справа чисто! — выкрикнул Петро, отвечавший за правый наш фланг.

Именно здесь были сконцентрированы лучшие наши стрелки. Они выбивали каждого, кто показывался в поле зрения. Мало того, стреляли не только в людей, но и в места, откуда они могли появиться.

— С Богом! — сказал генерал Шильдер и скомандовал своему отряду выдвигаться.

Как ни отговаривали и я, и Тотлебен генерала не идти лично и не укладывать своими руками заряды, не послушался старик. Я не хотел ссориться с генералом, с которым только объяснились, потому не упирался. Тотлебен испытывал пиетет перед своим учителем, потому не осмелился перечить.

Я знал, что Шильдера в иной реальности так и убили турки, когда генерал сам отправился ставить заряды под этот же форт Араб-Табия, который мы сейчас и штурмуем. Дай Бог, пронесёт.

Как минимум мои бойцы выбивают каждого, кто высунется из форта. Работают и солдаты Воронцовского полка, где есть два десятка метких стрелков с винтовками с оптикой.

Я не знал, вернётся ли Шильдер живым. Не знал, сколько наших ребят останется на этом пепелище. Но знал одно: эта ночь не будет забытой. Мы пришли не умирать, а сражаться за то, чтобы Империя не отступала, даже когда отступают генералы. И пусть пламя этого рассвета станет первым знаком новой победы.

Шильдер шагнул в дым, будто в другой мир. Я молчал, хотя сердце сжалось. Вот-вот и я шагну в этот мир, в мир, где или ты, или тебя, где нужно презреть смерть, но сражаться за жизнь, за величие, за честь.