Барин-Шабарин 4

Глава 20

Мы возвращались домой. Победоносный отряд, вместе с тем, как русские генералы дали мне понять, вредоносный. Мы им, якобы, сражение при Мешковице подпортили. Однако в этот раз было уже просто в крайней степени неприличным не назвать нас, если не героями, так умелыми воинами. Ведь мы очень помогли русской армии на левом фланге, залегая в пятистах шагах от разворачивающегося сражения. Сами будучи в полной безопасности, мы расстреливали врага, дезорганизовывая их строй. Может быть, до нас и могли бы долетать на излёте венгерские пули, но они наносили бы нашим позициям разве что дружеский визит, а не ущерб. Стреляли мы на износ стволов, потому к окончанию боя израсходовали весь боезапас, что взяли с собой. Потому-то гнать венгров отправились всего лишь четыре десятка конных от нашего отряда.

Интересно, почему венгры были такими сонными, нерешительными, воевали без огонька. Русская же армия заливала противника невообразимо большим количеством не огонька, а смертоносного огня. Ну вот и ещё ответ — на боеспособность венгерской армии повлияли действия моего отряда. Сложно быстро найти замену двум высокопоставленным деятельным генералам, а также и ряда полковников, убитых или пленённых нами.

Может, всё-таки русское командование поймёт, что колоссальное преимущество на поле боя ими было выиграно, прежде всего, благодаря бомбической артиллерии? Склад с бомбами у венгров мы взорвали, а в русской армии этого оружия хватало, чтобы с самого начала сражения полностью взять инициативу. Так не пора ли обратить внимание на развитие артиллерии?

Хотя, как это ни прискорбно замечать, но поговорка «победителей не судят» имеет и негативный смысл. Уроков из Венгерского похода русское командование не извлечёт. Только лишь поражения способны заставить взглянуть на ситуацию в армии с критической стороны.

Я возвращался домой ротмистром. У Паскевича была привилегия наделять чинами и званиями вплоть до майора. Не буду заблуждаться в том, что чин мне присвоен только лишь за заслуги отряда. Весьма вероятно, что это было сделано, в том числе, и в угоду дружбы Паскевича и Воронцова. Так это или нет, но я теперь уже не мог думать о генерал-фельдмаршале Иване Фёдоровиче Паскевиче столь категорично плохо.

Мы выбрали такую дорогу, чтобы быть дальше от боевых действий. Да, венгерская повстанческая армия разгромлена, но тем хуже для округи. Сейчас по Венгрии будет сновать множество обозленных отрядов, и встречаться с ними нам нет никакого смысла. Так что шли мы сейчас по краешку, по границе Австрии и русских польских земель, Привисленского края.

— Командир, впереди отряд польских улан, — сообщил мне Тарас.

— Сколько и куда двигаются? — деловито спросил я.

— В сторону России и идут, — отвечал командир разведчиков.

Мы уже находились севернее Кракова, выйдя из театра военных действий. Поэтому принимать решение о бое было сложно и с политической точки зрения. С другой стороны, никаких польских уланов на службе русского императора нет. Есть отдельные поляки, которые служат России как русские уланы. И что они могут делать у русских границ? Явно что-то нехорошее. От вооруженного поляка добра ждать не приходится.

— Уж больно кони у них добрые, да обоз есть, — намекал мне Тарас на то, чтобы атаковать.

— Вот прав был генерал-фельдмаршал Паскевич, когда назвал нас разбойниками, — усмехнулся я. — Уже о наживе только и думаем.

— Командир, так то же польские уланы! Они всяко враги России, — возмутился Тарас.

Я взял время на размышление. По словам разведчика, уланов было около ста, у каждого имелась ещё и заводная лошадь, шедшая чуть позади. Они сопровождали обоз, явно очень большой для такого отряда. В Россию, где сейчас границы, как-то решето, направляются, выходит, вооруженные поляки с большим обозом. Стоит ли тогда сомневаться? Ну и прибыль… Почему бы и не иметь прибавку к уже имеющимся трофеям?

— Что по коням того польского отряда сказал Татарка? Усталые или еще могут идти? — уточнял я, прежде чем принять окончательное решение.

— Кони добрыя, каждый по три-четыре сотни рублей стоить будет, — отвечал Тарас, не поняв, что именно я у него спрашиваю.

