Барин-Шабарин 6

Глава 21

Меня терзали сомнения. Не хотелось наживать лишние проблемы. Почему проблемы? Потому что официально, всё-таки, мы ещё не вступили в войну с Австро-Венгерской империей. Русское правительство, командование войсками, будет готово отдать мою голову на украшение венских въездных ворот, чтобы не отменить, а немного отсрочить вступление Австро-Венгрии в войну.

У меня раньше, в другой жизни, было чёткое убеждение, что австрийцы не встряли в Крымскую войну только из-за своей трусости. Нет… Это в корне не так. Теперь я это отчётливо понимаю. Какая трусость может быть, чтобы послать свои войска в бой, когда Россия уже подвергается со всех сторон ударам? Скорее, трусость или страх о том, что в какой-то момент можно оказаться с Российской империей один на один. Вот это и подвигнет дать приказ австрийским войскам на выдвижение.

В иной истории русские войска были выведены из Валахии и Молдавии. Сразу же туда ввёл свои войска неблагодарный и двуличный император Австро-Венгрии. Так зачем нужно было полноценно вступать в войну, если и так всё складывалось удачно для Австрии? То-то. Они единственные, на мой нынешний взгляд, кто полноценно поимел с этой войны. Удивительно… Обычно вот так, в сторонке, получалось отсидеться и не участвовать в полную силу британцам.

И наше правительство будет стремиться сделать всё, чтобы только не допустить войны ещё и с Австро-Венгрией. Так что у меня закрадывались мысли о том, что, может быть, всё-таки отпустить австрийца на какой-нибудь лодке, чтобы он убыл в свою Австрию? Но малодушие было очень быстро поборото решимостью. Делай, что должно, и будь, что будет!

— Банк наш! — констатировал я, обращаясь даже не столько к сопровождавшему меня Елисею и десятку бойцов, как к самому себе.

Это было очевидно, так как из здания, которое занимал английский банк, уже выносили ящики, возможно, даже с драгоценностями или с денежными знаками Великобритании. По тому, как некоторые ящики несли по четыре бойца с явным напряжением, — деньги в металле также были.

Не думаю, что капитализация этого отделения банка будет больше, чем полмиллиона фунтов стерлингов. И эта сумма казалась очень большой, но я предполагал, что должно быть всё же не меньше, потому как через такие отделения банка удобнее всего финансировать войну. Если имеются пароходы, которые привезли оружие, возможно, это и не первая сделка подобного рода, так что будут и деньги в банке.

А вообще, меня удивляет ситуация, что под боком у Южной Русской армии идут масштабные поставки туркам вооружения, вероятно, и многого другого. Ведь уже на другом берегу Дуная территории, условно занятые русскими войсками. Условно, по тому, что как ни всматривались, мы не видели своих соплеменников. Не было видно и русских лодок, не говоря уже о пароходах. И почему после штурма Силистрии наши пароходофрегаты были отправлены в Севастополь? На Дунае сейчас такая красота для работы флота, а сама река достаточно глубока, в этих же местах широка. Можно плавать, ну, или ходить по ней. Очень много у меня возникает этих «почему».

— Берём всё ценное, пленников, выдвигаемся к пароходам! — это я уже отдавал приказ Петро, который, когда узнал, что я прибыл, даже отвлёкся от разграбления банка.

Ещё через двадцать минут я был на борту одного из пароходов. Взятие под контроль кораблей не представляло никакой сложности. Единственное — необходимо было послать два отряда вперёд и согласовать время атаки. Пароходы должны были быть взяты ещё до того момента, когда в городе началась бы стрельба. В принципе, мирную тишину города разорвали выстрелы именно отсюда. Караульные на кораблях, когда здесь уже были мои бойцы, решили организовать сопротивление. Тщетно, пусть и героически.

— Потери! — не останавливаясь, шагая уверенно и быстро по причалу, спрашивал я у двух командиров, которым было поручено взять пароходы под свой контроль.

— Пятнадцать убитыми и ранеными в двух отрядах, — скороговоркой выпалил один из командиров.

— Много! — сказал я. — Как только будет время, я жду объяснений, почему так произошло.

Быстро забравшись на палубу одного из пароходов, на вид почти вдвое меньше, чем пароходофрегаты, которые мне уже приходилось видеть, я обратился к связанной команде корабля на немецком языке:

— Кто капитан?

