Глава 10

Генерал-губернатор Камчатки Василий Степанович Завойко смотрел на своего гостя и пытался в нём увидеть… воина, могущественного человека, благородного господина. Нет, это был мещанин, больше, наверное, бывший похож, по тому как его воспринимал Завойко, на еврея. Такой… из богатых иудеев. Не верилось Василию Степановичу, что такой, на вид невзрачный человек смог провернуть такое большое дело, как прислать в распоряжение генерал-губернатора наёмников.

— Хорошо, допустим, что я поверил вам… Хотя, признаюсь, меня смущает, в том числе, и вопрос, откуда у вице-губернатора русской губернии такие большие деньги, чтобы оплатить ваши услуги, — говорил Завойко, прекрасно владеющий английским языком. — Но как вам позволили в США набрать и вооружить такое количество людей?

— В моём благословенном отечестве это сделать куда проще, чем найти деньги на подобное мероприятие, — отвечал Пауль ван Дейк, с превеликим удовольствием попивая горячий чай. — Более того, американцы с русскими братья на века.

— Ну да… С англичанами мы так же думали, — пробормотал Завойко.

Стояла морозная погода, и, если не получится расквартировать все те шесть сотен бойцов, что привёз с собой ван Дейк, они рисковали вовсе замёрзнуть. И это был один из факторов, который говорил в пользу того, чтобы принять такую своевременную помощь. Тем более, что все документы, как и удостоверение предпринимателя, у ван Дейка были в наличии. Не будь гостей так много, так и проблем не возникло.

Генерал-губернатор Камчатки Василий Степанович Завойко молчал. Он прекрасно понимал, что император не простит того, что Петропавловск будет сдан англичанам. Это же не просто потеря города, хотя и подобное — есть урон чести. Это потеря Россией всего Дальнего Востока. Да, есть ещё и Николаевск-на-Амуре, но эта крепость играла ещё меньшую роль, чем Петропавловск, от которого шло соединение с Аляской.

Так что Россия получит удар, и придётся скатываться на запад на тысячи километров, не имея возможности защищаться от вероятной экспансии англичан и французов. Тут же — сдача и Русской Америки. Нет, нужно использовать все силы. И даже бабы, проживающие в Петропавловске, — тоже боевые единицы. Но какие бабы вояки! А тут подарок… Письмо от русского чиновника, радеющего за славу Отечества.

— Вот мои условия… — поразмышляв, стал говорить генерал-губернатор. — Все корабли примут мои призовые команды. Сходить на берег ваши люди будут без оружия и небольшими партиями. Вы будете расположены. На тысячу человек в очень стеснённых условиях место будет. Питание пока за ваш счёт. А окажетесь полезными — я даже найду деньги на дополнительное ваше вознаграждение. Казармы будут расположены в разных концах города, чаще всего на складах, но мы найдём, как и чем их отопить. Над вашими людьми будут мои командиры. Только так. И ещё — половина от всего артиллерийского оснащения ваших кораблей перейдёт на берег. И, в целом, корабли буду считать своими и распоряжаться ими по своему усмотрению. Любое неповиновение или пьяный дебош в трактире — выгоняю вас и отписываюсь и вашему нанимателю и вашему правительству.

Пауль ван Дейк жевал желваки. Он, конечно, сам видел себя в роли флотоводца, который под русским флагом будет бить англичан — ненавистных для всей его команды. И выходцы из России, и ирландцы, которых было большинство, — все ненавидят Англию. В Америке до сих пор живёт ненависть к прежним угнетателям из Европы, которые и сейчас не преминут подгадить молодому американскому государству. Но ничего не оставалось. В конце-концов проделать такой большой и опасный морской переход и не сойти на берег? Да и деньги…

— Я согласен со всеми вашими правилами. В моём договоре указано, что я, скорее, доставщик вам вооружения и людей, а вы вольны распоряжаться ими. Но корабли… Вы ими пользуетесь, но напишите мне бумагу, что Российская империя обязуется в случае утраты возместить мне ущерб, — слукавил американский голландец.

