Академия Слов

Глава 7. Понедельник... какое ёмкое слово

Говорят, понедельник ничем испортить нельзя – он изначально худший день. Ну... слововязы так говорить опасаются, так как прекрасно знают, что над такими словами судьба любит сначала посмеяться, а потом опровергнуть, но остальным можно – их слова такой силы не имеют, а потому отделаются в крайнем случае мелкими неприятностями. Но я-то ничего такого не говорила! И всё равно понедельник умудрился стать ещё хуже. Теперь он почти сравнялся по паршивости с учебной субботой – а учиться по субботам это прям садомаза где-то за гранью разумного по скромному мнению студентов.

Как это он так умудрился? Да всё просто: в этом году у нас по понедельникам, средам и субботам первой парой стояло «управление энергией». Да-да, то самое, которое теперь вёл Эдгар Викторович. Но не в светлом проблема. Проблема в самом предмете. Если в субботу он просто провёл два опроса – устный и письменный – дабы понять наш уровень знаний, то сегодня должно было начаться непосредственно преподавание предмета.

В этом году мы должны изучать му́дры – особые движения и позиции рук, а иногда и всего тела, позволяющие определённым образом направлять свою силу и придавать ей мощи. Кое-какие из них доступны даже спящим, но, конечно, далеко не все. О большинстве они даже и не знают. А в прошлом году мы изучали способы направления концентрированной энергии через различные, как правило специально к этому приспособленные, предметы и удержание её в них для разных целей – ну там палочки, кольца, перстни, медальоны и прочее. А на первом курсе...

В прочем, не важно. Суть в другом. В том, что на этих занятиях мне Алла Миронова давала исключительно теоретические задания, что было очень скучно, но иначе... Вот что «иначе» Соколову и пришлось узнать. Начал он с простейшего в этой области – с управления стихиями при помощи мудр.

Показав нам, как сотворить при помощи пары жестов и стандартной формулировки светлячок – банальнейшее применение силы – он бодро спросил:

– Ну что, кто хочет попробовать первым? – заметив, что никто не проявил инициативы, добавил. – Не бойтесь, при вашем желании я вас подстрахую.

Ответом ему снова стало молчание. Мне даже обидно за него стало. Преподавать светлому явно очень нравилось, но отсутствие какого-либо энтузиазма у учеников как раз таких как он, увлечённых, больше всего и расстраивало. Однако поднимать руку мне было нельзя. Не на его парах.

– Может, кто-то из иномирцев? – всё так же улыбаясь, но уже менее уверенно попытался расшевелить нас Соколов.

Не, обычно наши не такие уж и безынициативные, просто первая пара — это время, когда единственная мечта любого студента – поспать ещё хотя бы часок. Ни одна стандартная формулировка для бодрости не поможет и даже десять кружек кофе не спасут, когда у тебя один выходной, тонна учёбы – пробуждённых не щадят, ибо сила — это огромная ответственность – а у многих ещё и работа. Так что зря Эдгар Викторович рассчитывал, что наши начнут работать без метафорического – а может и физического – вспомогательного «пинка».

Осознав это достаточно быстро, профессор Соколов стал оглядывать присутствующих на предмет бодрости, чтобы вызвать самостоятельно, раз уж добровольцев нет, и его взгляд остановился... на мне. «Нееет, ну пожаааалуйста!» – взмолилась я невесть кому.

– Солнцева, давайте вы.

Ну что ж... Я в очередной раз убедилась, что судьба меня не просто не любит – ненавидит. Главное вслух этого не произносить, а то ещё хуже станет. Остаётся лишь один-единственный, но вечный в моей жизни вопрос: за что? Вот что я ей такого дурного сделала, а?! Однокурсники ощутимо напряглись.

– Плохая затея, – пробормотала себе под нос какая-то девушка.

– Тушите свечи, хавайтесь в бульбу, – неожиданно поддержала её Эльвира.

Видимо, у неё та же проблема. В принципе, не удивительно. Насколько я поняла, из зеркального в их мире с нашим лишь личности двойников, и то не полностью, что было весьма странно.

