Барин-Шабарин 6

Глава 18

Севастополь готовился к отражению вражеской атаки с моря. Начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов был преисполнен уверенностью, что, раз Одесса так героически и эффективно отбилась от французского флота, то Севастополь, где сконцентрировалась большая часть Черноморского флота Российской империи, сможет это сделать и подавно.

В Одессе был один отряд мониторов, в Севастополе их сразу три общим числом в двадцать один монитор. А ещё Корнилов даже не собирался сравнивать севастопольскую артиллерию и одесскую, искренне считая, что в Севастополе артиллерийские расчёты выучены лучше, офицеры грамотнее и решительнее.

Так что в городе царило предвкушение радости. Понравилось всем радоваться за Одессу, сообщение об отражении атаки на которую пришло почти одновременно с прибытием англо-французского флота. Так что офицеры Черноморского флота уже забавлялись, когда обсуждали, как и где они будут праздновать русскую победу уже сегодня вечером.

Севастопольские рестораторы и лавочники, предполагая в ближайшее время большую прибыль, отправляли своих приказчиков незамедлительно изыскать возможность для дополнительных поставок как продуктов, так и горячительных напитков.

Но вот прошёл час, второй, а противник будто замер. Или не враг это, а мираж? Нет, не может быть настолько массовой галлюцинация. Ничего не предпринимали англичане с французами после того, как выстроились в линии, будто бы имели возможность бомбардировать Севастополь с такого большого расстояния. Замерли в бездействии.

— Что думаете, господа? Есть мнения? — спрашивал собравшихся на военный совет Александр Сергеевич Меншиков.

А господа офицеры пребывали в замешательстве в не меньшей степени, чем и сам командующий Меншиков. Да, французские и английские корабли отчётливо просматривались в нескольких милях от выстроенных по фронту русских кораблей, в пяти милях от Балаклавской бухты. Но бой никак не начинался. И самим русским вступать в сражение без дельного прикрытия береговых батарей и с медлительными мониторами, не с руки.

И вот уже полдень, но признаков скорой атаки французов и англичан не наблюдается. В то же самое время и Меншиков, и Корнилов, и Нахимов, и ряд других офицеров — все понимали, что главным преимуществом в морском сражении для русского флота может быть только тактика сражения от обороны. По такому сценарию происходили учения, такие разрабатывал планы штаб.

— Вице-адмирал Нахимов, вы хотите что-то сказать? — спросил Меншиков, перенося груз ответственности за предположения и поиск решений на героя бомбардировки Синопа и сражения у Сухум-Кале.

Павел Степанович Нахимов степенно встал, одёрнул мундир. Среди собравшихся он резко выделялся тем, что имел на своём лице эмоции, никак не связанные с растерянностью. Вместе с тем вице-адмирал с трудом скрывал своё раздражение.

Дело в том, что после положенных почестей как герою-флотоводцу Нахимов встретился с другим явлением. Ему явно завидовали. Морские победы сразу же возвышали Павла Степановича, а между собой другие высокопоставленные морские офицеры говорили, скорее, о никчёмности турецкого флота, чем о заслуге Нахимова в двух успешных сражениях.

— Я могу атаковать вражеский флот. Считаю необходимым подвести ближе мониторы. На моём флагмане установлены четыре шабаринских пушки, которые могут ударить по неприятелю с недосягаемой для него дальности. И только так мы поймём, почему неприятель бездействует, можно пробовать вынудить его на атаку, — Нахимов не отвёл взгляда, когда Меншиков стал прожигать его глазами.

— Мы не можем действовать против англичан и французов в отрыве от береговых батарей, — словно гардемарину во время обучения тоном произнёс Меншиков. — А четыре пушки… Я рассчитывал на более дельные предложения.

— Господа, а что, если нас с одной стороны вынуждают выйти в открытое море и дать бой, с другой же стороны отвлекают от действительно важного? — с видом человека, который только что сделал величайшее научное открытие, спрашивал адмирал Корнилов.

