Барин-Шабарин 6

Глава 5

— Вот, господин генерал-лейтенант, первая наша вылазка — и первая удача, — сказал я Дмитрию Дмитриевичу Сельвину, когда тот прибыл в расположение моего полка.

Именно так. Не я к нему пришёл, даже не лично пригласил, а лишь послал за генерал-лейтенантом. Субординацию я соблюдал, но показывал, что особого пиетета перед высшим командованием я не имею. Да и устал я, помыться нужно, согреться. В грязи сколько провалялся!

— Мда… Взяли сразу больше шести сотен штуцеров, да ещё и с расширяющимися пулями для них! — ходил и причитал генерал Сельвин. — У меня во всей усиленной дивизии не более трёх сотен штуцеров!

И по этому поводу у меня сразу же возник вопрос: какого чёрта? Почему в дивизии, которая прямо сейчас воюет нет штуцеров? Я отдал армии шесть с половиной тысяч штуцеров Южной армии. Где они? Понимаю, что этот вопрос мне следовало бы задать интендантам или самому командующему, который сейчас болеет и собирается покидать армию. Потому я не стал показывать свою нервозность перед генералом.

— Я готов поделиться. Вот, триста штук вам отдам, — Сельвин опешил.

— У меня дивизионная казна почти пуста. Чем же я расплачусь? Всё — ваш трофей. Пока у вас вышло сделать то, чего иным не под силу было, — Дмитрий Дмитриевич лукавил.

Он всем своим видом намекал, что был бы не против получить штуцеры и просто так. Я, конечно, хотел бы за них хоть что-то выручить, но винтовки не могут лежать без дела, тем более, когда такая удручающая обстановка около крепости Силистрии. Вся русская общественность считала, что к этому времени русские войска будут уже любоваться проливами из султанского дворца. Давят и на Паскевича, может это одна из причин его «ранения», с признаками депрессии.

— Я дам вам эти штуцеры, но с одним условием… — дождавшись вопроса «каким?», я продолжил. — Это оружие не должно лежать на складе. Оно должно стрелять, стрелять часто и убивать много врагов.

— Я обещаю вам! — усмехнулся Сельвин.

Оставшееся оружие я также планировал передать, но только уже в Воронцовскую дивизию, когда посмотрю, чем она укомплектована. Воронцов более тысячи штуцеров закупал, в том числе и через меня, и в Бельгии. Так что я почти уверен, что эта дивизия будет наиболее укомплектованной, наиболее профессиональной, чем любая из тех, что сейчас находятся в Южной армии.

— У меня к вам очень серьёзный разговор, — подумав, сказал я. — А не желаете иметь под своим началом не усиленную дивизию, а почти полноценный корпус?

— Простите, я не понял. Господин Шабарин, извольте изъясниться, — хмурясь, силясь понять, что я имею в виду, спросил генерал-лейтенант.

Я объяснил. Дело в том, что и мой полк, и дивизия Воронцова, которую он собрал и словно выкинул, должны чётко вливаться в структуру Южной армии. Я не спешил этого делать по той причине, что не видел адекватных генералов, под крыло которых я мог бы забраться и творить свои дела. Примерно та же ситуация, с Воронцовской дивизией, которая должна входить в состав корпуса.

Наверное, стоило объяснять, чем может быть чревата ситуация, когда командир дивизии или командир корпуса, в состав которого войдёт мой полк или дивизия Воронцова, окажется неадекватным. Вот я почти уверен, если бы мой полк стал частью какой-то дивизии, то командующий этой дивизии непременно бы наложил руку на мои магазины, склады, возможно, даже посчитал необходимым перевооружить моих воинов во что-нибудь дедовское, может, даже с фитильными запалами.

