Барин-Шабарин 6

Глава 16

— Бах-бах-бах! — сразу тридцать пушек отправили свои ядра в сторону турок.

— Бах-бах-бах! — ещё двадцать пушек ударили дальней картечью.

Стальные шарики достигали врага на излете, но турки решились и выдвинули часть своей артиллерии вперед, наверное, даже не думали, что мы можем привести просто ошеломляющее количество орудий, часть из которых турецкие трофеи. Так что был смысл и в дальней картечи.

А в это время не переставая били четыре моих орудия, начавшие расстреливать османские укрепления ещё задолго до того, как выстроилась остальная артиллерия.

По задумке, мой рейд должен был являться максимально мобильным. И это так и будет, но уже после того, как мы прорвём хлипкую турецкую оборону при помощи артиллерийских орудий. Выставленные по фронту почти две сотни пушек, не оставляли туркам ни единого шанса. А еще иногда, но точно и метко, «стреляли кусты и трава». Это мои снайперы выдвигались по-пластунски, и редко, но метко, отстреливали турецких офицеров.

— Бомбы заряжай! — кричали на ближайших ко мне артиллерийских позициях.

Работали пушкари на износ, но слаженно, во всех смыслах, с огоньком.

— Бах-бах! — пустили в полёт свои снаряды две из четырёх скорострельных, казназарядных пушек.

Говорят, что солдаты прозвали эти орудия «шабаринками». И это, чёрт возьми, мне крайне приятно!

— Как же отрадно видеть, когда всё на своих местах: русские бьют турок, льётся турецкая кровь, — улучив момент между залпами, прокричал генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Сельван.

Я усмехнулся. Для того, чтобы убедить исполняющего обязанности командующего русской группировкой войск в Силистрии, и он помог максимально бескровно для моего отряда пробить бреши в турецкой обороне… Для того, чтобы обосновать участие моего отряда в атаке на турок, пришлось пойти на подлог. Причем, подлог был в большей степени со стороны генерал-лейтенанта.

У Сельвана имеется ряд донесений, сделанных якобы разведывательными разъездами, что турки планировали отбить у нас крепость. Так что и выходило, что нынешний бой — вынужденный. Мы, вроде бы, как расстраиваем планы противника. Потому номинально приказ командующего Южной армией не нарушается. Горчаков, отбывший на границу с Австрией, строго-настрого приказал Силистрию держать крепко. Вот в рамках обороны и гремят русские пушки.

— Бах-бах-бах! — звучали новые залпы.

В этот раз били бомбами из всех орудий, которые только могли добивать до вражеских позиций.

— Первому и третьему отряду выдвинуться на двести шагов вперёд! —приказал генерал-лейтенант.

На секторах, которые обстреливались артиллерийскими отрядами под номером один и три, уже были расстреляны почти все турецкие передовые позиции. Так что их выдвижение — это вполне закономерное развитие боя, или даже избиения.

У одной из сторон, у нас, конечно, пятикратное преимущество и в количестве, и в качестве пушек, как и в профессионализме расчётов. Сражение протекает будто обыденность, без надрывов и лишних эмоций. Холодный расчёт и методическая работа по уничтожению противника.

Вся артиллерия была нами разделена на пять отрядов, у каждого был свой сектор. И теперь все отряды, которые справились со своей задачей и разгромили выдвинутую турками вперёд артиллерию, могут перемещаться ближе, чтобы начинать бить уже непосредственно по лагерю противника и по тем скоплениям вражеской силы, что турки пытаются концентрировать для удара своей пехотой и кавалерией.

— Бах-бах! — вновь ударили две шабаринки, расположенные на искусственно созданном холме чуть позади меня и генерал-лейтенанта Сельвана.

Мои ребята работали по собственному усмотрению. Учитывая скорострельность и точность стрельбы из нарезных пушек, шабаринки отрабатывали по наиболее активным огневым позициям турок. И этот сильно помогало. Уже шесть турецких расчетов были уничтожены, как и часть их орудий.

— Выдвигается вражеская кавалерия! — сообщил один из офицеров, наблюдавший в подзорную трубу за правым флангом противника.

— Предсказуемо! — несколько настороженно произнёс Дмитрий Дмитриевич Сельван. — У них ее может быть много. Разведка сообщала, что до семи тысяч.

— Там мои тачанки и меткие стрелки! — голосом, полным уверенности, произнёс я.