На самом деле, в том договоре, что прописывался ещё в Нидерландах, было указано и возмещение расходов, и компенсация в случае потери кораблей. Дорого обошлись два парохода Ван Дейку. Цены на такой транспорт взлетели ещё задолго до войны.

Бизнес тонко чувствует, где рвётся политика — вот и реагировал. И не купи Пауль корабли раньше, так сегодня уже мог бы и не потянуть подобные траты. А так, когда окончится война, у него уже будет внушительный частный флот. И почему бы не наниматься к разным государствам, в том числе и для войны? Ну или русским предлагать свои услуги по торговым операциям?

Так что ван Дейк видел, какие перспективы открываются перед ним, и готов был ухватить шанс.

— Договоримся, мистер ван Дейк, — улыбаясь, сказал русский генерал-губернатор. — Я предпочитаю договариваться. Ну а что до вооруженных людей?.. Разоружим. Это отчаявшиеся люди, они прибыли, чтобы получить себе деньги и такие, что можно будет освоится в Америке. Но они каждый знают с какого боку подходить к оружию.

* * *

За обеденным столом в ресторане «Марица» сидела обычная парочка. Он — пожилой мужчина, явно не бедный и благородного положения. Она — прелестная женщина, сильно младше своего спутника, сияла красотой и молодостью. Вполне обычная супружеская пара. Такие мезальянсы встречаются повсеместно.

Необычного в них было то, что они больше внимания уделяли не друг другу, а рассматривали всё, что происходит вокруг. Эти двое явно ожидали опасности.

— Она будет мстить, — настаивала на своём Анна, как только присела за столик в ресторане.

— Прекрати выдумывать! Все знают, что госпожа Шабарина — милейшей души женщина. Она будет сидеть в своей комнате и рыдать. И уже скоро согласится на все, что я ни попрошу… Надо же всего-то посетить их поместье. Завтра утром будет мой выход — разъярённого, обиженного и обманутого мужа. Я добьюсь у неё того, что нам нужно, — с уверенностью произнёс господин Шварц.

Казимир Шварц был пропитан ненавистью к Российской империи. Он искренне тосковал, пусть и не застал те времена, по Речи Посполитой. Фамилия отца — Алоиза Шварца — была отличным прикрытием для делающего хорошую карьеру в Российской империи чиновника.

Вот только Казимир ощущал себя скорее Чижевским, по имени своей матери, Катаржины Чижевской. Именно она занималась воспитанием Казимира. Будучи полячкой, мать вбила в голову своему сыну идею Возрождения Великой Польши. Ещё к этому руку приложил и родной брат матери. И теперь он ненавидит все русское, противопоставляя все светлое польское. Но делает это хитро, тайно, оберегая и себя и свою супругу.

В восстании 1830 года Шварцу удалось не проявить себя, но искренне работать против России. Уже тогда он служил скорее Франции, чем даже несуществующей Речи Посполитой. Все наработанные связи с французами удалось сберечь. И сейчас, когда французский император Наполеон III уже решил воевать с Россией не только тайно, а всерьез, Казимир Шварц получил свои задания.

— Милая Анна, нам нужно увидеть то производство, которое существует у Шабарина. Нам нужно выкрасть его лучшего мастера. Ты должна понимать, что если война затянется и на Шабарина наконец обратят внимание русские власти, а они это сделают, то крайне сложно будет свалить этого русского медведя. Мы должны будем забыть о возрождении Великой Польши, — в очередной раз пытался мотивировать свою жену Шварц. — Сильная Россия, победившая в этой войне — это приговор для всех поляков-патриотов.