Вот для того-то и нужен был адекватный командующий. Генерал, который не будет лезть в имущественные дела и с которым можно только согласовывать свои действия, но не подчиняться. Не то чтобы я хочу проявить какую-то независимость, самостоятельность, строптивость, нет. Как показывает практика, нынешние генералы просто не умеют воевать по-новому. Но для меня то, что для них «по-новому» — это уже давно «по-старому». Я уже знаю, как можно воевать, предвосхищая военную науку лет на пятьдесят вперёд. Мои бойцы частью научены такой войне.

— Сие я должен согласовать с командующим, — после того, как я высказал свои предложения, генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Сельвин всё же проявил некоторый скепсис.

— Генерал Дибич ещё не прибыл. Паскевич ещё не отбыл, но уже собирается. Подчиняйте мой полк и дивизию Воронцова. Чин генерал-лейтенанта вам это позволяет сделать, — сказал я, дальше улыбнулся и предложил. — Вчера вы меня угощали, сегодня хотел бы вас пригласить отобедать со мной.

— С превеликим удовольствием! — ответил мне генерал.

Рябчиков с ананасом к столу не подавали, но даже в полевых условиях я нашёл, чем удивить трёх генералов. Прежде всего, это были тушёнка, офицерский сухой паёк, сгущённое молоко. Ну и пожарили шашлыков из забитого специально по этому случаю барана.

Генерал-лейтенант Сельван пришёл на обед не один, а в сопровождении ещё одного генерал-майора и полковника. Естественно, я не был против такой компании. Мне нужно как-то устраиваться в военном обществе. И без того у меня наблюдаются не самый лучшие отношения, например, с генералом Шидлером, инженером, который считает, что я лезу не в свое дело.

Вместе с тем, слава об успешном рейде моего отряда на коммуникациях врага быстро обошла всю Южную армию, ту её часть, которая осаждала Силистрию. Это был очень важный момент, так как это был, наконец, пример удачного действия против неприятеля. Может, и не сильно, но немного боевой дух даже такие новости должны были приподнять. Хотя, все же вряд ли. От английского офицера я узнал принеприятнейшее известие, способное добавить уныния.

— Господа, не хочу быть вестником дурных новостей, но необходимо и вам знать, что французы и англичане высадились в Варне, — сказал я после того, как мы выпили по бокалу вина за русскую победу.

— Откуда сведения? — резко подобрался генерал-лейтенант Сельван. — Я ещё не знал об этом. Это событие резко меняет характер войны.

— У меня в пленных есть английский капитан. Я его захватил в ходе засады на обозы, которые направлялись в крепость, — сообщил я.

Конечно же, господа, если не потребовали, то убедительно попросили, чтобы я этого самого англичанина им предоставил. Что и было сделано. И сразу же английская гадина попыталась воззвать к русскому благородству. Причём на французском языке, мол, англичане — такие же образованные, цивилизованные люди, как и другие генералы, которые, безусловно, должны знать язык Вольтера.

— Господин Шабарин, вы отдаёте себе отчёт, что ведёте с пленным дворянином себя словно с мужиком? Вы же представляете все русское офицерство! — из-за стола резко поднялся генерал-майор Антон фон Штедт.

— Я не потерплю в отношении себя каких бы то ни было оскорблений и обвинений. Сударь, прошу присесть за стол, выслушать и понять ситуацию, — сказал я генерал-майору, приметив, что англичанин ухмыляется.

Посеял раздор в нашу компанию, вот и радуется, скотина. А до моего вызова на дуэль генерал-майора оставалось только одно небрежно брошенное словно, или даже жест.

— Давеча я был на аудиенции у Его Императорского Величества… — я решил сразу бить из крупнокалиберной артиллерии.

А самая мощная пушка в России — это государь. Кто его знает, о чём именно мы разговаривали с государем Николаем Павловичем! Так что я могу, лишь для общего блага, немного приукрасить, пофантазировать на предмет моей прошедшей аудиенции у императора.

— Английский посол обещал всяческую поддержку Российской империи, давал слово, что Англия с нами. Да и вы все, господа, в том числе и я, заблуждались, что Англия нам союзник, — решив всё-таки убедить офицеров, рассказывал я. — Так что слово они не держат. А посему, кто слова своего не держит и не может отвечать за поступки и обещания для меня уже не дворянин.

