Барин-Шабарин 4

Глава 6

Наконец, удалось немного передохнуть. Быстрые переходы, даже когда по большей части можно ехать в карете, утомляют неимоверно. Мы не останавливались на ночлег, и днём и ночью спешили в Севастополь. Подремать удавалось лишь на почтовых станциях, и то, когда нам меняли коней. Смотрители делали это в первую очередь, но только после того, как покажешь им бумагу от губернатора. Однажды пришлось вступить в спор с армейским полковником, выясняя, у кого тут больше харизма. Благо на почтовой станции хватало свежих лошадей, и наш спор решился, когда экипажи были готовы к выезду почти одновременно.

Следовало бы сказать ещё спасибо его светлости Михаилу Семёновичу Воронцову. При встрече обязательно это сделаю. Все-таки он созидатель и строитель. Уже на подъезде к Крыму начиналась дорога, названная в народе «Воронцовской». И сразу заметно — относительно остальных эта была в отличном состоянии. Тракту было всего пять лет, и даже существовала целая служба, которая должна призвана следить за его состоянием. И если надо подсыпать грунта, то это делалось быстро.

Читал я в будущем, что именно эта логистическая артерия Новороссии во многом позволила Севастополю в Крымскую войну долгое время продержаться — и не впастьв полную осаду. По собственному опыту я понимал, что логистические пути порой намного важнее, чем даже количество стволов или число дронов в небе.

Так что когда я подъезжал к Симферополю, то решил, что и этим надо заняться уже сейчас: продумать логистику в Крым, внутри самого полуострова, а также составить план, как обустроить сеть хороших дорог, соединяющих Севастополь с Екатеринославом и Луганском. Уверен, что доставленные вовремя грузы и подкрепления смогут значительно облегчить обстановку в Крыму и сейчас, и в двадцать первом веке.

Да, я спешил в Севастополь. В этом городе мне предстояло решить два важных вопроса: первый был связан с честью и достоинством моей будущей жены, следовательно, затрагивал и мою честь; второй вопрос заключался в стремлении помочь своему Отечеству и предупредить некоторые крайне сложные решения. Это я намекаю на затопление Черноморского флота у Севастополя во время Крымской войны.

Я собирался убедить военного губернатора Севастополя, славного адмирала Михаила Петровича Лазарева, в том, что можно и нужно начинать массово строить мониторы. Эти тихоходные, но вооружённые артиллерией платформы, по моему мнению, — важнейший аргумент в будущей войне. По крайней мере, французы во время Крымской войны очень даже удачно применяли свои плавучие артиллерийские платформы, причем небронированные, или лишь частично покрытые стальными листами.

— Вы позволите, Алексей Петрович, разбавить ваше одиночество? — в комнату гостиницы, которую мы почти полностью зарезервировали для ночлега, вошёл Святополк Аполлинарьевич Мирский.

— Входите, конечно, — сказал я, вставая, чтобы поприветствовать господина Мирского.

Святополка Аполлинарьевича посоветовал, или даже скорее, навязал статский советник Мицура, тот самый — доверенное лицо князя Воронцова. Я, безусловно, мог бы отказаться от соглядатая и контролёра в своей команде. Однако я не жулик и не вор, чтобы бояться проверок. А вот то, что Мирский имел отношение к становлению сельскохозяйственной и производственной системе в Новороссии, факт. А эта система уже показала себя самодостаточной и развивает регион быстрее, чем любой иной в Российской империи. Так что я и это пущу на пользу — так Мицура, стремясь поставить мне подножку, сделает мне только лучше.

Мирский стал для меня ключиком к разным дверям. Это стало понятным, едва мы пересекли Екатеринославскую губернию и въехали в Крым. Тут любая писулька от князя Воронцова имела значение, с его светлостью в Новороссийских губерниях ссориться не желал решительно никто. И такие бумаги имелись как раз у Мирского.

