Барин-Шабарин 4

Глава 5

Болеть, безусловно, плохо. Но могу сказать с полной уверенностью, что казаться больным — это даже замечательно, пусть и некоторое время. За мной ухаживали, я часто спал, вовремя ел. Книги, опять же, вот «Онегина» перечитал… Это всё очень хорошо. Однако, как известно, хорошего должно быть в меру. Иначе оно постепенно, но неуклонно превращается в зло. От такого отдыха один шаг до сибаритства.

Если первые три дня моего почти что ничегонеделания казались райским времяпрепровождением, то скоро я ещё раз уверился, что такая вот благодать — это иллюзия, путь в никуда. Так что на четвёртый день я занялся бумагами, начал интенсивно работать с тяжестями. Два раза в день ко мне приходил Тарас. Делал он это, конечно, тайно, чтобы не быть замеченным мундирниками на входе в доходный дом.

Мне нужен был партнёр для отработки ударов и приёмов, и этот взрослый мужик имел просто уникальные способности к единоборствам. В сравнении с тем, как впитывали в себя науку подлого боя мои дружинники, Тарас показывал почти исключительные результаты: включая голову, с развитым образным мышлением и с умением быстро принимать решения, он становился очень опасным человеком. И даже габариты не мешали мужику быть подвижным и гибким.

Я не стал бы тренировать Тараса, если бы не понимал, что теперь он полностью предан мне. Кроме какого-то чутья, говорящего мне о том, что у меня появился отличный исполнитель и, возможно, соратник, я опирался также и на разумное объяснение. Так, больше материальных благ, чем я даю Тарасу, на данный момент ему взять неоткуда. Кроме того, я теперь знал все его тайны и мог в любой момент выдать дезертира и отъявленного бандита по специализации «рэкетир». Его сын сейчас находится в моём поместье, он у Марии Александровны Садовой. А эта девушка может дать и начальное образование, и воспитание. За проект моего дома и заводской деревни в общей сложности Маша получила от меня шестьсот рублей. Это очень существенная сумма. А за опеку над сыном Тараса я приплачиваю еще пятьдесят рублей, пусть Маша и отказывалась долго брать эти деньги.

Есть еще один немаловажный фактор, из-за которогоя приблизил к себе Тараса. Он свободно лавирует в криминальном мире. Уже появлялись приезжие гастролеры и шулера, а также отъявленные бандиты, которые хотели бы подмять под себя здешний криминальный мир. Все же после ухода Кулагина ниша освободилась. Я не наивный человек, понимаю, что преступность в России была, есть и будет. Но, чтобы она не росла, а соблюдала правила какого-никакого, так сказать, «общежития», контролировать теневой мир нужно.

Ну и деньги… Да! Я в какой-то мере поступаюсь принципами. Но не себе я беру, а в Фонд, чтобы после вкладывать в производство. Вот взять, к примеру те два борделя, что имеются в губернии. Один в Екатеринославе, а второй в Ростове — естественно, нелегальные. Разве, если я запрещу их, толк будет? Проститутки начнут принимать на дому, деньги пойдут мимо, информации также не будет, а ведь публичные дома — это большие возможности получать сведения, составлять компромат. Так что… Здесь главное поставить толкового, подходящего человека. И всем этим будет заниматься Тарас, и не только он.

Так что и такая перспектива будет — возвыситься над криминальным миром, контролировать его, получать от этого пополнение Фонда, но не быть причастным к преступности напрямую.

Казалось, что о произошедшем на заседании суда, словно все забыли. Дежурство жандармов на четвёртый день моего «лечения» было заменено на постоянный полицейский пост у доходного дома вдовы Шварцберг. Так что в какой-то момент я даже мог спокойно ходить по большей части этажа. Но не во всём доме я мог себя чувствовать спокойно. Гостиничный бизнес Эльзы, наверняка, не без моей помощи, шёл в гору. Потому большинство квартир были заняты, а люди графа Бобринского так и вовсе арендовали квартиру для своих командировок на целый год вперёд. Были и те, кто просто снял жилье, чтобы быть рядом к возможными событиями. Наверное, в народе уже есть поверие: где Шабарин, там скучно не бывает.

