Барин-Шабарин 6

Глава 19

— Ваше превосходительство, — мои мысли прервал Мирон. — Чисто всё. В городе не более двух тысяч турок, а, скорее, и того меньше. На пристани стоят четыре парохода. Австрийские, да галеры турецкие.

Вот уже вроде бы и не в возрасте малолетства пребывает Мирон, а как на войну пошёл, так ведёт себя, будто подросток, наполненный романтикой войны. В голосе моего, считай, адъютанта, отчетливо прослеживалась жажда деятельности. После явных успехов, Мирон теперь старается делать исключительно то, чего турки от нас ну никак не ждут. Это я своими делами приучил, что многое, что было невозможное, возможно и исключительно эффективно уже потому, что противник не ожидает подвоха.

Я понимал, что происходит с Мироном, а также с немалым количеством моих бойцов. Они становятся адреналиновыми наркоманами. Теперь без дозы опасности этим людям живётся некомфортно. Вот и стремятся в самое пекло, ну или под носом у врага крутиться. Надо будет обязательно подумать о том, как с этим впоследствии бороться. Адреналиновые наркоманы, как правило, плохо уживаются в мирной жизни, а может быть и такое, что пойдут по кривой дорожке.

Но подумаем об этом после, когда обязательно победим. То есть крайне нескоро. Все признаки говорят о том, что вот-вот, скорее всего, по весне, австрийцы всё-таки решатся на одну из самых серьёзных глупостей в своей истории. О том, что они собирают ударный кулак по направлению к Валахии, ни для кого не секрет. Да и в этом времени такие секреты ещё не научились сохранять в тайне.

— Что предлагаешь? — спросил я. — Только дельное. Не про то, чтобы опасное.

Ответ Мирона не удивил.

— Заходим в ночи, поджигаем казармы. Берём город под свой контроль. Захватываем пароходы, — не задумываясь, выпалил мой адъютант. — Ваше превосходительство, а разве иные предложения могут быть?

Я улыбнулся. Плотное общение со мной для Мирона не прошло бесследно. Вот и выражение применяет те, которые и русские офицеры не стали бы употреблять. «Взять под контроль» — эту фразу он мог «украсть» только у меня.

— Зови полковника Москалькова и всех, кого я определил в военный совет. Будем принимать решение, — сказал я, высматривая в свой бинокль город Рощук.

Наш большой отряд располагался в гористой местности, обильно сдобренной растительностью. При этом мы выбрали своеобразный полуостров, который с одной стороны омывался Дунаем, с двух других сторон затоками и протоками, мелкими озерцами. И только одно направление, на сам город и было относительно свободно от воды, болот, густого леса.

Выставленные посты должны были минимизировать вероятность обнаружения даже такого большого скопления наших войск. И мы могли день отдохнуть, оправиться, поесть. И мои стрелки и казаки умеют разводить костры без дыма, вернее отводить дым. Воронцовских научат. Так что я разрешил, но под строгим надзором командиров, разжечь костры, чтобы немного согреться, ну и приготовить за несколько дней горячую еду.

Хотя и затягивать с операцией нельзя. Всё же три тысячи конных, да ещё и с фургонами — такая масса войск, что не пройдёт и пару дней, как всё-таки о нас узнают, как не хоронись. Нужно бы сходу идти на Рущук, или уходить отсюда, но усталость накапливалась.

Когда мы прорвались через турецкую оборону и не спеша направились к Варне, вряд ли кто-то мог предполагать, что после одного дневного перехода мы вдруг «исчезнем». Ночью, через день после прорыва, я отдал приказ резко сменить направление движения моего отряда и уйти сильно западнее. Мы совершили два перехода, когда шли в основном ночью и ранним утром. Даже тех крестьян, обывателей из болгар, что встречались на пути, приходилось забирать с собой, чтобы они не имели возможности рассказать, как видели русскую армию достаточно глубоко в тылу турков.