А мне страсть как нужны люди — и кадры, и связи. Идея сколь угодно может быть обоснованный, перспективной, прогрессивной, на бумаге окупаемость проекта чуть ли не в полгода, но… Если нет человека, который занялся бы реализацией, то всё это — влажные мечты на ночь и искусанные в бессилии локти, одна глухая злоба от недополученной прибыли.

Так что грамотный человек рядом — это только на пользу. А в том, что мне удастся скрыть некоторые свои теневые дела, я был почти уверен.

У меня и вовсе складывался ощущение, что я сейчас своего рода спортсмен, за успехами которого наблюдают многие болельщики. Кто-то делает на меня ставку, кто-то, напротив, считает, что мои соперники обязательно меня одолеют. Есть и те, кому я со своими планами и успехами почти безразличен. Такие занимаются лишь одним ухом слушают о том, что какой-то там Шабарин что-то там сделал, пришёл к финишу, или, не дай Бог, сошёл с дистанции. Так вот для болельщиков жизнь спортивного кумира не должна быть открытой книгой — и моя не будет.

— Могу я полюбопытствовать, что вы читаете? — спросил Мирский, присаживаясь на стул рядом со мной и указывая на стопку газет.

— Безусловно, будьте вольны и вы взять газету. Вот, нас догнал последний номер «Екатеринославских ведомостей». Я нарочно оставлял своего человека, чтобы он купил газету и доставил её мне, — сказал я, протягивая еженедельник своему собеседнику.

— Очень любопытно, — прочитав заголовок газеты, ответилМирский и углубился в чтение.

В газете громогласно и в красках рассказывалось о том, какой правильный, своевременный, честный и патриотический Фонд был создан под эгидой всеми любимого Екатеринославского губернатора Андрея Яковлевича Фабра и под управлением, может, и не настолько любимого, но уже вполне узнаваемого Алексея Петровича Шабарина. Текст статьи составлял я, а потом мы ещё с Хвастовским его корректировали. Расписали, как и над чем будет работать Фонд, не забыв совершенно искренне воззвать к патриотизму. Всё расписали так, чтобы было предельно ясно.

Вот, к примеру, любой человек, кто пожертвует фонду более тридцати рублей, обязательно будет отмечен в специальном вкладыше в губернской газете. Стремление увидеть свою фамилию, имя и даже отчество на страницах газеты неискоренимо — это своего рода как попасть в телевизор в будущем. Многим захочется и оставить такую газету для потомков. Люди не разбалованы сейчас многими источниками информации, как и развлечениями. И такса в тридцать рублей — это несущественно для тех, кто думает о минуте славы. Бедняку такие мысли просто в голову не придут.

Кроме того, я предоставил губернатору проект поощрения купцов, предпринимателей и даже помещиков, которые станут на постоянной основе жертвовать определённые суммы в Фонд Благочиния. Подобная стратегия чем-то смахивала на рэкет.

Вот только никакой преступной подоплёки в этом я не видел, тем более, учитывая, что средства собираются на благие дела. Предприниматели могли просто не платить никаких денег, Но тогда они не будут опубликованы в газете, не получат рекламу на страницах Екатеринославских ведомостей, не будет у них и почетного звания «образцовый поставщик». Сейчас я ещё разрабатываю документ, который более точно и полно объяснял бы, кто есть такие образцовые поставщики, какими льготами они могут пользоваться в Екатеринославской губернии и так далее.

На самом деле, у губернатора и его администрации, включая в том числе и меня, хватает рычагов воздействия и на умы, и на кошельки многих людей Екатеринославской губернии. К примеру, можно и нужно устраивать два раза в год приём у губернатора. И пусть туда получат приглашение только те, кто проявил гражданскую сознательность, сопряжённую с щедростью, и вложился в Фонд Благочиния. Уверен, чтобы попасть на такое мероприятие, где мы могли бы выдавать и какие-нибудь губернские знаки отличия, многие купцы, промышленники, помещики — да все будут стараться сделать вклад в Фонд развития любимой губернии.