Я готовился к новой тренировке с Тарасом, попутно самостоятельно вспоминал некоторые приёмы ножевого боя и ударно-прикладную технику защиты от ножа. Нужно было оставаться для Тараса тем самым наставником, авторитет которого непоколебим. Потому к каждой тренировке необходимо подходить серьёзно, так что я даже писал план, чтобы быть готовым показать в точности любое движение. И вот именно в этот момент, когда я продумывал очередную тренировку, постучались в дверь.

Словно симулирующий болезнь школьник, который прикинулся больным только ради того, чтобы не идти в школу и не писать контрольную работу, я рванул под одеяло и состроил выражение лица, будто предался вселенской скорби.

— Кто там? — придавая своему голосу нотку трагизма, вопросил я.

И Эльза, и Саломея, и Петро, который также иногда принимал участие в наших с Тарасом тренировках, знают об обусловленной последовательности стука в дверь, сигнализирующей, что пришёл человек, прекрасно знающий, что я вовсе не ранен. Сейчас же стучали хаотично — значит, следовало подготовиться.

— Э-э, ваше благородие, мне приказано вам сказать, что к вам направляется губернатор. Минут через десять они будут здесь, — сказал вошедший в мою комнату полицейский.

— Благодарю за службу! — ответил я, думая о том, как же именно мне встречать Андрея Яковлевича Фабра.

Наверное, следовало уже каким-то образом начинать «выздоравливать». Пусть мои ранения окажутся несущественными, а организм — столь выносливым, словно у богатыря что будет достоверным все же выздоравливать. И я быстро поднимусь с кровати. Совсем скоро, как только окончательно будет понятно будущее.

Так что через минуту в комнате появилась Саломея, которая принесла мундир коллежского асессора, туфли, какую-то мазь на основе гусиного жира, чтобы прилизать мне волосы и придать приличный, хоть и только с постели, вид. Так что я собирался встречать губернатора в таком виде, который бы свидетельствовал, что я уже в скором времени намерен стать в строй и продолжить свою деятельность. Одеваясь, я понял, что изрядно волнуюсь. Наверное, было от чего. Ведь я до сих пор не знал своё положение, закрыли ли уголовное дело против меня, как сложилась судьба у того же самого Дмитрия Ивановича Климова. О нем я волновался только в том ключе, что не хотел быстрой смерти гада.

— Алексей Петрович, что же встали? — удивлял меня своей реакцией Андрей Яковлевич Фабр. — Как же я рад, что вы остались в мире живых и не позволили сотвориться всем этим злодеяниям.

Бывший всегда, или почти всегда, хмурым, серьёзным, сосредоточенным, сейчас Андрей Яковлевич весь сиял, словно его кто подменил. С его лица не сходила улыбка, движения были более резкими, он много жестикулировал. Или это так на него довлела вся та преступная обстановка, что сложилась на земле, хозяином которой, вроде бы, должен был он быть?

— Позвольте вас, господин Шабарин, представить моему спутнику… — сказал Фабр, указывая на человека, стоявшего за его спиной.

Если по этикету не мне, а меня кому-то представляют, сие означает, что этот человек по статусу намного выше. Логическое мышление, вкупе с тем, что я уже имел возможность и время проанализировать обстановку, подсказывали мне, кто именно может стоять передо мной. Радовало, что я не ошибся.

— Арсений Александрович, представляю вам сего молодого человека, молодого — но весьма разумного и деятельного, — говорил Фабр. — Алексей Петрович, перед вами доверенное лицо его светлости князя Михаила Семёновича Воронцова. Если, господин Шабарин, мы с вами друзья, то и я привёл к вам друга.

— Благодарю, Андрей Яковлевич, — подал голос человек князя Воронцова. — Моё имя Мицура Арсений Александрович, я статский советник и помощник его светлости князя Воронцова. Рад нашему знакомству.

Я встречал гостей, сидя в кресле, с перевязанной левой рукой, показывая, что всё ещё неважнецки себя чувствую, между тем, что могу принимать посетителей уже не лёжа в постели. Такое знакомство обязывало встать, и мне стоило немалого актёрского труда показать, что я всё ещё в болезни.

— Не утруждайте себя, господин Шабарин, мы знаем о том, что вы получили ранение. Вы же получили ранение? — спросил статский советник Мицура, прищуриваясь и улыбаясь.