Впрочем, пожелай турецкое командование нас обнаружить и разбить, у них бы некоторое время, думаю, недели две, ничего бы не получалось. Чтобы нас настичь и уверенно ударить по моему отряду, туркам необходимо сконцентрировать большие силы.

А после разгрома южнее Силистрии, я сомневался, что вплоть до Варны у османов будут действительно крупные воинские соединения. Кроме того, та атака нашей группировки войск на позиции турок, которая по сути была осуществлена только потому, чтобы дать мне с отрядом уйти, могла была рассматриваться противником как начало дальнейшего продвижения русских войск на Стамбул. И у меня были сведения, что турки, а также две дивизии французов и англичан спешно готовились к обороне константинопольской дороги. Так что всем было недосуг ловить мой отряд.

Я помнил из истории про «лисовчиков» — это польско-литовский отряд во времена Смуты. Они шастали по Руси сколько-то лет и никто ничего им сделать не мог. Просто чтобы выловить такой отряд, а лисовчиков было более двух тысяч, нужно привлекать уже целую армию. Неповоротливую армию, в то время, как лисовчики не имели обозов и все были конными.

Вот и я так же, мобильный, без обозов… Пусть бегают за нами. Мы будем быстрее, непредсказуемыми, наглыми. У нас все получится.

— Всё так, Алексей Петрович. Но, что будем делать с речными проходами? — спрашивал Антон Иванович Москальков. — Коли они груженные…

Полковник из Воронцовской дивизии был близок мне по духу, насколько это вовсе возможно с учётом специфики мировоззрения и опыта армейских офицеров этого времени. По крайней мере, он почти никогда не выступал с критикой моих решений, которые могли бы выглядеть, как авантюра, да и были таковыми по мерилам нынешнего времени.

— Я считаю, что нужно действовать очень жёстко по отношению к командам этих судов, — с задумчивым видом сказал я и предоставил слово Мирону. — Нам нужно пароходы довести до Силитрии.

— Сами отправитесь? — спросил Маскальков, будто предвкушая что-то для себя радостное.

— Если мы с вами, полковник, решим, как и куда двинется отряд, — обломал я Маскалькова.

Разговоров о том, что я покину рейд, хватало. И они имели под собой основу. Если я не повлияю, то уже очень скоро моему полку просто не будет чем воевать. Патронов мало, снарядов к пушкам почти и нет. А так же должно уже прибыть в Одессу пополнение, в виде ланд-милиции. И мне нужно перехватывать и этих ребят. А то чувствую, что найдутся те, кто моих екатеринославцев захочет прибрать к рукам. А они — мое детище, экипированы за мой счет.

— Договоримся, Алексей Петрович, не волнуйтесь за это, — усмехнулся Маскальков.

«А у тебя иных вариантов, кроме как со мной договариваться, и нет!» — подумал я, но не стал усугублять.

— Берем Рущук! — решительно сказал я.

В нашем отряде было несколько болгар из тех, которые создали собственные партизанские отряды. Но я им предложил несколько иное занятие. Они помогали нам во всём, прежде всего, в разведке.

Так что вчера вполне обыденно Мирон, трое бойцов, а также болгары посетили город Росе, ну или Рощук, находящийся вверх по течению Дуная, примерно в ста верстах от Силистрии. Разведчики, естественно в гражданской одежде, спокойно погуляли по городу, поспрашивали людей. Нашлись и дальние родственники одного из болгар, которые рассказали, что было известно всем горожанам. И, что в этом времени вполне обыденное, знали люди немало.

На речных пароходах прибыли австрийские инструкторы, которые привезли с собой немало вооружения. Все горожане, даже малые дети, и те знали, что австрияки осматривают здания и сооружения, которые они могли бы использовать, когда сюда прибудет австрийский контингент войск.