— Занятное дело — этот ваш Фонд, — Мирский усмехнулся, очевидно, уже оценив всю статью. — В честных руках он — несомненное добро. Ну а попадёт в нечестные руки — зло превеликое. Но спорить не стану, написано всё так, что я уже сейчас хочу достать сторублевую ассигнацию и отдать вам лично в руки.

— Ни в коем случае! В руки не надо, — улыбнулся я. — Все вклады могут быть только в Сберегательной Кассе. Ну а после — в банке. Вы же сами занимаетесь проектом открытия Губернского Новороссийского Банка. Вот и будет Фонд держать в этом банке средства.

— Это для вашего дела затруднительно, но ничего невозможного в сём нет! — сказал Мирский.

Действительно, когда встал вопрос: как же и куда можно положить деньги, чтобы они поступили в Фонд? То вышло, что механизма не существует. Безусловно, можно было бы собирать деньги и напрямую, выдавая расписку, какие были сейчас в ходу, или же ведя журнал прихода. Но психология человеческая такова, что меня обязательно бы обвинили воровстве из своего же Фонда. Да и меньше нужно деньги держать в руках, их нужно больше отдавать в оборот. Не хватает системы, когда можно было бы не видеть самих денег, а просто переписать сумму с одного вклада на другой, да и все дела. Так, однако, людям легче расставаться с кубышками, которые иначе бесславно томятся где-то под матрасами да в шкатулках.

В Екатеринославе только-только начала действовать так называемая Сберегательная Касса. Это такое недоразумение в финансовой системе Российской империи, что и говорить больно. Сберегательные кассы были созданы в России по образцу, даже без смены названия. Такие появились в начале века в Европе, но ведь в России всё иначе, и в игру вступает куча ограничений. Значит, такая касса не может сработать в полной мере, как должно.

Министр финансов Канкрин, чтоб ему пусто было, умудрялся даже из имеющихся банков делать уродцев, не выполняющих свои главные функции. В Сберегательную кассу можно было бы положить от пятидесяти копеек до тридцати рублей. Мало? Не то слово, неэффективно.

Так что мы сильно рисковали, когда разрешили пополнять Фонд через Сберегательную Кассу. Вот и приходится иметь хранилище денег всего Фонда в доходном доме Эльзы Шварцберг, пусть и под охраной. Очень неудобно, очень опасно.

Вместе с тем, законодательство Российской империи, позволяет назвать банком любое дело, у которого капитализация будет выше десять тысяч рублей. И хотя созданию коммерческих банков чинились административные препоны, всё же они уже возникали, причём в захолустных местах и с крайне малой капитализацией.

— Алексей Петрович, только я вас очень прошу, — не стреляйтесь! — сказал Михаил Аполлинарьевич.

Он, конечно, был в курсе моих планов, знал, зачем я еду в Севастополь. Я же лишь только вздохнул и развел руками, показывая, что это не в моей власти. Любой достойный дворянин меня поймёт.

Михаил Петрович Лазарев принял меня благодаря той самой бумаге от Воронцова, которую вёз Мирский. Иначе, думаю, можно было и месяц ждать встречи.

— Это дорого, это сложно, это слишком необычно, чтобы покупать сразу и много! — сделал своё заключение Михаил Петрович Лазарев.

Вот так. Коротко и по существу — как отрубил. Господин адмирал произнес свой ответ и поджал решительно подбородок. Легче лёгкого было представить его на капитанском мостике, обуреваемого ветрами и несгибаемого. И смысла затевать спор я не видел. Есть у флотских такая манера — считать всех, кто в море не ходил, какими-то не совсем полноценными, крысами сухопутными. И, в общем, не так чтобы безосновательно — во флоте нужно очень много уметь, знать названия, оставаться отчаянным. Тут полных дураков быть не может. Так что флотский офицер будет считать, что он прекрасно разбирается в армейских делах, при этом оставаться убеждённым, что ни один армейский офицер не может и близко разобраться в специфике флота.