Хотя намёк прозвучал, я всё равно не верю, что помощник Воронцова может догадываться, что всё нападение в суде — лишь спектакль. Ведь я поступал так, как для других просто было бы немыслимо. А на что не хватает фантазии, то невозможно и распознать. А так, на мне каких-то видимых ран нет, лишь только перевязанная, для антуража, левая рука.

— Господа, чему обязан оказанной мне честью, вашему визиту? — спросил я, проигнорировав вопрос о ранении.

Промелькнула мысль, что если эти господа и могут догадываться о том, что я подстроил покушение на самого себя, то пусть тогда считают, что я способен на нестандартные ходы. Ещё из прошлой жизни знаю, что люди, готовые что-либо вытворить, которые выкручиваются из самых сложных ситуаций, и с ними стараются не сталкиваться и не связываться. Мало ли, что ещё будет, если затронуть такого человека, в котором хватает духа авантюризма.

— Господин Шабарин, я счёл необходимым самолично прийти к вам и сообщить, что ситуация разрешилась. А также указать, что всенепременнейше жду вас на службе. А ещё… — Андрей Яковлевич замялся, повернул голову в сторону сидящего в соседнем кресле статского советника, но продолжил: — Я выражаю вам свою благодарность и признательность. Понимаю, что, когда вы и сами могли утонуть, то всё едино старались спасти меня. Я это оценил. И нынче хотел бы считать себя вашим другом, как и вас причислить к числу своих друзей.

Андрей Яковлевич Фабр встал, протянул мне руку. По такому случаю пришлось и мне вновь встать, при этом театрально кряхтя и чуть постанывая, опираясь на подлокотник кресла правой рукой. Я также протянул руку губернатору для быстрого пожатия, даже не веря в то, что, скорее всего, большинство неурядиц решилось.

— Господа, может, мы всё же перейдём к делу? У меня, признаюсь, не так много времени. Уже скоро необходимо отправиться в Одессу, — деловым тоном сказал помощник Воронцова. — Спешу вам напомнить, что окончательно вопрос ещё не решен. Я здесь в некоторой мере из-за того, чтобы озвучить ряд советов, к коим вам следует прислушаться.

Я напрягся. Значит, рано праздновать победу. Теперь становится понятным, что помощник Воронцова здесь для того, чтобы заставить меня пойти на какой-то компромисс в отношении Третьего Отделения или какой-то ещё иной политической силы. И только тогда при достижении этой договорённости, очевидно, и будет закрыто дело.

Хочу ли я этого? Вообще есть ли такой человек, которому нравится поступать так, как его вынуждают? И где, как правило, эти люди оказываются? Джордано Бруно не хотел признавать ложность гелиоцентрической системы — его сожгли. Галилео Галилей, будучи уже привязанным к столбу, готовясь к сожжению, признал свою неправоту, громогласно соглашаясь с системой мироустройства, предлагаемой католической церковью. Бруно погиб за свои убеждения, Галилей сказал же то, что хотела слышать толпа, но мгновением позже прошептал: «И всё-таки она вертится!». После чего великий учёный поехал домой и продолжил плодотворно заниматься наукой, даря миру новые свои изыскания.

Так что, наверное, всё-таки надо быть немножко гибким. Не забывая всегда и во всём искать собственную выгоду и ничего не давать просто так, если это, конечно же, не твой близкий человек.

— Ваше превосходительство, — обращался я к статскому советнику Арсению Александровичу Мицуре. — Вы предлагаете мне отдать некоторые документы, которые бы свидетельствовали о преступлениях Кулагина? Я правильно понимаю, что вы убеждены, что сии бумаги у меня есть?

При этом я несколько осуждающе посмотрел на Якова Андреевича Фабра. Он мог и рассказать о документах.

— Поймите, господин Шабарин, без уступок с нашей стороны никаких договоренностей не будет. Вы, я уверен, можете догадываться о тех обстоятельствах и том противостоянии, которые сложились. В некотором роде, ваши действия позволяют мне рассчитывать на ваше понимание, — произнёс Мицура. — Вы же мудрый человек?

— Вы сказали «с нашей стороны»? Значит ли это, что вы причисляете меня к числу друзей его светлости князя Михаила Семёновича Воронцова? — я выцепил самое главное из сказанного статским советником.