— Капитанов на кораблях нет. Я помощник капитана, — сказал мне один из связанных, с наиболее разбитым лицом.

Наверное, он же был и самым строптивым.

— В ближайшее время корабли будут загружены, в том числе и солдатами, и вы отправитесь в Силистрию. Если поступит хоть какое-нибудь возражение, я стреляю на поражение, — жёстко, решительно сказал я.

— Это невозможно! — разбитыми губами сказал помощник капитана. — Вы ведёте себя, как пират. И не можете указывать…

— Бах! — прозвучал выстрел из моего револьвера.

Ближайший к капитану мужик заорал, схватившись за ногу.

— Я крайне не люблю, когда мне возражают. Но до определённой степени ценю мужество в противнике. Поэтому я сделал только что ещё одно предупреждение. В дальнейшем я начну расстреливать членов команды, — решительно, состроив зверское выражение лица, сказал я.

Особо играть злость мне не приходилось. Я на самом деле чувствовал раздражение, обиду, досаду. Всё ещё никак не отойду от гибели моего жеребца, что был мне очень дорог и считал я его старшим для меня другом. Поэтому я злился на всех, уж тем более на тех, кто пробует мне перечить. А ещё злость была на потери. В одном отряде, который возглавлял Петро, уже двадцать человек.

А это ещё я не знаю, какова ситуация у Мирона. Ведь именно ему пришлось больше остальных пострелять, его отряд брал и жёг казармы турецкого гарнизона. Можно было прогнозировать потери в целом до ста человек. Вроде бы и немного. Но… в итоге до сегодняшней операции мой полк потерял сто девяносто три бойца. Теперь ещё под сто…

Так и сточится полк за полгода военных действий. Мне нужно пополнение, и не столько это может быть Воронцовская дивизия. Мне нужны бойцы, воспитанные по моим методикам и готовые выполнять ту работу, задачи, которые ставлю я. А Воронцовская дивизия… Они всё же больше армейцы, пусть и отлично вооружённые.

— Я выдержал паузу, не услышал ответов, — сказал я и направил револьвер в голову ещё одного члена команды парохода.

— Нет! Прекратите! Я готов говорить! — подхватился помощник капитана.

— Мне не нужен разговор. Мне нужно лишь ваше согласие, ну и начало работы, — сказал я, не убирая револьвер со лба трясущегося в страхе и смотрящего умоляющими, наполненными влагой глазами на главного человека на судне.

Поправка… Главный человек на судне теперь я.

— Я согласен… Но вы же нарушаете все возможные законы! — сделал очередную попытку вразумить меня помощник капитана. А когда я направил револьвер в голову раненого члена команды парохода, помощник капитана выставил руки вперёд: — Нет, нет! Остановитесь! Не нужно! Я буду выполнять ваши приказы. Не нужно больше никого калечить и убивать.

Помощник капитана был уверен в том, что я стану стрелять. В этом был уверен и я, хотя разум и говорил, что лучше избежать подобного. И без моего участия вышло так, что не избежал. Смерти среди австрийцев уже случились. Я не знал на тот момент, но двое членов команды судна были убиты. Они попытались вырваться и прыгнуть в голубые воды Дуная, но не вышло.

Кстати, нисколько эти воды не голубые. Я в прошлой жизни был в Измаиле, посещал музей-диаграмму, мог стоять на тех холмах, где раньше располагалась крепость. Даже рискнул поплавать на речном пляже, который, к слову, был организован буквально в ста метрах от единственных сохранившихся ворот крепости. Так вот… Тогда было противно и грязно, и воды Дуная были скорее коричневыми, казались необычайно грязными. И сейчас вода может быть только чуть светлее, чем в будущем.

— Хорошо. Я не буду больше убивать, если вы станете делать всё, что я скажу. Что до правомерности моих действий, то вы нарушаете международное право, перевозя контрабанду одной из воюющих сторон. Так что разводите пары, запускайте колёса, если попутный ветер, то и паруса. Отправляемся через сорок минут! — сказал я и отошёл в сторону от связанных австрийцев.