Во избежание неприятностей и того, что турки могут просто разграбить всё то добро, что было привезено на австрийских речных пароходах, они так и стоят в порту, не разгружаются. И оставлять такой приз для меня не представляется никакой возможности.

— Сразу говорю, чтобы не было после недомолвок и осуждений. Если действовать так, чтобы захватить пароходы, то нужно поступать жёстко. Команды судов жалеть нельзя. Вплоть до того, что некоторых австрийцев, чтобы других запугать и заставить вести пароходы в Силистрию, расстрелять на месте. Иного способа, чтобы австрийское вооружение досталось нашему командованию, я не вижу. Убеждениями и уговорами делу не поможешь, — решительно сказал я, оглядывая армейских офицеров, которые присутствовали на военном совете.

Для них такой подход мог быть причиной, чтобы рассориться со мной, может быть, даже вызвать на дуэль. Несмотря на то, что в этой войне уже появилось немало грязи, а никакая война не может проводиться в белых перчатках, большая часть русского офицерства всё ещё играет понятиями чести, достоинства, милосердия.

— Я принимаю ваше решение, — явно нехотя признался полковник Москальков.

Как офицера с наивысшим чином после моего, мнение полковника играло важную роль.

Прямо на земле, здесь же, под навесом, где проходил военный совет, я разложил небольшую карту. На четырех склеенных листах был начерчен план города. Такие карты, сделанные на скорую руку, уже размножены до количества двадцати и будут переданы ротным и сотникам.

Нельзя допускать, чтобы по вхождению в спящий город подразделения из моего отряда стали плутать или вовсе заблудились. Хотя и с картами это не мудрено сделать. Но можно хотя бы ориентироваться в городе, определяя, если не точный путь, то направление, куда следует двигаться.

— Две сотни Мирона идут вот сюда! — я пальцем указал направление к турецким казармам. — Их задача — сжечь всё дотла и не допустить организованного сопротивления турок. Ты, Мирон, видел эти казармы, знаешь местность. Обойдёшься без болгарских проводников. Поставишь лучших стрелков на крыши ближайших зданий, штурмовым отрядом отработаешь казармы. Резать… Не щадить турку, или кто еще там будет. Помнить о том, что пленных мы брать не можем и каждый оставленный солдат противника — это вероятно убитый русский солдат в будущем.

— Алексей Петрович, я это понимаю! — раздраженно сказал полковник Маскальков, когда я направил свой взгляд на него.

— Потому вы здесь, потому у нас будет успех со славу императора и Отечества! — сказал я.

Улыбнувшись, чтобы сгладить недопонимание, я вновь стал жестким и продолжил раздавать приказы. На передке будут мои бойцы, в то время, как воронцовским предоставлялась роль резерва. В них я уверен. Мы отрабатывали действия в городе, причем не раз условно захватывали городки, разбирая после ошибки. Помню как «брали» Павлодар и местные подумали… Не важно. Умеем работать, значит будем это делать.

Главный удар будет нанесён даже не по казармам, а по административным зданиям и банку. И как сладко понимать, что банк этот английский. А так же возьмем под контроль три важнейших дорог в Рущуке. Так что деваться вражинам будет некуда. Ну а когда одна дорога будет освобождена для выхода мирного населения, которое решит уйти с нашим приходом, так и очистим временно город от буйных элементов.

Я помнил «русскую весну» 2014 года. Тогда ряд городов на юго-востоке Украины брались под контроль именно таким образом. Условно ополченцы входили в город, занимали административное здание, сооружали огневые точки и постепенно, если того требовала ситуация, начинали патрулировать улицы города. Вот подобное мы намереваемся сделать сейчас.

— Петро, ты свою задачу понял? — спросил я исполняющего обязанности командира моего полка.

— Так точно! Выдвинуться двумя колоннами: одна по направлению к порту, другая — к административным зданиям города. Занять позиции и к утру контролировать управление города. Постепенно рассылаем патрули для отлова и уничтожения вероятных остатков турецкого гарнизона, — повторил приказ Петро, что он понял и принял.