В дураках никому не хотелось оставаться, поэтому идею, что французы пошли на хитрость, присутствующие морские офицеры изгоняли из своих голов. Но всё говорило именно об этом. В голове Корнилова мысль пробила плотину, он убежден.

— Я уже послал подполковника Панаева в расположение корпуса генерал-лейтенанта Кирьякова. Если наши враги планируют высадку в Крыму, то именно Кирьякову их и встречать. Его корпус насыщен оружием в достаточной мере, чтобы отразить атаку англичан и французов, — с уверенностью сказал командующий Александр Сергеевич Меншиков.

Оставалось только развести в стороны руки, но они воздержались от подобных жестов. Оставалось лишь ждать. Безусловно, можно было бы дать морское сражение с выходом из бухты Балаклава всего имеющегося Черноморского флота. Но у командования не было чёткого представления, с какими силами пожаловали враги.

На передних линиях стояло соизмеримое по численности с вымпелами Черноморского флота количество вражеских кораблей. Однако ветер был неблагоприятный для того, чтобы разворачивать парусники. А число вражеских пароходов было явно больше, чем подобного типа кораблей у русского Черноморского флота.

Кроме того, достаточно продолжительная якобы дружба с Англией вбила в головы русских морских офицеров понятие, что лучше английских морских офицеров, как и качества английских кораблей, в мире нет. Так что бесславно погибнуть в пучине сражения с лучшими кораблями противника никто не хотел. И этому всеобщему преклонению перед европейскими и английскими флотами был даже подвержен Нахимов, который видел, насколько могут быть беспомощными англичане, служившие на турецких кораблях, которые Павел Степанович так удачно топил. Сложно перебороть нарративы, которые вдалбливали с самой юности.

— Ждём, господа! — недовольным, даже пренебрежительным тоном сказал Меншиков, как будто бы уличив присутствующих в трусости. — Если возникнут дельные мысли, я открыт для разговора.

Александру Сергеевичу, позиционирующему себя как решительного, без страха и упрёка командующего, было психологически важно найти виноватых хоть в ком-нибудь, но только не в себе.

Так что всё же сегодня ресторанам Севастополя, как и маркитантам, что запаслись большим количеством выпивки и скоропортящихся продуктов, придётся обождать с подсчётом своих прибылей. Ну, а русским морским офицерам, как и армейцам, поводов для праздника к вечеру не будет.

Аркадий Александрович Панаев с рассветом, как только стало известно, что напротив Севастополя выстраивается англо-французский флот, был отправлен в сторону Евпатории. Именно там располагалась наиболее удобная для высадки десанта часть побережья Крымского полуострова.

Русская команда не предусмотрела, что противник может осуществить или попытаться осуществить высадку в Крыму. Всё говорило о том, что если этого не сделают англичане с французами, то они окажутся в существенном проигрыше. На Дунае турками сдана крепость Силистрия, которая была главной опорой для сдерживания русских войск и недопущения их наступления вглубь Балканского полуострова.

Было не секретом для русского командования и то, что англичане и французы сразу же после высадки в Варне попали в эпицентр распространения холеры. Европейцам нужно было придумать что-то, чтобы, с одной стороны, не оставить турок один на один с русскими на направлении к Константинополю, с другой — чтобы английские и французские войска не уничтожались болезнью, так и не вступив полноценно в войну.

Поэтому и напрашивалось решение — высадка в Крыму или же высадка на Кавказе. Второй вариант рассматривался союзниками уже давно. Обсуждался он и русским командованием, которое всерьез готовило к обороне Севастополь, как ключ к Крыму.

В обоих случаях высадка на Кавказе считалась вероятной в том случае, если французам и англичанам удастся что-либо предпринять в Крыму. Достаточно лишь только обвалить горные дороги, чтобы не пустить англичан и французов через Кавказ на Кубань.

— Ваше превосходительство, вижу дымы и паруса! — к решившему отдохнуть и попить кофе Панаеву подскочил казачий хорунжий, сопровождавший своим отрядом адъютанта командующего Меншикова.