И с этим было сложно поспорить. Несмотря на то, что дворянство уже начало разлагаться, что уже имели место и трусость, и отказ от службы, всё же в своей массе люди были благородны, жили по своим правилам, когда нужно держать слово, выполнять обещания. Время дуэлей ещё не закончилось, хотя их становится всё меньше.

— Мсье, вы же понимаете русский язык? — обращался генерал-лейтенант к моему пленнику на французском языке. — Если так, то вы слышали эти обвинения, которые выдвинул против вашей страны хозяин этого чудного стола. Есть что ответить?

— Этот варвар, которого вы называете «господином», не может привести ни одного документа, который бы свидетельствовал о том, что Англия обещала России союзнические отношения, — только этими словами англичанин себя полностью утопил в болоте.

Не понимают европейцы, что, несмотря на то, что русское дворянство всячески подражает европейскому, есть некоторые незыблемые основы русской души, отличимой от той же английской. Мы, русские люди, почти всегда не за формальность, не за закон, мы за справедливость! Не скажу, что подобный подход русского человека правильный. Всё-таки законы нужно соблюдать, или хотя бы писать их не под копирку людей, живущих другими понятиями и смыслами, а исходя из русского менталитета. Но такова реальность. У нас нет свободы, у нас воля! И я разделяю эти понятия.

— Господа, слова моего пленника подтверждают ту истину… Английский джентльмен — хозяин своему слову. Захотел — слово дал, захотел — забрал обратно. А ещё у англичан есть такая поговорка: если джентльмен проигрывает в игру, то он начинает менять правила этой игры, — сыпал я на головы моих гостей афоризмами, которые почерпнул из будущего.

— Это весьма остроумно… — сказал генерал-майор, затем вновь резко встал, щёлкнул каблуками и поклонился. — Прошу простить меня, господин Шабарин, за вспыльчивость. Мы все под этой чёртовой крепостью уже сходим с ума.

— Я нисколько вас не виню, — тепло сказал я и обратился уже ко всем гостям: — Господа, находиться за одним столом с английскими предателями своего слова я не могу. Не серчайте, но я увожу пленного в его временную тюрьму.

Господа уже ничего не имели против моего решения. Им ещё предстояло обдумать тот факт, что можно вот так джентльмену взять и отказаться от своих обещаний. Ведь, по сути, получается, что предали, оскорбили основу основ русского государства — нашего императора. Так что тут не до политесов. Правда, сомневаюсь, что офицеры остались бы довольны, если бы на их глазах я выпорол англичанина. Нет, пороть не буду. Я придержу у себя англичанина. Мало ли… Война только начинается. Было бы неплохо иметь свой обменный фонд пленными.

— Итак, господа, положение наше такое: англичане и французы находятся в Варне, перекрывая нам путь на Константинополь. В то же время Австрия концентрирует свои войска на границах с Валахией и Молдавией, недвусмысленно говоря о том, что готова воевать против России. Пруссия помогает Австрии вооружением, и можно сказать, что враждебно-нейтрально настроена. Швеция на все это смотрит и потирает руки, сомневается, не решается на действия. Но надолго ли эти сомнения? И в это время мы сидим возле крепости, — уже после того, как мы отведали две смены блюд, я решил продолжить серьёзный разговор.

— Не от нас зависят стратегические решения, — с сожалением в голосе произнёс генерал-лейтенант Сельван.

— Безусловно, Дмитрий Дмитриевич, я с вами полностью согласен. Но мы можем взять Силистрию, и достаточно быстро! — решительно и громко заявил я.

— Простите, Алексей Петрович, не сочтите за обиду, но ваши слова звучат, словно бравада. Сколько мы уже не можем её взять? А штурм, что был проведён не так давно, лишил нас тысячи солдат и офицеров, — высказывал свой скепсис полковник Юшневич.