— Друзей? Не хотелось бы вас обидеть, господин Шабарин, вероятно, я в это слово вкладываю некий иной смысл, чем вы… — Мицура задумался. — Назовём вас, если все удачно сложится, «сподвижником». Всё же его светлость — один из самых знатных людей империи, и его друзья должны быть рядом по своему положению.

— Пусть так. Я безмерно уважаю его светлость, а также преклоняюсь перед всеми деяниями, кои он совершил во благо государя и Отечества, — чуть подумав, сказал я.

Безусловно, без поддержки кого-то на самом верху мне придётся сложно. Что там ждёт впереди, и не каждый же раз мне устраивать театр со стрельбой? Возникал вопрос: а настолько ли силён Воронцов, чтобы оградить меня от различного рода нападок со стороны недоброжелателей? Впрочем, идти на поклон к Третьему Отделению я никак не могу. Другая сила, чернышёвские, которой прикрывался преступник и подлец, бывший вице-губернатор Кулагин, казалась мне ничуть не лучше, чем жандармы, а как бы и не хуже. Вот и выходило, что особых альтернатив, кроме как заручаться покровительством Воронцова, не было.

— Хорошо, воля ваша. Что именно хотели бы вы получить от меня? Вместе с тем, ваше превосходительство, бесплатно бывает только сыр в мышеловке, — решительно ответил я после продолжительной паузы.

— А вы наглец! А ваши образы… сыр в мышеловке… бесплатный… Я запомню это, забавно. Но разве мало того, что прекратилось дело о вашем участии в убийстве вице-губернатора? Или недостаточно, что вы остаётесь помощником Якова Андреевича Фабра? Ваш Фонд можно было бы также учесть в сложившейся обстановке, как подарок вам же, — театрально всплеснул руками Арсений Александрович Мицура.

— Любезный Арсений Александрович, — наконец, решил высказаться и Андрей Яковлевич Фабр. — И всё же своим помощником Алексея Петровича выбрал я. На то имею достаточно полномочий. Что касается Фонда, то господин Шабарин уже предоставлял мне расчёты, куда пойдут эти средства. Не буду вдаваться в подробности, но деньги будут направлены отнюдь не на увеселения или личные нужды, а лишь во благо империи.

Я с благодарностью посмотрел на губернатора Екатеринославской губернии. Наконец, и он показал себя как игрок в этой непростой шахматной партии. Вот как начинает говорить!

— Воля ваша! И что же вы, господин Шабарин, хотите получить в виде благодарности? — язвительно сказал статский советник.

— Участие его светлости князя Михаила Семёновича Воронцова, и каких других лиц, считающих себя, как вы подчёркиваете, друзьями его светлости, в проектах Екатеринославской губернии. Смею заметить, что я не буду предлагать участие в тех делах, кои не будут приносить дохода, Фонд будет гарантировать возврат большей части средств, если предприятие не сложится. Больницы, учебные заведения — это то, что на себя возьмёт фонд, и, смею надеяться, — я посмотрел на губернатора Фабра. — И губерния поможет.

— Надо же! Поймите правильно, вы выглядите молодо. В таком возрасте и с таким, уж простите, низким чином и достатком… произносить слова, словно диктуете свою волю! — Мицура притворно рассмеялся. — Мне становится даже забавно, что у вас получится. Изложите на бумаге то, что предлагаете его светлости, а я передам письмо.

Но я знал, что губернатор уже должен был сообщить своему покровителю о сущности моего стратегического плана.

— Я уже переслал проект развития Екатеринославской губернии его светлости Михаилу Семёновичу Воронцову. Безусловно, господин Шабарин, я сделал в бумагах указание и о вашей роли в составлении сего проекта, как и приписал, в коих делах его светлости было бы выгодно поучаствовать. Так что ждём ответа, — Яков Андрей посмотрел на Мицуру с выражением лица торжествующего победу человека.

— Бумаги! — несколько раздражённо сказал Арсений Александрович. — Передайте их, пусть жандармы не чувствуют себя проигравшими, иначе они пойдут на всё. Отдайте им эти документы.

Я демонстративно встал, почти уже не корчась и не сгибаясь, и подошёл к кровати.

— Господа, вы мне не поможете? — сказал я, указывая на кровать.

Поймал себя на мысли, что мне весело было наблюдать, как два высокопоставленных чиновника, согнувшись, что называется, в три погибели', оттягивают в сторону массивную, нелёгкую кровать.