Мне нужно было понять, как скоро этот отряд должен стать на отдых. А это зависит только от того, насколько устали их лошади. Люди выдержат если не всё, то многое, а вот кони… За ними уход и пригляд нужен, особенно, если такие дорогие и хорошие.

Наш конный отряд имел только сорок пять лошадей, а остальные копытные — это всё обоз. Поэтому я даже не рассматривал вариант с наскока налететь на поляков. А вот напасть на них во время отдыха, когда коней отправят погулять и пощипать траву — это можно. Нужно всегда использовать своё преимущество. А наше превосходство состоит в том, что мы имеем возможность бить врага на большом расстоянии. Или же в том, что при ближнем бое каждый мой боец имеет по двенадцать выстрелов из револьверов, тогда как противник, в лучшем случае, два однозарядных пистоля.

Татарка — прозвище одного из бойцов, оно стало уже ему именем, и мало кто помнит, что зовут его Махсуд. Он татарин, но не из крымских, а из казанских. С крымскими татарами я бы, наверное, поостерегся связываться, а казанские — они уже, вроде бы как, и наши, ассимилированные. Между тем Татарка, официально принял христианство, но, насколько я понял, и от ислама не отказался. Но не показался мне каким-то, например, двурушником. А вот то, что он и стрелок отменный, и в конях разбирается так, что даже казаки диву даются, это верно. Татарка умел определять вплоть до километра, когда необходимо встать на постой, чтобы не терять темп движения и дабы лошади не уставали. Он будто чувствовал животных.

— Командиров ко мне! — приказывал я, отправляясь под навес, к растянутой на деревьях ткани.

Начинал накрапывать дождь. Ну точно надо драться сегодня и сейчас — ведь без сражения уже всё равно не обойтись, раз они движутся у границе. Подозреваю, что поляки здесь не случайно, да и венгры их всё время подзуживают. Венгерское революционное правительство напрямую говорило, что поддержит восстание. А после того, как венгры, «конечно же», выгонят русских со своих земель, мадьяры даже грозились послать свои отряды на территорию Российской империи.

А вспыхнуть могло бы знатно. Только в венгерском войске было больше двадцати тысяч солдат и офицеров-поляков. Добавить сюда хотя бы еще столько же персонажей, которые наверняка поедут из Бельгии или Франции воевать на потерянную Родину, и образовывалась уже серьезная сила, без участия и местных польских элит.

Так не нарвались ли мы на таких вот контрабандистов-повстанцев? Ведь явно поляки тащат на польские земли что-то, принадлежащее России. А если мои догадки верны, то понятно, почему у поляков такой огромный обоз.

Оружие…

Непонятно мне только одно: почему русское командование не предусмотрело этот польский вопрос. Куда смотрит Председатель Государственного Совета Чернышёв? И вообщепропаганда как-то пробуксовывает.

Зачем было писать в газетах о том, что мы душим венгров за их желание стать независимыми? Нет, о нашем участии нужно было писать, но я бы сделал акцент на несколько другие обстоятельства. К примеру, в венгерских рядах сражается немало поляков. Для нас это всё равно, что исламисты, состоящие в запрещённой в России организации «Исламское государство», в будущем. Тогда русские войска входили в Сирию для того, чтобы уничтожить радикальных исламистов, выходцев из России или постсоветского пространства, на чужой территории. Вот и сейчас мы уничтожаем польских бандитов на чужой территории.

Здесь же можно было бы указать и про турок, которые тайно, но точно вливают деньги и дают оружие венгерским повстанцам. Причём об этом все знают, но молчат. Османская империя вообще ведёт себя как неблагодарная скотина. Не так давно русские войска и флот спасали османов от разгрома со стороны египетских сепаратистов. И вот она — первая благодарность. А ведь последуют и другие, которые приведут к большой войне.

— Бах-бах-бах! — тихий до того рассвет разорвали звуки револьверных выстрелов.

Заставили же нас поляки побегать! Польский отряд так спешил, что остановился только на ночь, несмотря на то, что и люди, и кони у них были явно уставшие уже за несколько часов до темноты. Мы шли по их пятам и ждали, когда польские уланы, наконец, распрягут своих коней и остановятся на отдых. Это случилось только вечером.