— Господа, у меня есть план. Я предлагаю вам вместе со мной его окончательно проработать и выдать предложение в штаб армии. Думаю, если иного способа взять крепость, чем тот, что я буду предлагать, не будет, то с ним, при помощи моего плана… нашего плана, господа, если вы будете со мной согласны, нам все удастся, — говорил я. — К моему величайшему неудовольствию, я не могу найти общий язык с генерал-инженером Шидлером. Мне нужно, чтобы он не мешал.

Безусловно, генералы и полковник согласились поучаствовать в разработке плана, который я уже, в принципе, разработал. Оставались частности: где и как начать копать, по сути, даже проходы под землёй. Не думаю, что они вдруг преобразились, поверили мне.

Нет, тут другая психология. Генералам претит стоять и ничего не делать. Командующий… Не будем о нем… А тут я предлагаю хоть что-то, пусть и в качестве развлечений.

Предлагаемый мной план, я в этом более чем уверен, сочли бы сущим прожектёрством, если бы я его предлагал в самом начале осады крепости Силистрия. Тогда ещё казалось, что русская армия возьмёт крепость походя и устремится уже прямиком через перевалы Шипки на Варну, ну и дальше на Константинополь.

Сейчас, когда наступил кризис командования, когда наступил кризис идей, когда русская армия санитарными потерями теряет в день до восьми десятков солдат и офицеров… все командиры, которые ещё окончательно не отчаялись, хотят зацепиться хотя бы за какую-то соломинку. Я же, по моему скромному мнению, предлагаю им не соломинку, а вполне прочный канат.

— Извольте пройти на стрельбище. Я хотел бы показать, на что именно способны мои бойцы. Сразу говорю, что взамен я хотел бы, может не сейчас, но в будущем, всех своих воинов легализовать хотя бы по казачеству. А то… башибузуки без роду и племени. И в этом я жду от вас поддержки, — сказал я, увлекая своих гостей на полигон.

Может быть, и зря Тарас и архитектор Александр Садовой решили сделать полноценный, по современным меркам даже слишком продвинутый полигон, чтобы он по большей части скрывался от глаз посторонних. Да, нельзя показывать наши тактики врагу, а также демонстрировать те умения, возможности, которыми мы обладаем. С другой стороны, командование не видело и не знает, на что мы способны, потому и всячески затирает, не даёт действовать.

— Для начала, господа, я хотел бы, чтобы вы взглянули на те винтовки, штуцера, коими пользуются в моём полку, — сказал я и подал знак Мирону, чтобы он принёс все образцы нашего оружия, кроме, правда, одной винтовки.

Я объяснял принцип унитарного патрона, сам стрелял и давал пострелять генералам и полковнику. Правду говорят, что мужчина никогда не выходит из детского возраста, даже с приобретением морщин. Офицеры были словно те пацаны, дорвавшиеся до уникальных игрушек, которых ни у кого не то что во дворе, во всём городе, нет.

Удивительно было то, что английский шпион, которого уже отправили в Петербург, знал о существовании, по крайней мере у меня, оружия под унитарный патрон. Он знал, а свои, родные, русские, об этом не знали. Хотя, не сказать, что я бы скрывал эту информацию.

Теперь я готов заявлять не только русским офицерам, что такое оружие есть, и оно, пусть не в больших масштабах, но производится в Екатеринославской губернии, прежде всего, на Луганском заводе. Пусть и враги знают. Они не успеют быстро наладить массовое производство. А вот испугаться должны.

Крымская война, которая ещё пока не получила такого названия, была для России судьбоносной. У меня даже есть своё предположение, что нарастание народовольческого движения, как и других протестных движений, в том числе в рядах интеллигенции — это следствие не только внутренних проблем, но также проблем во внешней политике. Униженный народ — это разрушитель, стремящийся смести старое и строить новое.