В это время полковник Москальков, как и два майора, присутствующих на военном совете, недоумённо переглядывались. Петро, может быть, где-то и красуясь перед армейскими офицерами, или не желая показать себя лапотником, говорил чётко, спину держал прямо, являя собой офицера.

Он, как и другие, будут в скором времени офицерами, или я не я. Боевые задачи мой полк выполняет такие масштабные, и уже должен быть прославленным, чтобы привести всё к порядку и назначить офицерами и унтер-офицерами всех тех моих бойцов, которые и так пока неофициально занимают эти должности. Это дело моей чести. Но я пока тяну с прошением на имя командующего Южной Армией Горчакова. Хотел сделать так, чтобы у генерал-фельдмаршала просто не было выбора, как признать моих командиров офицерами. А это произойдет только после громкой акции, достойной пера последнего русофоба в последней английской газете, не говоря о первых полосах крупных изданий.

Да, вероятнее всего придётся чуть позже, когда будет пауза в войне или вовсе мы победим, сдавать какие-то экзамены. Ведь, если Петро дать даже ротмистра, то это уже дворянство. И с такими моментами не шутят. Но Петро сдаст почти любой экзамен. Его бы подтянуть во французском, ну и привить немного манер, так и вовсе получался вполне себе дворянчик из новых.

— Господа, всем ли понятна задача? Лучше задайте даже самый глупый на ваш взгляд вопрос, чем промолчать, — говорил я, желая уже заканчивать военный совет, так как через часа три нам предстоит выдвигаться к новому этапу нашей боевой жизни.

— Алексей Петрович, может, банковских работников не будем трогать? — спросил Антон Иванович Москальков. — Мирные же.

Я с самого начала общался с офицерами своего отряда по имени-отчеству, по крайней мере, на военных советах и в личном общении. Мне показалось, что такое панибратство в условиях почти партизанского отряда — вполне себе уместная история. В бою, конечно же, лишь только уставной тон и обращения, как и в присутствии сторонних лиц.

Что же касается банковских клерков… Я отвечал предельно откровенно, говоря о том, что если будет хоть какое-то сопротивление, пусть даже от гражданских, то необходимо это препятствие решать кардинальным образом. Если мы будем миндальничать, играть в милосердие, то потеряем динамику операции, что может привести к её краху. Между жизнью своих солдат и тех, кто решил сопротивляться, я выберу солдат, однозначно.

Главными козырями у нас были не столько новейшие винтовки, револьверы или картечницы. Основное наше преимущество — это мобильность, скорость, напор, решительность. Я собирался действовать по принципу «и невозможное возможно». Или, как сформулировал ещё когда-то китайский стратег Сунь-цзы: «делай то, чего твой враг от тебя никогда не ожидает».

Китаец был мудр. Его стратегемы актуальны даже для XXI века, не говоря уже о середине XIX века. Хотя я считаю, что Сун-цзы говорил вполне логичные вещи, никакого особенного откровения в его изречениях нет, лишь констатация фактов и правильный набор слов для выражения непреложных истин.

Был конец октября, но погода стояла такая, что можно было бы сравнить с серединой сентября. Ясно, тепло днем, красота. Но не нужно ошибаться, считая, что в Болгарии лишь только солнышко светит да постоянно тепло. Нет, и здесь бывает холодно. Не настолько, чтобы носить полушубки, но достаточно, чтобы всё-таки периодически ночью укутываться в плотные шерстяные, выделанные из оренбургских коз, легчайшие накидки. Лёгкие, но согревают и тело, и душу. Мягкие, насколько мягким и душевным может быть присутствие рядом любимой женщины. Дорого… да, но оно того стоит.

Вот же чёрт! Опять вспомнил о своей Лизе. Теперь придётся тратить немало усилий, чтобы временно выгнать её из своей головы. Нельзя идти в бой, когда в голове каша, разбавленная любовным сахаром.