– Почему? – с искренним недоумением спросил светлый, услышавший-таки это.

Я встала с места.

– Ну вот сейчас и узнаете, – ответил ему кто-то из парней.

– Где можно заказать надгробные венки оптом подешевле? – демонстративно-громко поинтересовался знакомый голос.

Петров. Терпеть его не могу. Мы с ним росли в одном приюте и именно с его лёгкой руки я была там изгоем.

– А тебе-то зачем? – не удержавшись, съязвила я. – Заказывать в случае чего всё равно мне придётся, уж меня-то моя сила не убьёт.

Честно, я не была в этом до конца уверена, и именно поэтому решила на всякий случай произнести данное утверждение вслух.

А знаете, почему все присутствующие, кроме несведущего профессора, поджали хвосты? А потому что силы во мне слишком много, и если безо всяких усилителей я её ещё кое-как контролирую при применении, то с усилителями... В общем, лучше не стоит. Но предупредить Соколова сейчас мы не могли, потому что почему-то с каждым оглашением этой моей проблемы в слух мой контроль становится всё слабее - почему так происходит никто так и не понял. Но почему ректоресса не попыталась его заранее предупредить хотя бы письменно?! Или Алла Миронова?! Знают ведь, чем это может обернуться! А, письменно же тоже нельзя... Ну тогда хоть какими-то обходными путями?! Слововязы же в конце-то концов, причём взрослые и опытные! Могли как-нибудь выкрутиться!

Так, ладно, выбора нет. "Ну вот сейчас он и узнает, что я не "достойная дочь Солнцевых", а самое настоящее позорище своей семьи, которое с самой собой-то справиться не может," – на удивление флегматично подумала я, хотя нервничала знатно, признаю. А кто бы на моём месте не нервничал?!

Выдохнув, я постаралась успокоиться. То, как поведёт себя сила, вкладываемая в слова, очень сильно зависит и от эмоций, звучащих в голосе, в том числе. А потому произнося формулировку "светлячка" нельзя было дрогнуть ни малейшей интонацией, для чего нужно было быть максимально спокойной, насколько это вообще возможно в такой ситуации. "Это просто светлячок, максимум, что может случиться – он станет слишком ярким, вот и всё," – попытка убедить себя в предсказуемости результата провалилась, слишком ясно говорил сам за себя опыт. Нервно прикусив губу, я сложила руки "лодочкой", провернула кисти "внутрь", к себе, и, вновь обратив их внутренней стороной ладоней вверх, раскрыла перекрещенные ладони "бабочкой" и, произнеся стандартную формулировку "светлячка", усилием воли направила силу через руки.

Поначалу всё шло хорошо. У меня на ладонях зажегся маленький "светляк" и кто-то рядом даже облегчённо выдохнул. Я даже успела обрадоваться, но, как выяснилось, рано. Уже через пару секунд сила потекла по ладоням абсолютно неконтролируемым потоком. "Светлячок", штука по идее совершенно безобидная, разгорался всё сильнее, но, что самое страшное - его свет оставлял ожоги на всём, на что попадали его лучи, проходя сквозь мои пальцы. И на моей коже тоже. Студенты благоразумно попрятались под парты.

Каким образом это вообще происходит?! Разум захлёстывала паника. Пожалуй, единственное в этом мире помимо мужчин, чего я боюсь по-настоящему, это своей силы. Потому что... Да вот поэтому, блин! Пока я всеми силами старалась успокоиться и усмирить силу – что получалось как всегда плохо, а если точнее, то не получалось никак – Эдгар Викторович с очень собранным видом пытался придумать, что делать. Стандартные формулировки усмирения, которых он произнёс уже с десяток, традиционно не работали, нестандартные, придуманные им на ходу – тоже. А подходить ко мне ближе чревато слепотой и кучей ожогов. Меня свет, как ни странно, не слепил, только жёг.