Анна была по происхождению русской, что также работало на создание образа их семьи как верноподданных русской короны. Но по своей натуре Анна Владимировна Шварц была авантюристкой, до любовных приключений женщиной. Так что идея тайной войны её забавляла, а порой и возбуждала. Ну и на неокрепший ум еще девчонки, а в жены Шварц взял Анну, когда той только исполнилось пятнадцать лет, действовали убеждения мужа. А его маниакальная вера в непреложность суждений подкупала.

И вот… На выходе дама, которая русская, но ненавидит Россию и мечтает жить в Польше. Пусть до конца так и не могущая объяснить, почему именно так.

— Может, ты сегодня обойдёшься без проститутки? — спросила Анна. — Это сильно тебя дискредитирует. Елизавета может воспользоваться.

— Не придумывай Шабариной тех качеств, которыми она владеть не может. Ещё от её мужа можно было бы ожидать интересной игры, но она — не он. Так что сегодня я буду с Катаржиной, — последние слова Шварц произнёс мечтательно.

— Её зовут Екатерина. Даже для меня это гадко — что ты называешь проститутку именем своей матери, — брезгливо скривилась Анна.

Казимир ничего и не ответил. Он и сам до конца не понимал, зачем стремится всех куртизанок, с которыми спит, называть именем своей матери. Матери — сильной, властной женщины, которая одним взглядом заставляла содрогаться своего сына. Крик Катаржины Чижевской — до сих пор самый страшный сон Шварца.

— Господин, дама. Меня зовут Андрей, я буду вас обслуживать. Но вы можете называть меня как будет вам угодно. Что могу вам предложить? Может, на аперитив — хорошего французского вина? — половой склонился возле уха Шварца. — У нас есть неплохой выбор французских вин.

— Ни в коем разе! И не смейте мне это предлагать! Я — русский чиновник и, как все нынче, ненавижу Францию! — нарочито громко отвечал Казимир Шварц.

— Тогда господин может предпочтёт крымские вина? — половой, казалось, ни грамма не стушевался.

— Пожалуй, что крымское, — сказал Шварц.

Официант ушёл, но у супругов больше разговор не клеился. Анна пребывала в раздумьях. Чувствовала своим женским нутром, что Елизавета Дмитриевна Шабарина может выкинуть какой-нибудь фортель. Как считала госпожа Шварц, её муж по-другому бы оценивал Шабарину, если бы видел те глаза и слышал тот тон, с которым разговаривала жена вице-губернатора Екатеринославской губернии.

А вот Шварц фантазировал себе следующую страстную ночь с куртизанкой, которая ловко узнала любимое имя своего клиента… правда, не додумала и назвалась Екатериной.

* * *

Платон зашёл на кухню ресторана и чуть было не сплюнул — или на пол, или в кастрюлю, где варился буйабес. Ему претило отыгрывать роль полового, при этом улыбаться и казаться тем, кем он не являлся на самом деле. Платон научился себя уважать.

— Добавляйте опиум в крымское вино! — приказал Платон.

— Когда мой выход? — спросил Миловидов.

— Вот выпьют по бокалу вина — можете начинать петь, — сказал Платон, которому было поручено вести эту операцию от начала и до конца.

— А я, пожалуй, пойду поужинаю, — сказал Хвостовский, направляясь к столику в ресторане, который был оставлен именно для него.

Через полчаса, когда уже пел красивые романсы Миловидов, начал работать один жулик по кличке Красавчик. Он томно смотрел на «чуточку» беременную Анну Шварц. И что было противным даже для жулика, который умел притворяться великосветским франтом — Анна отвечала ему взаимностью.

— Сударь, могу ли я пригласить на танец вашу даму? Благоразумие обещаю, — Красавчик всё-таки решил пойти в атаку и ангажировал Анну.

— Сударь, а вы считаете, что это уместно — танцевать с дамой, что пребывает в тягости? — якобы недоумённо спросил Шварц, которому было, в принципе, всё равно, чем занимается его жена.