Первым в стору Рущука ушёл Мирон. С ним было две сотни моих бойцов, причём большая часть из них — снайперы. При удачном планировании и управлении этот отряд мог бы и сам разгромить те две тысячи турецких войск, которые должны находиться в городе.

Я и вовсе не уверен, что эти турки в какой-то степени боевитые. Они и вооружены должны быть по остаточному принципу. Не верю я, что у турок так много передового вооружения, с которым нам пришлось столкнуться при взятии Силистрии, да и потом, когда мы с генерал-полковником Сельваном разгромили турецкий корпус по дороге на Варну.

Не могут французы и англичане настолько спонсировать турецкие войска, чтобы европейского оружия хватило на долгие месяцы войны, с учётом того, что изрядную часть вооружения мы уже перехватили.

Правда, тот фактор, что более деятельно включается в войну Австро-Венгерская империя, будет туркам в пользу, в том числе, и для дополнительного снабжения турецких войск. Они же у европейцев как мясо, которое будут гнать вперёд, чтобы чистенькие и цивилизованные могли уже нас добивать, а не воевать глаза в глаза. И для этого «мясу» нужно дать ружье и пушку.

Впрочем, я могу и ошибаться. Образ европейце, сложившийся у меня в будущем, сейчас скорее, вызывает сомнения, чем подтверждение. Всё же даже те французы, которые были в Силистрии, сражались отважно, и у нас всего лишь было до сотни пленных, причём, большая часть из них была ранеными и взяты в плен, порой, без сознания.

— Пошли! — буднично сказал я, обращаясь к одному молодому казачку, Елисею.

И мы, отставая от Мирона и Петро на полчаса, выдвинулись к Рущуку.

Елисей — сирота из потомственных донских казаков уже успел проявить себя и при взятии крепости, и после. Под командование всего лишь семнадцатилетнего парня я уже поставил полусотню. И понимаю, что ещё немного подучится, наберётся уверенности, и из Елисея вполне вырастет сотник, если не более высокий командир.

Так что я взял его временно на место Мирона, чтобы пристально приглядеться к парню и решить судьбу Елисея. Если бы он не был семнадцатилетним, а имел за душой хотя бы четверть века, то я бы даже не раздумывал, дал бы ему сотню. Всё-таки не сказать, что кадровая проблема в моём полку полностью решена. Но меня смущал юный возраст парня.

Да, я понимаю, что тот же самый Константин Рокоссовский, будущий маршал, в Гражданскую был семнадцатилетним, но уже важным командиром. Или Артём Голиков, который в семнадцать лет командовал целой дивизией. Но такого цейтнота всё-таки у меня в полку не было, поэтому нужно к кадровым вопросам подходить основательно.

— Бах-бах-бах! — раздавались выстрелы уже в городе.

Нечастые горожане, а в Рущуке проживало где-то пятнадцать тысяч человек, скоро начнут просыпаться. Улицы для прохода могут быть запруднены, что сильно усложнит задачу.

Я не лез вперёд, с тремя сотнями я выдвигался сразу за отрядами Воронцовской дивизии. Дело в том, что у меня появилась мысль: если на этом участке военных действий так и будет происходить тягонина, то после своего рейда по тылам противника мне нужно будет уйти в Одессу или в Крым, если там уже что-то происходит.

Да и боеприпасов хватает для того, чтобы дать два полноценных боя, не больше. Ещё есть немного в Силистрии на складе, а больше почему-то и не приходит. Письмо Затлеру я уже отослал. Может быть, это главный интендант каким-то образом не пропускает обозы к Дунаю.

— Бах-ба-бах! — уже во многих участках города шла перестрелка.

Я не особо волновался. Огневое преимущество мы имели. Револьверы в городских условиях — это действенный аргумент.

Я направлялся в сторону порта.