— Ваше высокопревосходительство, я, признаюсь, предполагал, что вы произнесёте похожие слова. И я не прошу вас делать прямо сейчас заказ на мониторы. Но вы обязательно посмотрите на то, что они могут, давайте проведём учебные стрельбы, тогда и будет ясно — нужны ли такие корабли в русском Черноморскому флоту, — сказал я.

— Но Почему вы их называете «мониторами»? — спросил Лазарев.

Я лишь пожал плечами. Для меня они просто так назывались, и всё. Вроде бы, первый такой корабль, построенный в Соединённых Штатах Америки, имел название «Монитор». От него и пошло.

Я не уговаривал адмирала. Все те аргументы, которые я мог бы привести прямо сейчас — они подробнейшим образом расписаны в проекте. А любые доводы, сказанные мной, человеком, не относящемуся к флотской касте, прозвучали бы в присутствии Михаила Петровича нелепо.

Многие новшества в армии и флоте появлялись либо случайно, либо ситуативно. Некая ситуация требовала быстрого, как на тот момент казалось, временного решения — и человеческий гений выдавал его. К примеру, во время Гражданской войны в США и южанам, и северянам нужно было взять под контроль большие реки, а также побережье. И те, и другие прекрасно понимали, что воюют, скорее, не люди, а разные экономики. И северянам удалось переломить ход войны, лишь когда они экономически подорвали Южную Конфедерацию. И сделали они это благодаря тем самым мониторам.

А разве Крым, как и остальное русское Причерноморье, не должен прикрываться артиллерией? Если поставить везде форты, каждую прибрежную деревушку защитить, а строящийся город прикрывать мощной артиллерийской группировкой — это никаких денег не хватит. А вот эти самые мониторы, пусть и маломаневренные, медлительные, но смогут подойти и к Мариуполю, и к Керчи и отстоять города.

Адмирал Лазарев уже сказал — дорого. По примерным подсчётам, такой небольшой кораблик будет стоить до сорока тысяч рублей. Это и вправду немало, примерная стоимость деревянного фрегата. Вот только мониторы могут быть почти что неуязвимыми, а благодаря низким бортам — крайне неудобным соперником для любого линейного корабля или парафрегата.

И все это прописано в документах, что я предоставил Лазареву. И собирался отстоять свою иницииативу.

— Я правильно вас понимаю, господин Шабарин, что вы предлагаете мне написать бумагу? В коей сказано, что Черноморский флот желает выявить возможности бронированного корабля типа «Монитор»* А сам корабль будет представлен к просмотру Екатеринославским Фондом? И никаких денег вы за это просить не будете? — уточнил Лазарев.

— Никаких денег, ваше высокопревосходительство, — подтвердил я.

— Удивительно! Обычно ко мне приходят, чтобы заручиться соглашениями и договоренностями, вытянуть из Черноморского флота средства. А вы нам их предлагаете! — казавшийся суровым, Лазарев теперь усмехнулся.

— Именно так, ваше высокопревосходительство, но буду откровенным. То, что я предлагаю — сие хитрый подход в коммерции. Вам обязательно понравятся мониторы, а у нас уже будет проект и производства, которые позволят выпускать мониторы большим числом, — признался я.

— Хорошо же, вы меня убедили, особенно тем, что не надо будет вам платить. Я выпишу бумагу, в которой попрошу Луганский завод построить два монитора. Ну и придумать артиллерийское оснащение к тем бронированным лодкам, — сказал Михаил Петрович Лазарев.

— На большее я и не рассчитывал, — слукавил я.

На самом деле очень сильно хочется, чтобы было так: вот я пришёл к легендарному Лазареву, показал ему проект бронированных малотоннажных кораблей… А Михаил Петрович такой: «А я ведь только вас и ждал, господин Шабарин, чтобы вы мне именно такой проект принесли. Хотите, я весь бюджет Черноморского флота перенаправлю на постройку ваших мониторов?»

То-то я был бы доволен!. Хотя нет — ведь в данном случае пострадал бы в целом Черноморский флот. Пусть ни шатко ни валко, но всё же Черноморский флот уже насыщается парафрегатами с новыми нарезными артиллерийскими установками. Мониторы могут быть только вспомогательным аргументом, но никак не основным.