Так что ночь у нас была бессонной, мы были заняты тем, что медленно, но основательно брали в кольцо поляну, на которой остановились поляки. А после — вновь ожидание. Идею о том, чтобы напасть под покровом ночи, я отмел. Противник развел только два костра, да и те сверху накрыли навесом, чтобы дым далеко не распространялся. Потому их лагерь тонул в потёмках. И нам в таких условиях сложно сориентироваться, возможен даже «дружеский огонь». Нет уж.

— Бах-бах-бах! — не прекращали раздаваться выстрелы.

Мой отряд работал практически без меня. Я находился вдали, шагах в пятистах от вражеского лагеря, и мог лишь только отдавать приказы через оставленных рядом двух вестовых. Большая часть моих бойцов выдвинулась вперёд и теперь поливала из револьверов спящих и сонных врагов. Не всегда мне нужно быть на острие атаки. Показал себя не трусом, а храбрым и умелым бойцом, и будет. Мне планировать и руководить нужно. Считаю за глупость, когда офицеры нарочито лезут под пули при каждом удобном случае.

— Бах! — раздался выстрел недалеко от меня.

Это Федос разрядил свою винтовку. Задача оставшихся на расстоянии от вражеского лагеря, в том числе и моя, заключалась в том, чтобы отсекать поляков и не давать им добраться до коней. Как только лях бежал к своему коню, то две-три винтовки начинали палить по бегуну, чаще всего убивая его. Правда, были и те, кому удавалось запрыгнуть в седло, но для таких имелись наши конные.

Достаточно скоро всё закончилось. Бой без лишнего напряжения — вот для чего я столько работал над выучкой бойцов, планированием, а также несравненно более продвинутым вооружением, а тут ещё и и эффект неожиданности.

Вот и получается, что у поляков просто не было шансов отбиться. С десяток их всё-таки попытались сбежать и даже добрались до лошадей. Поэтому конные бойцы устремились наперерез польским беглецам. Догнали всех. Мотивация не упустить ни одного доброго коня — великая сила!

Потеряв более половины своих собратьев, поляки начали сдаваться. Я не стал проявлять жестокость, не добивал раненых, так как имел желание поговорить с их предводителем. Если бы прямо сейчас я убил всех пленных, псевдогенерал просто не стал бы со мной разговаривать. Всё же все поляки, которые исподволь, но продолжают сопротивление Российской империи, — люди закалённые и по большей части мужественные, на испуг таких взять сложно.

— Вы говорите на русском языке? — спросил я одного из поляков, на котором не было знаков отличия, но на которого пленные указывали, как на командира, даже генерала.

— На московитском наречии говорить не буду! — горделиво отвечал мне пожилой поляк.

Да, видимо, его сильно припекло, что даже в достаточно преклонном возрасте этот человек всё ещё проявляет такую спесивость. Обычно бунтари — возрастом помоложе.

— А на французском разговаривать будете? — спросил я на самом распространенном в этом времени языке.

— На этом благородном? Конечно, буду! — высоко подняв подбородок, отвечал мне поляк.

— Кто вы? Имя, фамилия, звание, — нарочито спокойным голосом спрашивал я.

— Генерал Ржечи Посполитой Ян Скржинецкий! — будто представлял императора, пафосно провозгласил поляк.

Фамилия была мне знакомой, но я не сразу вспомнил, кто может под ней скрываться. Однако память, после поиска по своим закоулкам, выдала, что передо мной — знаменитая личность. Ян Скржинецкий был одним из руководителей польского восстания 1830 года. В какой-то момент он даже считался главнокомандующим польских повстанческих сил.

Я знал этого самопровозглашённого генерала не из послезнания, а благодаря тому, что, уже находясь в этом времени, живо интересовался ближайшей к середине XIX века истории. Врагов империи нужно знать, если не в лицо, то поименно точно.

— А вы разве не должны быть в Кракове? — спросил я.

— В Кракове нет московитов, некого и прирезать, — осклабился Скржинецкий.

— И вы решили вновь испытать удачу и отправиться в Польшу воевать? Позвольте полюбопытствовать, месье, отчего же вы не сражались за Речь Посполитую с Австрией? Краков — не русский город, нынче он австрийский, — сказал я с ухмылкой.

— По какому праву вы напали на моих людей? Разве это земли Российской империи? — вместо ответа решил перейти в словесную атаку мой пленник.