Я давал возможность им даже перекинуться парой слов. Да, могут договориться и о сопротивлении. Но и у меня накал спадал. Не нужно много разговаривать. Нужно уже готовиться к отбытию. И важно, чтобы этот пароход показал своим примером и другим, чтобы не артачились и там, а спокойно поработали на благо России. В конце концов, Россия на их благо четыре года назад поработала.

— Возражений больше нет? — спросил я у Елисея, который остался смотреть, как начинают развязывать членов команды, и как они, пусть и нехотя, зло зыркая на моих бойцов, под дулами револьверов отправились на свои рабочие места.

— Так точно, начали готовить корабль к отходу! — доложился Елисей.

— Так чего стоишь? Отправляй гонцов к Мирону, к турецким казармам. Мне нужно знать, как у него ситуация, какие потери. А ещё он должен передать контроль полковнику Маскалькову, а сам быстро прийти на корабль.

— Так точно! — поспешил сказать Елисей.

— Это не всё! Не спеши! Тебе отдельное задание. Иди и договаривайся с другими пароходами, чтобы делали то же самое. Пусть начинают подготавливать свои корыта к отплытию. Действуй умеренно жёстко, постарайся никого не убить. Говори о том, что один пароход уже согласился на все наши требования, — давал я инструкции Елисею.

Если парень справится с этим поручением, то быть ему во главе одной из сотен точно. Похоже, что я нашёл самородка. Может, только чуточку торопыга, но это молодость. Как известно, она обязательно проходит.

Выйти из порта, как я рассчитывал, через сорок минут не получилось. Случились некоторые сложности на других пароходах, пришлось Елисею пострелять. Не убивая, но две ноги строптивцев, по моему примеру, он прострелил. Действовали мы очень жёстко, но это если по местным меркам. Однако предельно эффективно. Это тоже по местным меркам.

Признаться, если бы у меня стояла похожая задача в прошлой жизни… Было бы куда как больше крови и жестокости, которая более обыденна, чем сейчас. Вот так и получается, что человечество развивается, проходит время, а войны всё более жестокие. Туда ли мы, человечество, идём?

Через полтора часа, когда большая часть моего отряда уже выходила из города, направляясь на юго-запад, ближе к австрийской границе, я ощутил небольшой толчок. Так дёрнулся пароход, на котором я находился. Зашумели колёса по бокам, и судно, мерно, казалось, очень медленно, отправилось на северо-восток, к Силистрии. Ещё три парохода последовали примеру «флагмана».

Мы шли настолько медленно, что казалось, если бы я трусцой бежал вдоль берега, то мог бы опережать пароходы. В какой-то момент я даже отправлял бойцов, чтобы они проследили, как обстоят дела у парового котла. Есть ли в нём вообще уголь, почему мы так медленно плетёмся. Однако, как заверили другие бойцы, дежурившие у котла и наблюдавшие за работой истопников, уголь подбрасывался в котёл постоянно, и даже один из моих бойцов принялся за такую работу. Я, оказывается, прострелил ногу как раз главному механику судна. Он должен был находиться в котельной, и, порой, он сам кидал уголь.

Возможно, корабли слишком медленные из-за того, что были перегружены. Я забирал с собой две сотни бойцов, а также мы везли немалое количество оружия, деньги, ну и представителей Австрии, а также… Омер-Пашу. Наверное, этот деятель был сейчас в пятёрке самых важных персон в Османской империи. Я не вёл с ним основательного разговора после того, как всё же узнал, какую птицу удалось поймать. Было понятие, что Омер-Паша был направлен в Рущук для проведения переговоров между Австро-Венгерской империей и Османским государством.

Свою задачу, которую я сам же себе и поставил, выполнил, и даже перевыполнил. Мы создали прецедент, когда почти беспрепятственно провели рейд по тылам противника. Отряд, который сейчас возглавляет полковник Москальков, ещё немного пошалит. Направления были выбраны заранее.

Но уже скоро и они направятся обратно к Силистрии. Может, и стоило ещё неделю-другую больше запланированного погулять по болгарским просторам, но элементарно не было боеприпасов, ощущалась проблема пропитания, а также появлялись обозы, что значительно снижали мобильность.