Я знаю, меня так учили на курсе политологии, что победы государства зачастую влияют и на державу. Даже самому дремучему крестьянину, как только он осознаёт себя русским человеком, приятно, что его страна великая, что она способна бить любого врага. Эта причастность к великим победам зачастую порождает патриотизм, и он не позволяет человеку проявлять внутри себя низменные чувства.

Конечно, без решения ещё и внутренних проблем, с тем же самым крестьянством, невозможно создать общество, чтобы оно смогло, широко шагая, переступать через многие критические точки в истории и не скатиться в пучину революции и гражданских войн.

— Это просто превосходно! Мы можем подойти к крепости, опасаясь только ядер либо дальней картечи. И уже с расстояния в четыреста шагов обстреливать неприятеля, — сделал вполне грамотный вывод полковник Юшневич.

— Я не разделяю вашей радости. Все едино легко Силистрию не взять! — заметил генерал-майор фон Штедт

— Мои лучшие стрелки уже сегодня ночью начнут работать по неприятелю. Пока ещё турки и их союзники не пуганые, могут даже караульные курить на посту, мы будем их отстреливать. По огонькам! — заявил я, серьёзно посмотрел на своих гостей и сказал. — Господа, донесите до личного состава, что курить нужно так, чтобы прикрывать огонёк. Если в крепость уже приходят европейцы, то у них, похоже, есть вооружение, сравнимое с моим. Они будут стрелять на огонёк, и немало наших солдат положат.

— Вы говорите так, как будто всё это знаете наперёд. А ещё эти слова… «театр военных действий», «личный состав»… Я склонен верить, господин Шабарин, что ваши успехи в 1849 году, когда вы пленили польского генерала, не случайность, а скорее, как вы изволите говорить, «работа», — сказал генерал Сельван с таким тоном, будто разоблачил во вне преступника.

— Я не верю в удачу, лишь только в промысел Божий. Но сейчас господа, я предлагаю перейти к тому плану, который хотел бы представить для штурма крепости Силистрия. Для этого мне нужно было бы пригласить ещё одного человека. Это главный архитектор Екатеринославской губернии Александр Николаевич Садовой. Мы с ним уже разрабатывали план, как можно захватывать современные крепости, — сказал я, рукой показывая направление в сторону моего шатра.

Работа над планом велась одновременно с тем, как велась и работа по его осуществлению. В моём полку была почти тысяча лопат, кирки, возможность быстро сколотить тачки или носилки. При этом генерал-лейтенант Сельван предоставил мне сразу тысячу солдат-землекопов. Они пошли в распоряжение Александру Николаевичу Садовому.

Окопы копались на расстоянии чуть менее чем в километр от ближайшего форта к крепости, с западной стороны Силистрии. И редко днем, чаще все же ночью и почти без освещения. Днем же бойцы ползали и прокладывали по требованию Садового веревки. Именно на них после и ориентировались копатели.

Мы сразу же столкнулись с большой проблемой, когда уже на глубине более метра проступала глина и вода, что сильно осложняло землеройные работы. Однако грамотно расставленные по участкам тысяча солдат — это много десятков метров окопов даже за одну ночь.

На каждые сто метров ставились точки, где могли отдыхать бойцы либо же пережидали артиллерийский обстрел группы стрелков. Блиндажи становились главными укрытиями, а еще и небольшими складами, где можно было складировать и боеприпасы, и провизию.

Окопы копались не только зигзагообразно, казалось, что это было хаотичное рытьё. Вот только учитывались многие моменты, включая и те, чтобы не случалось столпотворения, если солдатам придётся идти либо в атаку, либо, напротив, отступать.

Острая нехватка древесины, конечно же, портила общую картину и снижала темпы строительства. Были разобраны многие близлежащие дома, чтобы не только строить блиндажи, но и досками укреплять сами окопы, чтобы они не обрушивались после первого дождя или от недалёких прилётов вражеских бомб. И этого не хватало. Рубили акации, которых вокруг было очень много. Но это такое дерево, что сложно обрабатывать.

Прибыли «воронцовцы». Мы были готовы действовать.