Степенно, чтобы не показать своего раздражения или страха, сделав ещё пару глотков кофе, Аркадий Александрович встал с походного и направился к обрыву, с которого можно было рассмотреть гладь Чёрного моря. Панаев увидел очертания транспортных кораблей противника, которые направляются как раз-таки в ту сторону, куда полковника и отправили.

И нет, Аркадий Александрович не испытывал какого-то излишнего волнения, паники. Казалось, что сейчас он должен был не дожидаться того, когда двое слуг сложат столик, стул, всё это привяжут к карете, когда возница подведёт коней и станет их запрягать. Он ведь должен был взлететь в седло своего красавца жеребца и, рассекая ветер, устремиться к генерал-лейтенанту Кирьякову.

Но Панаев решил выждать. Спокойно, не спеша, как и жизнь в России. В конце концов, десантные операции проводятся долго, мучительно. А Кирьяков должен был быть готовым к такому развитию событий. Так что только через полчаса Панаев продолжил свой путь. А ещё через полтора часа дороги Аркадий Александрович понял, что несколько ошибся.

Нужно было всё-таки донесения отправлять как можно быстрее. Где-то там, вдали, недалеко от Евпатории уже раздавались пушечные залпы. Англо-французы решились на десантную операцию. И, судя по всему, она им удается.

Василий Яковлевич Кирьяков вместе с Онуфрием Александровичем Квицинским, офицером, имевшим такой же чин генерал-лейтенанта, как и сам Кирьяков, наблюдали за тем, как французы и англичане высаживаются в Крыму. Оба офицера со знанием дела отмечали особую выучку противника и то, как налажено у них управление.

И это происходило в то время, когда управление в русском корпусе было из рук вон плохое. По сути, существовали лишь отдельные полки, задача которых состояла в одном, им нужно было удержать свои позиции. И, что характерно, сами позиции были выставлены очень удачно, с использованием рельефа местности, а также реки Альма.

Так выходило, что французы и англичане сейчас высаживаются на равнине, чуть ли не на пляже, а русские стоят на некотором удалении, на возвышенностях, и частично под прикрытием небольшой речки.

Так что не стоит огульно обвинять Кирьякова или Меншикова, который ранее инспектировал эти укрепления. Всё выглядело так, что сейчас французов и англичан подпустят ближе, а после их просто расстреляют с высоты. Ну и отправятся частью в Севастополь, чтобы там отметить победу. Всё-таки в Евпатории было лишь одно питейное заведение, и то в нём пребывали морские офицеры лишь вынужденно. А в Севастополе можно было отобедать вполне достойно.

— Бах! Бах! — раздавались выстрелы в западной части русских укреплений.

Да, на русских позициях было одно очень уязвимое место. Холмистая возвышенность через шесть верст сплошных оборонительных укреплений резко прерывалась, и там образовывалось дефиле шириной метров в двести. А дальше вновь русские укрепления, на не очень большом холме, где невозможно расположить много войск, но без этого холма оборона по реке становилась дырявой. А ещё нельзя было держать позиции на ряде холмов, которые примыкали к берегу. И вот именно они сейчас и подвергались бомбардировке.

Но это на первый взгляд, единственные уязвимые места, если только посмотреть в зрительную трубу и оценить рельеф местности и то, как русские подготовились к сражению. На самом же деле проблем в русском корпусе было куда как больше, чем у англичан и французов, находящихся, казалось, в крайне невыгодном положении. Управления в русском корпусе никакого, да и эта уверенность в наилучшем исходе дела!

Но если бы только у русских были те самые пушки, что стреляют далеко, то и вовсе десанта этого не было бы, потому как все орудия, которые русские прячут на холмах, не могут добить до места концентрации англо-французского десанта.

Длинная оборона, практически до десяти верст, — это тоже очень сложный момент. Не получается полноценно насытить войсками линию. Тем более что корпус имел в своём распоряжении всего лишь восемьдесят четыре пушки. И артиллерия была «размазана» по всей линии обороны. То есть была везде, одновременно, нигде.

— Онуфрий Александрович, мы не можем с вами проиграть этот бой. Взгляните сюда! — с усмешкой сказал генерал-лейтенант Кирьяков, рассматривая то, что у него было за спиной.