Использовать же трофейное оружие — это резко уменьшить свои возможности и огневую мощь. Да и еда, которую можно было собрать с местного населения, громоздкая и не так, чтобы обильная. Лучше, чтобы эта пошла бы партизанам. Мы в своём рейде ещё активы, а командование партизанских отрядов оставляли на местах. Ну, а теперь мне нужно возвращаться домой, залечивать немногочисленные, но чувствительные раны, пополняться вооружением и думать, как дальше бить врага.

Был ещё один очевидный результат проведённого рейда. Мы вынуждали турков, англичан и французов держать более крупные гарнизоны в болгарских городах, тратя свои ресурсы на создание вокруг них оборонительных укреплений. Таким образом я рассчитывал, что и без того на каком-нибудь из участков, где, возможно, будет действовать русская армия, недосчитаются одной-двух дивизий, которые необходимо было отправить на усиление тыла.

Да и то, что мы захватили австрийское, а как позже оказалось — и прусское оружие, ослабит наших врагов, в то же время усилит нас. По крайней мере, для русской группировки генерал-лейтенанта Сильвана, которая стала ощущать некоторую нехватку пороха и зарядов, взятое нами вооружение весьма пригодится. Горчаков своей волей немало вооружения, что было взято в Силистрии, себе забрал, часть передал в Южную армию на границе Валахии и Австро-Венгрии.

Но вот, что конкретно мне принесёт этот рейд — вопрос спорный. Я не был уверен в том, что в глазах командования я покроюсь славой и нацеплю на голову лавровый венок победителя. Как бы не загреметь в кандалы. Ведь русское командование всё ещё рассчитывает на то, что австрийцы останутся в стороне от конфликта. А я всё же рассчитывал на адекватность русского командования и правительства.

Пароход стонал на поворотах, будто раненый зверь, но грёб упрямо. Как и положено в этой войне — грязной, упрямой, затяжной. Силистрия уже виднелась. Маяк, старая башня, еле заметная дымка казарм, откуда должны были нас встречать. И как встретят? Генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Сельван адекватный человек. Он и до меня был таким, «генерал вперёд», а сейчас так и подавно. А вот Горчаков… И по изученной в прошлом истории я не могу ничего существенно восторженного сказать про этого человека. И сейчас не изменил своего отношения. Он отличный генерал мирного времени. Но он будет раздувать щёки и при этом бездействовать.

И вот причалы крепости. Уже отремонтированные, обновлённые. Вот и русский флаг, не один, множество.

— Бах! — выстрел из крепости, скорее всего, требовал остановиться, но и показывал, что мы замечены.

Нужно было прихватить и Андреевский флаг, чтобы было видно, кто плывёт. А вот русский триколор был, его и вывесили.

Я дома… Нет, всё же не ощущаю себя ни дома, ни на своей земле. Я во вражеской крепости, которую недавно взяли боем. А вот люди… Они свои.

Я не испытывал ни гордости, ни облегчения. Всё шло по плану, но это был план войны, а не план победы. Победа начнётся тогда, когда за мостами Вены снова станут бояться русского языка. Когда у английских военных и политиков только от упоминания русского солдата будет начинаться нервный тик. Когда французы поймут, наконец, что более достойные и мужественные их предки не зря драпали из России. И что им предстоит повторить судьбу дедов, может, и отцов.

А пока… пока мы всего лишь сорвали красивую завесу с австрийского нейтралитета. И теперь у командования два выхода: признать наш рейд официальным или публично от него откреститься. Выходил на пристань я, выгоняли под конвоем и моих пленных. Омер-Паша ещё ничего… Не сильно задирал нос кверху, он понимал, что пленник, турецкий военачальник, причём, на данный момент считающийся лучшим среди турок. И мы его не отпустим.

А вот англичанин Сэмюэл Джон Брайтман, как и австриец Фердинанд Карл Остервен, вели себя, словно это они взяли в плен весь мой отряд, а не наоборот. Носы кверху, взгляды надменные и с усмешкой… Ну ладно, австриец мог ещё на что-то рассчитывать. Но англичанин? Мы же официально с ними воюем! Я не одёргивал и не сбивал спесь со своих пленников. Теперь это задача или прерогатива у Сельвана.

Генерал-лейтенант встречал меня в порту, но не выходил навстречу.

— Ваше превосходительство, генерал-лейтенант Сельван ждёт вас немедленно, — сказал майор.