Сельван недоверчиво посмотрел на меня, но не стал ничего говорить. Он пока ещё не видел в деле те самые тачанки, расположенные по фронту движения между артиллерийскими расчётами. Да и снайперы с винтовками с оптическим прицелом все еще не могут быть оценены всеми, кроме меня. Неизвестное оружие. Эх… Еще бы сладил Козьма по нашим общим чертежам картечницу, по типу Гатлинга! Срочно нужно увеличивать производство патронов. Если еще введем картечницу, со скорострельностью до шести сотен выстрелов в минуту… Это какой расход боеприпасов!

Турки сделали единственное, что могло бы им помочь хоть как-то выйти из роли всего лишь наших мишеней, а заставить воевать всерьёз. Они отправляли в бой кавалерию.

— Кавалерии быть готовыми к атаке на левому фланге! — выкрикнул приказ генерал-лейтенант.

Что ж, этот бой входил в свою финальную стадию. Я не сомневался в том, что нам удастся остановить кавалерийскую лавину противника, а потом, по всем правилам военного искусства, необходимо наносить уже удар и собственной кавалерией, а также начинать выдвигать пехоту. Так и вовсе зачистим турок. Сколько их тут? Тысяч тридцать? Нас примерно столько же. Но результат сражения для меня уже ясен.

Несмотря на непрекращающиеся выстрелы и взрывы бомб, отчётливо был слышен топот огромной массы вражеских коней. Наблюдая за тем, сколь много кавалерии враг направляет в атаку, невольно задумался о том, что не такой уж и подлог мы совершили, когда предположили, что турки могут пробовать отбить Силистрию.

Шесть или даже семь тысяч вражеских кавалеристов — это та сила, которую концентрируют для быстрой и лихой атаки. Столько кавалерии не держат для обороны, это просто в крайней степени неэффективно и затратно. Потому атаковать Силистрию турки точно собирались. Может не саму крепость, но рядом с ней, наверняка.

Действительно, можно предположить, что турецкое командование, может быть и с подсказки англичан или французов, решило наскоком подойти к уже русской крепости. Иначе зачем здесь, при обороне дороги на Константинополь, так много кавалерии? Тут пехоте вгрызаться нужно, да артиллерии.

Звучит красиво — Константинопольская дорога! Жаль, что сразу за ней начинаются горные перевалы, а потом ещё и не менее двух линий турецкой обороны. В том числе и англо-французский экспедиционный корпус. Но то, что мы двигаемся в правильном направлении, не может не радовать.

— Бах-бах-бах! — отрабатывали бомбами наши артиллеристы, направляя смертоносные подарки в сторону разгоняющейся вражеской кавалерии.

Немало бомб имело недолёты, пока ещё достаточно далеко были турецкие всадники. Но даже то, что по фронту атаки неприятеля образовывались воронки, уже в плюс. Немало коней поломает ноги на этих ямах.

Генерал-лейтенант Сельван взял зрительную трубу, развернулся в сторону нашего лагеря и стал пристально наблюдать за тем, как изготавливаются для атаки все имеющиеся у него кавалерийские полки.

Это была сборная солянка из казаков, уланов, были даже два эскадрона кирасир и полутысячный отряд калмыков. Отрабатывать такой пёстрой конной командой можно только лишь в одном случае, когда есть необходимость гнать врага.

Я тоже отдал приказ на то, чтобы все мои силы, не задействованные в бою, изготавливались на выход. Три тысячи моей куницы — это достойнейший ответ даже той кавалерийской лавине, которая уже приблизилась метров на пятьсот к нашим позициям на левом фланге. Так что предполагаю, что и по правому и по левому нашим флангам уже скоро придется туркам наблюдать русские кавалерийские атаки.

— Бах-бах-бах! — полетела дальняя картечь в надвигающуюся конницу врага.

Вот и началась потеха! Первые ряды, уже перешедших в галоп турок, скосило, будто опытный крестьянин только что отработал остро наточенной косой по мягкой траве. Задние ряды противника несколько замешкались.

Нет, они не собирались пока ещё удирать, у них были шансы, как они считали, прорвать почти что незащищённых русских артиллеристов. Заминки случались из-за того, что передние ряды образовывали завалы людей и животных, создавая трудности продолжать атаку туркам, идущим позади.

— Бах-бах! — сквозь какофонию криков, ржание коней, разрывов бомб и свиста картечи, я расслышал и одинокие выстрелы из винтовок.

Начали работать мои снайперы. Теперь они должны будут выбивать турецких командиров, высматривать тех всадников, которые, если попасть в их коней, создадут препятствия для других конных. Будут работать над тем, чтобы максимально замедлить кавалерийскую атаку противника.