А там — словно гулянье. Ярмарка. Собрались зрители, как в театре, многие приехали на каретах, чтобы посмотреть воочию, как будет сражаться русская армия, как она разобьёт французов и англичан. Ну и как после этого будет русская армия гулять. Были здесь и дамы, которые приехали разузнать обстановку, и маркитанты, жаждущие подзаработать. Так что толпа собиралась приличная. При этом они запрудили ряд дорог, которые были необходимы для более качественного управления войсками и даже маневрирования резервом.

Пьер Франсуа Жозеф Боске высаживался с дивизией на берег у Евпатории первым. У него уже появились свои счёты к русским. А по своим счетам французский генерал привык платить. Транспортник, в котором находился близкий друг Пьера Франсуа во время боя под Одессой, получил несколько чувствительных попаданий. В числе семнадцати погибших был друг, родственник и протеже генерала Боске.

Усиленная дивизия генерала Боске была готова к выдвижению. Генерал вполне здраво расценил обстановку и настаивал перед своим командованием, что не обязательно дожидаться следующего утра, когда, согласно плану, под прикрытием тумана он должен был подойти к русским позициям и отвлечь их. Нужно проводить разведку боем, а возможно, даже и сходу взять удалённые холмы, которые сейчас подвергаются бомбардировке с моря. Из того, что видел Боске, русский правый фланг имел сильно уязвимые участки.

И вот к тому месту, куда и намечалась атака усиленной дивизии, подошли два парусных корабля, французский и английский. И у них началось своеобразное соревнование: кто быстрее и больше пустит ядер и бомб в сторону русских позиций.

Наверное, природа решила выдать последние благоприятные дни, чтобы после показать всю мощь своих капризов. Так что стояла удивительная для начала октября тёплая погода, и поэтому земля была сухой, отчего поднимались большие облака пыли, закрывавшие русским обзор.

И это, как посчитал французский генерал, ещё сможет скрыть выдвижение его усиленной дивизии лучше, чем даже утренний туман. Французские солдаты, даже стараясь идти без лишнего шума, спешно продвигались в сторону холмов, которые русские и с дефиле не могли качественно прикрывать своей артиллерией. Периодически генерал Боске запрашивал у своих офицеров доклад об обстановке и действиях русских.

Француз приходил в замешательство, когда ему раз от раза сообщали одно и то же: русские ничего не предпринимают и не готовятся противодействовать выдвижению французской дивизии. При этом у русского командования была возможность ударить по французам со стороны Телеграфного холма, частично примыкающего к тому участку русской обороны, куда и устремился генерал Боске. Пушки… русским просто не с чего бить, если только с трех-четырех пушек. А подтащить еще артиллерию вряд ли московиты смогут.

— Ануфрий Александрович, не пора ли вам уже включиться в дело? — залихватски и горделиво спросил генерал-лейтенант Кирьяков.

Оба генерала видели, как французы начали выдвижение в сторону русских позиций. Причём они решили атаковать дальние укрепления, которые на данный момент подвергались бомбическим атакам. Да, с моря достать все те фортеции, которые настроили русские, было сложно, и вражеские бомбы, примерно одна из десяти, прилетали даже не по русским позициям, а рядом с ними.

Вот только там, в пылевой завесе, которая образовалась от попадания ядер, уже полностью закрывался обзор для русских офицеров, не участвующих в бое, а только думающих, что вообще делать. Мало того, на позициях солдаты начали дышать воздухом, наполненным пылью, отчего некоторые уже отхаркивались кровью. И никто не додумался дать приказ урыть лица смоченными в воде тряпками.

— Бах-бах-бах! — три пушки, которые располагались на участке русской обороны, подвергавшейся атаке, разрядились.

Шрапнель на излёте, но всё-таки сбивала французских солдат, идущих первой линией. Вполне запланировано, и даже слабо, как для того, чтобы остановить пятнадцать тысяч решительно настроенных французов, ну или не только французов, но и тех, кто за них воет.

— Вперёд! — прокричал генерал Боске, уличая момент между перезарядкой русских пушек, и первым рванул в сторону холма.