Это был знакомый мне офицер, с которым за столом я чокался рюмкой крепкой «Екатеринославки». Весёлый малый, с ним было дело перешли на общение по имени-отчеству. От этого деловой, отрешённый тон майора показался предвестником чего-то страшного.

— Полагаю, его превосходительство ждёт меня с бумагой, а не с рюмкой? — уточнил я, осматриваясь по сторонам.

Майор не понял, просто кивнул. А я заметил некоторое напряжение у некоторых офицеров, что были в порту и стояли у входа в одно из уцелевших портовых зданий. А ещё было видно, что они прячут взгляды, смущаются. Стыдно им. Это значит, что встреча будет без оваций и духового оркестра. Девушки чепчики не побросают. А это мне и нужно. Хотя… девочки, чепчики… посмотрел бы на это. Но позже. Может, ещё получится вытребовать себе триумф, как это делали в Древнем Риме. Триумфальная арка в Петербурге есть, а триумфа нет… Не порядок.

Думая о всяких небылицах и с юмором, я заставлял себя не нервничать, не переживать о том, что должно сейчас случиться.

Здание было каменным, а недавно прошёл сильный дождь со снегом. Так что было прохладно, пахло сыростью. Генерал сидел с прямой спиной и смотрел не на меня, смотрел на стену, где висела карта ближайшей местности. Здесь же, на карте, были нарисованы стрелки. Я узнал направления. Это путь моего отряда. Мой рейд. И вот на месте города Рущук стояли три больших знака «???»

— Уверен, вы понимаете, что поставили нас в затруднительное положение, — сказал генерал-лейтенант, не поворачиваясь. — И я ко всему этому причастен. Не снимаю с себя ответственности. Но…

— Зато турки и австрияки куда более, а затруднительном положении.

— Это правда, — Сельван повернулся. — Но теперь… Пока доложитесь. Может, чего-то я не знаю. А всё дурное потом. И да присядьте вы, Алексей Петрович. Я приказ выполню, но вы всё едино для меня друг.

Я сел. Особого выбора не было. Комната, где мы разговаривали, была скудно обставлена. Так что я уселся на хлипкий стул, который, казалось, вот-вот развалится.

— Начну с конца. Пароходы гружёны оружием. Есть штуцера, но в основном гладкоствольные ружья. Деньги. Да, мы взяли деньги у врага, чтобы направить их на победу. Потери минимальные. Стратегический эффект максимальный. Хотя… потери всё же чувствительные. Но задачи, что были поставлены рейду, достигнуты, — говорил я, и было неприятно, что слова мои не находят отклика.

— А скандал? — спросил Сельван тихо. — Скандал. Если отдадим ваших пленников, тогда и скандал, и унижение.

Он замолчал. Потом медленно достал из ящика приказ. Печать ещё не поставлена.

— Императору, в лице командующего фельдмаршала Горчакова, нужно основание, чтобы не сдать вас венцам, — генерал-лейтенант нервно тряс бумагами.

— Вы… — было видно, как тяжело говорить Сельвану. — Вы арестованы, господин Шабарин. До выяснения. Но вами были взяты в плен подданные австро-венгерского императора. Соответствующая нота протеста из Вены последовала в Петербург. Сдайте… Алексей Петрович, прошу вас… Сдайте оружие и проследуйте в крепость в сопровождении.

— Под конвоем, — поправил я генерал-лейтенанта.

— Я вступлюсь за вас. Моё место рядом, под конвоем. Так что я приму на себя часть вины.

— Не стоит, если только это приведёт к тому, что вас арестуют. Пусть в русской армии всё же остаётся на одного грамотного и деятельного генерала меньше. Но я верю, что всё образумится, — сказал я, резко развернулся и вышел из помещения.

Сильный порыв ветра с мокрым снегом ударил меня в лицо. Словно пощёчина, которую я только что получил от своего командования. Арест… Да меня приставлять к высоким наградам нужно за то, что я уже сделал на этой войне. И я не гордый… Я согласен на медаль, нет, даже не на неё. Я согласен, буду рад человеческому искреннему «спасибо». Не твори добра — не получишь зла! Но ничего, мы ещё побарахтаемся.

Продолжение здесь: https://author.today/reader/454666