А не захочет Черноморский флот, в лице его нынешнего командующего, купить мониторы, так себе заберу. Найму команды, благо на такие кораблики много людей не надо, там бы только найти капитана да механика толкового, и можно в нужный момент прибыть к Севастополю частным образом — и героически погибнуть.

В целом, переговоры с адмиралом Лазаревым прошли не очень удачно. Отказы флота осуществлять крупные покупки артиллерии и боеприпасов подтверждали упаднические, но пророческие слова директора Луганского завода Фелькнера. Я было думал, что увижу какие-нибудь свидетельства коррупционной составляющей, нужно же объяснить для себя, почему флоту не нужно оружие. Но то ли не всё так очевидно, то ли и нет денег для масштабных закупок артиллерии и снарядов для Черноморского флота.

— Сударь, прошу понять меня правильно, но вы не офицер, а здесь проходит офицерское собрание, — остановили меня на входе в один из домов на набережной Севастополя.

— А я, собственно, туда и направляюсь, — сказал я, сделав шаг в сторону двери.

Узнать, где обычно собираются офицеры, когда нет балов и приемов, ну и вахты, было несложно.

— Я не могу вас пропустить. У меня приказ, — настаивал молоденький мичман.

— Сударь, вы должны знать — вы препятствуете решению вопроса чести, — тогда громче сказал я. — Будьте добры не мешать мне восстановить свою честь, а также господам офицерам — открыть глаза на одного подлеца, который затесался среди честных и достойных служителей Отечества, — сказал я, а мичман, пусть и неохотно, отошел в сторону.

Зайдя в дом, я сразу услышал, где проходит это самое заседание. Как тут не услышишь? Заседали офицеры весело, под звон бокалов. Вот на шум я и направился, благо дом был лишь относительно большим, имел широкую гостиную, а кроме неё пять или шесть комнат.

— Прошу проститье меня, господа, но есть ли среди вас господин Печкуров? — выкрикнул я, заглушая другие звуки.

Установилась тишина. Я знал, что этот подлец именно тут. Тренируя своих дружинников, я не преминул им дать задание: разузнать и о самом Печкурове, и о том, где он обитает и должен быть сегодняшним вечером. И ведь поразительно, сколько слуги знают о своих хозяевах! И насколько фигура этого подлеца известна в городе. О Печкурове знает даже половой, что принят в ресторан буквально несколько дней назад.

— С кем имею честь? Я Печкуров, — из-за одного из столов вальяжно, словно хозяин положения, вышел…

Ухоженный, лощёный, самовлюблённый павлин. Наверняка, такой знает, как правильно подходить к женщине. Да и черт с ним и его знаниями, если только мразота не лезет к моей женщине.

— Я — Алексей Петрович Шабарин. А вы, сударь — тот недостойный человек, который силой пытался взять девицу достойного происхождения и воспитания. Вы обманом завлекли ее в сад, где затащили в кусты, и позволили себе… вольно с нею обращаться, напоказ своим друзьям, которые за этим наблюдали из других кустов. И вы знали, что достойная эта девица будет опозорена! Это не остановило вас, и я не могу понять, зачем такая подлость. Может, вы спорили на девичью честь? Не мне решать, а вам, господа, — Я окинул взглядом помещение, где сидели и стояли удивленные и заинтересованные морские офицеры. — Вам, господа, решать, достоин ли господин Печкуров быть среди вас, быть офицером славного Черноморского флота!

— Достаточно! Вы, сударь, паяц! — выкрикнул Печкуров.

— Бам! — глухо прозвучал удар моего кулака по челюсти Печкурова.

Подлец упал, тут же попытался подняться, но его ноги подкосились, и Печкуров вновь упал.

— Вы! — выкрикнул я, — Вы пытались силой взять мою невесту! Только стреляться! Жду секундантов, — сказал я и с гордо поднятой головой вышел из дома.