Тем более что и ребёнок явно не от мужа. Вероятно, сама Анна теряется в догадках, кто же ее так…

— Это всего лишь невинный танец. Я, знаете ли, спешу на войну. Дозвольте представиться! Стряпчий интендантской службы, статский советник Никифоровский Артемий Иванович, — представился Красавчик.

— И что же вы, сударь, везёте? — преобразился Шварц, полагая, что попутно может решить ещё какие-нибудь вопросы. — Неужто особо ценные документы?

Бывает такое, что у стряпчего могут быть очень важные документы, говорящие об уровне снабжения армии, по которым даже можно было бы определить и направление ударов крупных воинских соединений. Так что Казимир с удовольствием приобрел бы такие бумаги. А его французские кураторы могли бы только ускорить перевод Шварца во Францию.

— Сперва танец, если вы не возражаете, — максимально улыбчиво говорил мошенник. — Опосля разговоры.

У Анны живот был чуть только заметен, поэтому можно было даже сказать, что женщина просто не носит корсетов, а также чуточку располнела. Правда, беременность нисколько не сказалась на её красоте. Она всё также была привлекательной и манила мужчин.

Анна знала себе цену и верила в то, что нет ни одного мужчины, который бы устоял перед её женскими чарами, даже если она находится в тягости. Более того, у неё уже давно не было никаких интрижек. А что до ребёнка — не был он для женщины никакой помехой, кроме как некоторое время ей придётся побыть с большим животом.

— Простите, но я не смог удержаться перед вашими чарами. Ваши глаза… Они так и манили меня к вам. И я прямо сейчас уйду из этого ресторана, чтобы только не сорваться, чтобы не одаривать вас своими взглядами боле… — Красавчик напевал свою уже на многих отточенную песню.

Деятельности этого жулика почти никто и никогда не мешал. Иногда он выполнял небольшие, даже забавные поручения, связанные с пребывающими в Екатеринославе женщинами, но чаще всего он дарил женщинам свою кратковременную любовь, платил за это особые налоги, а женщины, как правило, оставляли в Екатеринославе очень немалые деньги, скупая всё в подряд и проживая задорого в лучших отелях города.

Так что пока Красавчик не переходил черту, или, строго говоря, только продавал себя — на это в целом закрывали глаза. Он не воровал. Как говорил Шабарин: «Отрабатывал с бабами, ну и брал плату за свою работу бычка».

— У неё даже не помутнённые глаза были. Добавьте опиума! — сразу после танца альфонс направился на кухню, чтобы доложиться, так сказать, в штаб операции. — Она и ее муж трезвы. Нужно подбавить.

— Рыбка клюнула, так? — спросил Платон.

— Безусловно. Но я хотел бы ещё раз спросить о своих гарантиях. Когда всплывёт моё имя, я должен быть вне всех этих интриг, — поспешил потребовать гарантий Красавчик.

— Ты уже два года промышляешь в Екатеринославе и заработал себе достаточно, чтобы обеспечить безбедную жизнь и стать, наконец, человеком. Барин тебе ещё перед его отбытием на войну говорил, чтобы ты присмотрел себе невесту, — строго сказал Платон.

— Разобрали добрых, а злая мне не нужна, — пробурчал жулик, нацепил приторную улыбку, отправился отрабатывать свой хлеб.

А вечер набирал обороты. Уже когда и у Казимира, и у Анны были глаза стеклянные, в ресторане появилась и та, которую сегодня будут называть Катаржиной. Причём для Хвостовского, всё также находящегося недалеко от приезжей парочки, будет ещё один пикантный момент: теперь стало известно, как звали мать этого полного, лысоватого, пожилого, похотливого чиновника.

И пили и веселились, снова пили, танцевали. Миловидова обнимали, Хвостовскому угрожали…

* * *

— Ты? — Анна открыла глаза и увидела обнажённого мужика, не сразу вспомнив, что сама его взяла за руку и, прилюдно поцеловав, повела в номера.

Мало того… Она прямо в ресторане и предложила совершить адюльтер.