— Но вы нынче совсем рядом с империей, да еще и вооруженные, в то время, как ваш соплеменники воюют с Россией в рядах венгерских мятежников. Но я о другом… Позвольте полюбопытствовать, мсье, а что это вы везёте в телегах? И почему среди вашего сопровождения лишь только офицеры польского происхождения, но ныне служащие в разных европейских армиях? Не удумали ли вы начать новое восстание в Привислинском крае? — также вопросом на вопрос продолжал я диалог.

— Не смейте называть Польшу этим гнусным названием! — разъярился польский патриот.

Я не стал отвечать гневом на гнев. Для меня было всё предельно ясно, и оставалось лишь завершить дело, а по приезду в Екатеринослав поставлю свечку, но не за упокой польских душ, а помолиться Господу за его помощь. Это же надо было нарваться на такой замечательный отряд польских непримиримых!

Я отошёл в сторону от того дерева, к которому был привязан польский генерал, сел на поваленный ствол, взял принадлежности для письма. На всякий случай я хотел написать протокол допроса польского генерала, но по факту занялся описанием большей части того, что нам удалось взять в обозах.

В принципе, разговаривать с Яном Скржинецким смысла особого не было. Всё предельно ясно и без признательных показаний. В сорока шести телегах было не что иное, как оружие. В основном это были гладкоствольные ружья, хотя имелось и более четырех десятков штуцеров, причём бельгийской выделки. То есть один из самых продвинутых видов стрелковых вооружения.

И всего этого оружия было столько, что можно было бы без особого труда вооружить полк. Имелись в обозе и деньги, явно предназначенные для того, чтобы покупать вооружение и порох на месте, уже на территории Российской империи. Даже на польских землях, принадлежащих России, вполне свободно продавался порох и охотничьи ружья. Не нужно было никакого разрешения, чтобы всё это купить.

— Подписывайте, прикладывайте свою печать, я видел, она у вас есть, и я отпущу вас и оставшихся в живых ваших офицеров. Но вы мне дадите слово, что не будете поднимать восстание в Польше, а отправитесь обратно в Краков, а лучше и вовсе в Бельгию или Францию, — сказал я и протянул бумагу.

Самопровозглашённый генерал читал протокол допроса внимательно, периодически хмыкал и бросал на меня удивлённый взгляд. Если бы в этот момент меня слышал хоть кто-нибудь из дворян, то имя моё очернилось бы не на одно поколение вперёд. Но мы говорили с генералом наедине, даже мирно, без лишних эмоций и жестикуляций. Федоса на этот раз, как и остальных бойцов моего отряда, я отправил на сортировку и опись всех трофеев. Это для них одно из любимых дел.

Я смотрел на пожилого человека и размышлял. Я, видимо, все же с некоторой профессиональной деформацией. Вот прямо сейчас собираюсь убить человека. Правильно ли это? Вопрос философский, на самом деле. И он может возникнуть в голове только человека, который не хлебнул правды войны. Нельзя оставлять следы, нельзя показывать спину. То, что мы сделали — это правильно, нужное для государства. Но вот государство не оценит, осудит. Так что следов оставаться не должно, как не может быть и никаких других версий произошедшего, как моя. На нас напали поляки, а не мы на них. Потому, как бы это не было… В сторону сантименты, только рациональный подход!

— Хе! — на выдохе я воткнул нож в сердце польского патриота, подбивая клинок, чтобы вошёл глубже, а после ещё и прокрутил лезвие.

Жаль, что отличный цивильный костюм замазался кровью. Ну, да у меня хватает денег, чтобы пошить себе не хуже, даже лучше.

Подсчёт трофеев — дело очень важное, сулящее всем членам отряда повышенные дивиденды. Ещё раньше мы договорились о справедливом, какой принят у казаков, дележе трофеев. Как договорились? Я принял такое решение, как сейчас понимаю, что несколько опрометчиво, но на такой куш, как оружие, я и не рассчитывал.

Так, согласно договоренности я, как командир, получал сразу же в сто раз больше, чем любой рядовой боец. Мне же нужно было отбивать вложенные в отряд деньги! Однако не обделялись и десятники. У каждого из них было по десять долей от оставшейся стоимости трофеев. Были ещё и лучшие стрелки или отличившиеся, которым награду я увеличивал до пяти долей от, если говорить честно, награбленного.