По причине своей не такой уж и хорошей физической формы ему удалось пробежать в высоком темпе лишь только сто метров, после чего начало колоть в боку. Но общий ритм и задор атаки генералу передать удалось. А большее и не нужно. Сперва солдаты расчистят холм, а уже после на него взберется генерал.

Французские штуцеры, стрелявшие новейшими французскими пулями Минье, стали засыпать гребень холма смертоносными подарками. В то время, как иные солдаты дивизии Боске, поднимались по склону. И выстрелы со стороны десанта прозвучали намного раньше, чем могли чем-то ответить русские солдаты. Превосходство нарезного оружия налицо. Были и тут у русских штуцеры, но мало.

Между тем, желая хоть что-то противопоставить врагу, офицеры обороняющихся православных отдали приказ об открытии ответного огня. Мало того, что русские пули, пущенные из гладкоствольных ружей, если и достигали французов, то на излёте, сбивая противника с ног, но не убивая. Перезаряжаться, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то прицельно стрелять, было крайне сложно. Русские солдаты жмурили глаза, которые забивались пылью и начинали болезненно резать.

— Черти! Черти лезут! — закричали в суете боя где-то, не разобрать из-за пыли, рядом со склоном холма.

В бой шли французские зуавы. В дивизии Боске негроидов было даже больше, чем белых. Но это не означало, что африканцы плохо сражались, нет, их вышколили похлеще французов, ибо не жалели во время учения совершенно, забивая до смерти.

И явным преимуществом зуавов был как раз цвет кожи. Немало русских воинов опешили, когда из пыли, словно и на самом деле черти, возникали черные зуавы. Но не было той паники, которая ведёт к поголовному бегству. Русские солдаты сражались, кидали гранаты по склону, ещё больше подымая пыль. Штыки, порой, возникали из ниоткуда, из пыли, и разили французов и тех, кто сражается за Францию, не будучи даже белокожим.

Прогулкой атака для дивизии Боске не оказалась. Он сам растерялся, его дивизия осталась без управления. Но был расчёт на то, что русских на этом участке обороны в разы меньше, а потому и победа на здесь должна быть за французами.

А в стороне, как и положено цивилизованным офицерам, и русские, и французы с англичанами, несмотря на то, что могли бы достать друг друга штуцерной пулей, всматривались в сторону «облака пыли войны», силясь хоть что-то рассмотреть. Тщетно.

Они могли только слышать выстрелы, доносились крики, чаще всего от боли раненых солдат. И вот только сейчас приходило понимание, что эта война не будет ни лёгкой прогулкой для европейцев по русским землям, ни скорой победой для русских. Обе стороны оказывались решительными, умными воинами, выученными лучше, чем где бы то ни было в мире. Дух… воинский дух был и у французов и у русских, да и англичан в этот раз нельзя было обвинить, что они за спинами прячутся.

Через час, когда опала пыль, стало понятно… Русские не сдали позиции. Нет, они все умерли на своих боевых постах, но не отступили. Нельзя было сделать и пяти шагов на верху холма, чтобы не споткнуться о лежащее тело убитого воина.

Стоявший хмурым, чернее тучи, генерал-лейтенант Кирьяков видел в зрительную трубу, как зуавы, да и сами французы, ходили по холму, на русских оборонительных позициях, как сонно, с ленцой, добивали раненых русских солдат.

Заметил он и как некоторые православные воины, даже с раздробленной ногой или с ранением в живот, всё равно, раненными, умирающими, стремились поднять своё ружьё с примкнутым штыком и ударить европейца. И в голове Кирьякова, как и других русских офицеров, только начинало происходить осмысление всей той жестокой принципиальности, с которой разгорается эта война.

Но позиция потеряна… Правый русский фланг оказывался под ударом. И только дело времени, когда французы развернут и захваченные русские орудия, и затащат свои пушки, чтобы начать обстрел остальных русских позиций уже и фланга, расчищая проходы. Неожиданно для Кирьякова встал вопрос, уходить ли или умереть здесь, защищая русские рубежи?