Конная атака, если она не на скоростях, сильно теряет в своей мощи.

— Бах-бах-бах! — последовала ближняя картечь русских артиллеристов, а им в помощь отправились остальные шарики, выпущенные с моих «тачанок».

— Весьма занятно! С этаким оружием можно биться, — прокомментировал работу моей мобильной артиллерии генерал-лейтенант Сельван. — Вы, когда доберётесь до Константинополя, Алексей Петрович, так уж сделайте милость, подождите меня денёк-другой, не захватывайте в одиночку этот город!

Я усмехнулся. Исполняющий обязанности командующего изволили пошутить. Уже немножечко зная Дмитрия Дмитриевича, я понимал, что в его голове, как впрочем, и у меня, сложилась полная безоговорочная победа русского оружия. Иначе он стоял бы хмурым и сосредоточенным.

И нужно было, наверное, применить правило, когда не стоит быть уверенным в победе, пока ещё враг идёт в атаку. Но, судя по всему, это не тот случай. Я не вижу, как туркам можно изменить существующее положение дел. Артиллерию их мы почти полностью в контрбатарейной борьбе уничтожили, уже часто взрываются бомбы в боевых порядках турок, которых турецкое командование не решается пускать в бой, пока не будет ясен результат их лихой кавалерийской атаки.

Не упрекну турецких воинов в трусости. Даже не стал бы кричать о том, что они намного хуже подготовлены, чем русские солдаты, может, только в артиллерии османы в данном сражении изрядно от нас отстают. Но случаются такие моменты в истории, и они не редкие, когда даже неплохо вооружённая и выученная армия, когда противник показывает новую тактику ведения сражения, теряется, начинает паниковать и проигрывать бой.

Так что сейчас турки проигрывали. И командиры уже должны были биться в агонии, судорожно ища решение.

— Бах-бах-бах! — очередной залп всех пушек левого фланга, а также и моей мобильной артиллерии был всесокрушающим.

— Мясо! — не сдержался я и прокомментировал наблюдаемую мной картину.

Вражеские кавалеристы будто бы ударились о стену, поголовно сражённые русской картечью и шрапнелью. Я не заметил ни одного всадника, который продолжал бы своё движение с той линии, на которую и обрушился шквал из стальных шаров.

В это время не переставали бить по туркам и меткие стрелки, и все те, кто имел в своём арсенале винтовку и скорозарядную пулю. И это было избиением. Пусть мы не успели построить добротные оборонительные укрепления, но вырыть небольшой ров вокруг своих позиций, как и натыкать рогаток, не забыли. И даже до этих укреплений турки не добрались. Их атака захлебнулась, оставшиеся в живых пытались развернуть своих коней, но в толчее не у всех это получалось.

— Да что же медлят! — отдав приказ атаковать вражескую кавалерию, Сельван негодовал, что это не было сделано в сию же секунду.

Но для атаки нужно ещё изготовиться, нужно пройти через три узких дефиле, которые были оставлены для русских резервов, потом ещё выстроиться по фронту, и только тогда атаковать врага.

И все эти движения уже производились, уже вытекали из-за холмов, из-за передовых позиций конные русские отряды, которые выстраивались и ждали своих товарищей. А в это время не переставала бить артиллерия, перемалывая в кровавый фарш всех тех турок, которые рискнули, но проиграли.

— Ваше превосходительство, я отправляюсь на правый фланг и забираю всех своих… — сказал я, намереваясь уже уходить в свой прорыв.

— С Богом, Алексей Петрович, я верю в вас. И позвольте мне иметь честь считать вас своим близким другом! — сказал Дмитрий Дмитриевич и обнял меня. — Эх, жаль, что вы женаты… Вот такого зятя я хотел бы себе!

Усмехнувшись, на такой доброй человеческой ноте, я пошёл заниматься тем, что человеку не должно быть свойственно, но без чего истории человечества никогда бы не было, а вид человеческий был бы уничтожен. Это парадоксально, но то, насколько лихо люди научились убивать себе подобных, позволяет им выживать в суровых условиях природы, и в итоге стать венцом мироздания. Вот и я отправляюсь уничтожать себе подобных.

У меня не было особого предубеждения к туркам, так, может быть, некоторая нелюбовь, во многом связанная с тем, что они мои противники, и нам по положению необходимо нелюбить друг друга. Тут я бы даже предпочел пристрелить рыжую наглавскую морду.