И сейчас я был в некотором замешательстве. Девятьсот сорок девять гладкоствольных ружей, пятьдесят два бельгийских новейших штуцера, триста семнадцать пистолетов, из которых восемь — револьверов английской выделки и даже пока не распакованных. Добавляем к этому ещё и пятьсот шестьдесят три сабли, дорогущих коней, личные вещи…

Чтобы забрать себе оружие и коней, отдав бойцам всё деньгами, мне не хватило бы средств. Даже по прибытию домой, собрав все свои деньги в кучу, я получил бы в лучшем случае треть, если только не выводить деньги из оборота и не залезать в Фонд. Гладкоствольное ружьё, особенно винтовка Холла с казённым заряжанием, стоило от десяти до двадцати рублей, в зависимости от состояния. Но здесь были, в основном, новые образцы. Так что я уже должен был бы десять тысяч рублей, только за гладкоствол. Если примерно посчитать стоимость всего взятого с польского отряда, то трофеи будут оцениваться в более, чем сто тысяч рублей серебром. Сейчас же, после пленения венгерского генерала, сбора трофеев с польского отряда, разбитого нами под городом Прешов, моя доля составила двенадцать тысяч рублей.

Но ладно… Меня е даже забавляет, что рядовой боец моего отряда привезёт домой более тысячи рублей. Это не просто много даже для зажиточного мещанина — это сумма неприлично большая. Можно сравнить ситуацию с той, когда конкистадоры возвращались из Америки в Испанию и становились одними из самых богатейших людей, до похода будучи обыкновенными отчаянными бродягами.

Так что на протяжении всей оставшиеся дороги до дома я только тем и занимался, что рассказывал о коммерческих проектах, в которые можно вложиться деньгами. Некоторые задумались. Вот и пусть становятся действительно богатыми людьми, а мне в губернии любой инвестор за счастье.

К слову сказать, мои бойцы, даже десятники, и те испугались таких больших денег. Они просто не верили, что можно пойти повоевать — и вернуться домой с таким достатком. Хотя за разговорами у костра казаки, перебивая друг друга, рассказывали разные небылицы, как обогащались ныне знатные казацкие рода. Из всех этих фантастических рассказов становилось очевидным, что история нашего отряда — вообще-то вполне будничная.

Такие разговоры у костра сплачивали нас. Мне не хватало нормального человеческого общения. И пусть я старался всё-таки соблюдать некоторую дистанцию, субординацию, но песни пел громче всех. Нам нужно смириться со смертью. Каждый взял на себя кровь беззащитных поляков. Именно они, молодые казачки и бывшие мужики, умерщвляли противника. Теперь либо станут матерыми волками, либо подожмут хвост и спрячутся под лавку.

Переходы были длинными, без задержек, но всё равно крайне медлительными. Всё же огромный обоз нас сильно отягощал, а также было непросто справиться с целым табуном первоклассных лошадей, которым требовался каждодневный уход. Так что добрались мы до Екатеринослава лишь ближе к концу сентября 1849 года.

Уже в дороге мы узнали, что венгерское повстанческое правительство расформировано, ведутся прямые переговоры между Австрией и Венгрией по созданию новой империи. Наверняка, как и в ином варианте развития истории, скоро будет провозглашено о создании Австро-венгерской империи.

Русскому командованию, судя по всему, сказали спасибо, чем-то там наградили Паскевича — и выпроводили русскую императорскую армию восвояси.

Историю менять можно — и тому были доказательства! Насколько я знал, серьёзной битвы у города Мишкольце ином варианте не было. Русские войска ещё около месяца топтались по венгерской земле и только после двух сражений окончательно подавили восстание. Так что я, очевидно, повлиял на ход истории.

Это грело душо и, что таить, давало сил Впереди неминуемая Крымская война. Европейские страны, прежде всего, Англия и Франция, уже сейчас должны кусать локти оттого, что Россия кажется всем величайшей империей в мире. Вот только у французского лидера Луи Бонапарта и у англичан — иное мнение.

От автора: Новинка от Никиты Кирова! Попаданец в 90-е, который собирается спасти родных… и объявить непримиримую войну преступности. Г. Р. О. М. — https://author.today/work/439421