— Я, любимая! — страстно произнёс Красавчик, поглаживая женские бёдра.

Она вспомнила, что они творили в этой постели, и даже ей стало стыдно. Всё-таки материнский инстинкт начинал в ней просыпаться, как и стыд за то, что она делает в постели с мужчинами.

— Пошёл вон! — прошипела Анна, замахиваясь рукой, чтобы дать пощёчину мужчине рядом с ней.

— Нет, ещё разочек! — словно разъярённый тигр прорычал мошенник. — И ты сопротивляться не будешь. Ты сама меня целовала вчера прилюдно в ресторане, взяла за руку и не только за руку прямо там, в зале. Мне было стыдно. Ты меня опозорила… Отрабатывай!

Мошенник накидывал и накидывал новых подробностей вечера, женщина всё злилась и злилась. Но только больше на себя. Анна знала, что похмелье может натворить многие глупые поступки, потому почти никогда и не пьёт даже вина. И она верила в то, о чём говорил сейчас этот мужчина. Так что он добился своего, у них снова все было. Ну а потом… Красавчик буднично поднялся с кровати, оделся и вышел.

— Ты кричала? Что-то случилось? — дождавшись, когда мимолётная интрижка жены уйдёт, в апартаменты зашёл муж.

Он так же вот только что отпустил свою Катаржину и хотел поговорить о девушке с женой, чтобы взять местную умелицу с собой.

— Тебе не кажется, что мы всё-таки что-то упустили? Ты вызывал к себе ту куртизанку Катарину? — пытаясь собрать мысли в единое целое, хотя это получалось с трудом, голова шумела, но всё-таки Анна размышляла.

— Нет, не вызывал. Я хотел к ней отправить уже после того, как закончится ужин. Да и сделать это не с центрального входа, конечно же… — задумался и Казимир. — И она, куртизанка, сама приходит в приличный ресторан, её обслуживают, будто бы барыню… А ведь не могут не знать, кто она такая… А я ей еще и душу изливал…

— Нас обыграли. То, на чём мы хотели поймать Шабарина, сработало нас. А ещё этот редактор екатеринославских газет, господин Хвостовский… Думаешь, он случайно сидел прямо рядом с нами, так, что мог даже слышать некоторые наши разговоры?

Анна встала, абсолютно голая, не стесняясь мужа, и стала умываться. Хотелось как можно быстрее смыть эту грязь, которая налипла на неё после такой ночи. Ну и после утра.

— Отвернись же, охальник! — потребовала Анна, и Казимир резко отвернул голову.

— Да будет тебе! Я муж! — сказал Шварц, но голову не поворачивал.

Анна ничего не ответила, продолжая заниматься своими водными процедурами. Убраться из этого города, чтобы уже не навредить сенбе, а не то что выполнить какое-то там задание — вот задача.

— Пригрози журналисту Хвостовскому вызовом на дуэль, если он хоть что-то напишет в своих газетёнках! — потребовала Анна. — Не думаю, что он смел и отчаянный.

— Ты с ума сошла? И он меня пристрелит? — возмутился Шварц.

Нет, он не был трусом. Если бы вопрос касался публичного характера, то непременно бы вызвал на дуэль и Хвостовского, да пусть бы и самого Шабарина, о котором уже жила слава бретёра. Все свои вопросы и проблемы Казимир привык решать больше обходными путями, хитростью, изворотливостью, нежели твёрдолобыми вызовами на дуэль.

— И что же может случится? — все равно сомневался Шварц.

— Думаю, что уже скоро, сегодня, мы поймем весь замысел, — отвечала дамочка и была права.


От автора:

НОВИНКА от Дамирова!

Матёрый опер из 90-х очнулся в теле субтильного штабного лейтенант в наше время. В Отделе его всерьёз не воспринимают. Но он знает, как работать по-настоящему. Он снова в строю — чтобы стать опером и достать своего убийцу. Вот только тот стал олигархом: https://author.today/work/450849

Загрузка...