Было турок несколько даже жаль. Они теряли свою империю, они, имея великое прошлое, держа некоторое время в страхе всю Европу, сейчас — больной человек. Ведь я знаю, что такое чувствовать горечь, когда твоя империя, твоё Отечество уходит в небытие.

Что-то такое думали люди в начале 90-х годов, когда осознали, какой ужас произошёл, и что никакого светлого демократического будущего не существует, но есть лишь светлое прошлое, не безоблачное, проблемное, но, между тем, великое.

Так, наверняка, и у турок. Но нет, это нисколько не значит, что я не буду их убивать, или даже жалеть. Жалость в имперской политике — последнее дело. На пути к величию Россия уже перемолола немало держав, способных, если только не моё Отечество, стать империями. Орда, Литва, Польша, Швеция… Не пора ли этот список пополнить ещё и Османской империей?

— Сообщить о готовности к выходу! — потребовал я, как только возглавил выстроенный в атакующие порядки свой отряд.

— Ждём, Ваше превосходительство, только возвращения стрелков и тачанки с левого фланга. Они на подходе! — доложился мне войсковой старшина Фрол Демидович Семёнов. — Не чаял никогда и не гадал, что мне придётся когда-нибудь идти в бой вновь под командованием Шабарина. Батюшка ваш гордился бы сыном.

Фрол Демидович уже который раз после нашего с ним знакомства не устаёт повторять одну и ту же фразу. Пожилой, но всё ещё молодцеватый казак рассказывал мне, как он плечом к плечу воевал с моим отцом ещё в Персии. И нужно себе признаться, что мне это было приятно. Да, Пётр Никифорович Шабарин — мой отец, которого я никогда не видел и отцом-то он мне вовсе не был. Но какая-то метафизика всё-таки между нами была. И мне нравилось, когда о моём отце вспоминали с теплотой.

— Команда на атаку! — на выдохе сказал я.

Поправил кирасу, которую надел на всякий случай, проверил поочерёдно все четыре свои револьвера, и сделал первый шаг — не к своей погибели, но, очень надеюсь, к тому эпизоду, который приумножит мою славу.

Сперва мерно, будто бы с ленцой, мы выдвигались в сторону врага. Но, вот прошли метров сто, и войсковой старшина Семёнов задал новый темп, переводя своего коня на рысь. Я не командовал этой атакой. Вернее, я осуществлял общее командование, но не лез туда, где я не силён. Войсковой старшина намного лучше справлялся с задачей поддержания строя, как и контролем общего ритма движения.

Уже скоро меня обошли казаки. Причём, сделали это даже как-то в наглую, за что могли бы после боя и отхватить. Войсковой казацкий старшина, как будто бы увидел во мне сына, сразу после знакомства стал опекать. Но я не столь безрассуден, чтобы лезть в самое пекло. Хотя уже так получалось, что на ленточке побывал. От меня очень многое зависит. Намного больше, чем получилось бы пристрелить из моих револьверов, пусть даже сотню врагов.

— Аллюр три креста! — предупредил старшина и первым пустился в галоп.

Скоро и всё наше воинство перешло на этот бег. Где-то там, в середине казацкой лавины, бьющей сейчас полукругом, должны нестись и крепкие фургоны. Наверное, им сейчас должно быть тяжелее всего, чтобы не отстать. Мы проводили учение, так что была надежда, что никакая из тачанок не отстанет во время атаки.

— Бах-бах-бах! — прозвучали оружейные выстрелы со стороны неприятеля.

Артиллерию на этом участке мы выбили, как и постарались навести предварительно шороху на всех, кто может нам ещё противостоять. Вот и выстрелы были не залпами, хаотичными, будто турки стреляли, бросали свои ружья и устремлялись прочь.

— Бах-бах-бах! — разряжали свои револьверы союзные всадники.

Мы прошли через турецкие позиции, как раскалённый нож сквозь свежее сливочное масло. Взяли свою кровавую жатву и внесли лепту в разгром турок.

Я уверен, если бы где-то там не было французов и англичан, которых, возможно, наше командование воспринимает даже слишком серьёзно, если бы австрийцы не собирали армию на своих южных границах, то Константинополь был бы русским. Мало ли, может, ещё будет!

А навстречу к полной победе стремилась остальная кавалерия. Генерал-лейтенант Сельван может записывать эту победу на свой счёт. Я не претендую. Тем более, что было бы крайне неплохо, чтобы Дмитрий Дмитриевич стал командующим. С ним, я уверен, можно и кашу сварить, и раскалённый металл в глотку турецкую залить. Да и не только в турецкую!

А мы в рейд, по тылам!