Именно здесь, под одной из половиц была спрятана часть моего компромата. На самом деле я уже отобрал бумаги, которые мог, хоть и нехотя, отдать. Здесь расписки о передаче крупных сумм денег различным ревизорам, что приезжали в губернию не столько ради проверок, сколько для сбора дани. Была и пара документов о том, что на регулярной основе выплачивались деньги начальнику жандармского губернского управления по Екатеринославской губернии. Для знающих людей становилось понятным: это мзда за то, чтобы Третье Отделение не вмешивалось в преступные схемы, пропорачивающиеся в губернии.

Уверен, что Мицура сам поделит документы и передаст компрометирующие бумаги обоим сторонам, чтобы их рассорить и отвлечь от других дел.

Чуть подумав, я взял ещё несколько писем, в которых указывалось о непричастности Яков Андреевича Фабра ко всем этим преступным схемам. Я не хотел иметь серьёзного компромата на губернатора. Но эти письма, где указывается, что Фабр ни в чём не виноват, на мой взгляд говорили об обратном. Если он — хозяин Екатеринославской губернии, то почему позволял твориться таким бесчинствам? Начальник всегда должен отвечать за подчиненных. Вот в этом и есть самая главная вина Якова Андреевича.

— Это уже кое-что, — с радостью сказал Арсений Александрович Мицура после того, как быстро просмотрел некоторые документы.

В дверь постучали, и статский советник накрыл бумаги скатертью. В комнату вошли, это была хозяйка доходного дома Эльза Шварцберг, а компанию ей составила Саломея. Они принесли бутылку очень недешёвого французского вина, тарелку с кусочками сыра, вазу с виноградом, шоколад и немного мёда.

Пока Эльза расставляла всё это на краешке стола, так как другая часть небольшого столика была достаточно явно занята накрытыми скатертью бумагами, все молчали.

— Итак, господа, я намерен вам в общих чертах обрисовать то соглашение, которое было достигнуто по вашей губернии… — после того, как мы выпили по глотку вина, и каждый закусил тем, что ему более всего понравилось из принесённого, начал говорить Мицура.

Я прекрасно понимаю, что при любом мирном соглашении приходится всем заинтересованным сторонам идти на компромиссы. Без этого сложно выработать хоть какой-то документ, который бы прожил значительное время, а не был порван сразу же после переговоров. Необходимо вырабатывать систему противовесов, когда, если одна сторона побеждает, вторая должна выходить из противостояния, сохраняя лицо.

И вот что-то похожее сейчас нам озвучивали.

— Как вы представляете, господин статский советник, мою работу с этим подлецом? Ведь он… — взъярился Яков Андреевич, когда Мицура озвучил, что одним из условий соглашения будет сохранение за Дмитрием Ивановичем Климовым должности вице-губернатора.

— Иначе нельзя, — ровно и очень твёрдо ответил тот. — Не стоит списывать Третье Отделение. Вы многого не знаете. Но вы, любезный Андрей Яковлевич, в полной мере можете ограничить Климова в делах. Вон, какой у вас есть деятельный помощник, — Мицура поспешил сгладить возмущение губернатора шутливой манерой. — Господин Шабарин, справитесь со всеми поручениями?

— Справлюсь, и здоровье позволит. Но будьте готовы к тому, что я вызову на дуэль Климова, — жёстко сказал я.

— А вот этого делать не надо. Будьте благоразумны. Просто не посвящайте его ни в какие свои дела. Пусть окажется не у дел! — просил статский советник. — Это самое болезненное и обидное будет для него, вот увидите. Ну а оступится в чем… Можно и прогонять.

Поднял я вопрос и о Жебокрицком. Вот этого точно списывали. Судебное разбирательство по его махинациям должно было, наконец, пройти, причём в соответствии с законом и честно.

Считается ли, что я безоговорочно победил? Да, для меня это победа. Ведь я хотел иметь возможность в дальнейшем влиять на обустройство Екатеринославской губернии, подготовку региона к будущей большой войне. И теперь все карты — мне в руки. Будем действовать!

Вот только имеются ещё некоторые вопросы, которые необходимо было бы решить до больших снегов. И почему здесь так всё плохо с транспортом⁈ Слетал бы на один день в Севастополь, убил бы обидчика своей будущей жены, быстренько вернулся бы в Екатеринослав — и работал себе дальше спокойно.