Постаравшись хоть немного соображать, я вывернула руки так, чтобы они смотрели максимально вниз, и светляк жёг только парту и мои ладони, а не всё вокруг. Ну, насколько это позволяла человеческая физиология и моя гибкость. От боли слепило глаза и хотелось кричать, но по привычке лишь стискивались крепче челюсти.

Увидев, что ко мне стало возможно подойти хоть с какой-то стороны, Соколов одобрительно кивнул и зачем-то – я уже не была в состоянии даже предположить, зачем он это сделал, все усилия разума уходили на то, чтобы окончательно не скатиться в истерику, подстёгиваемую помимо паники жуткой болью – бросился ко мне. Оказавшись рядом, он схватил меня за плечи и, чуть встряхнув, глядя мне в глаза, твёрдо, решительно и очень спокойно произнёс:

– Спокойно! Всё хорошо, Мирабель! Всё абсолютно нормально! Не думайте о силе, просто не думайте о ней и попытайтесь успокоиться! Уцепитесь сознанием за что-то, что может вас успокоить и думайте об этом!

Как ни странно, это помогло. Разум совершенно неожиданно внял совету светлого и начал цепляться за... за его спокойствие. Появилась невероятно странная и абсолютно не свойственная мне мысль: "Если он спокоен, значит, всё действительно хорошо". И это у меня! У той, кто даже самой себе до конца не доверяет! И вдруг я вот так неосознанно поверила ему! Но к анализу этого я сейчас была не способна. Соколов продолжал смотреть мне в глаза спокойным, уверенным взглядом и держать за плечи, словно даря точку опоры, и паника отступала под действием этого его спокойствия, а сила постепенно успокаивалась, подчиняясь его мягкой уравновешивающей энергии.

Постепенно ко мне возвращалась способность здраво мыслить. "А что, так можно было?" – это было первым вопросом, возникшим в моей голове. Просто в те два раза, когда я на прошлом курсе попыталась применить сначала кольцо, а потом – Алла Мироновна ещё на что-то тогда надеялась – через пару месяцев, медальон, наша профессор так и не смогла усмирить мою силу. И из прибежавших на подмогу преподавателей никто не смог! Все просто в результате выбежали их аудитории и ждали, когда моя сила иссякнет, потому что это было единственным выходом. А Эдгар Викторович вдруг взял и смог. Хотя до него так м-м-м-м... оригинально действовать никому и в голову не приходило.

Когда моя сила окончательно успокоилась, Соколов сложил руки в какую-то позицию, проговорил несколько слов и все нанесённые мной повреждения в аудитории – в том числе и телесные, в том числе и на мне самой – за несколько секунд исчезли. В глазах однокурсников и цифровиков забрезжило уважение, хотя до этого они к нашему новому "преподавателю" (который никакой на деле не преподаватель) относились слегка скептически.

Все уже знали, что он светлый, а стереотипы – штука, работающая в обе стороны. И если тёмные в представлении общества просто исчадия ада, то светлые в том же представлении все поголовно "наивные чрезмерно добрые ромашечки", вне зависимости от пола и рода деятельности. Но для того, чтобы вот так легко и не напрягаясь устранить всё то, что я здесь натворила, всего лишь парой слов, нужен впечатляющий уровень силы, уровень владения ею и самоконтроль, дабы воздействовать ей столь точечно. И достигается подобный самоконтроль долгими и упорными тренировками, тяжёлыми в первую очередь для психики. Так что, кажется, мои соученики в спешке корректировали своё мировоззрение касательно некоторых аспектов жизни.

Некоторое время ушло на то, чтобы объяснить, почему мы не могли просто сразу предупредить его, а не бросать многозначительные фразы. Потом Эдгар Викторович несколько секунд явно сдерживал желание крепко выругаться. А потом вдруг заявил:

– Согласую с Раисой Георгиевной расписание дополнительных занятий по контролю для вас.

Фразу "это мне не поможет", я благоразумно сдержала. В своё время, когда обнаружилась моя проблема, вердикт и Аллы Мироновны, и ректорессы, и лучших специалистов, по которым меня водил дядя, был прост: слишком много силы для смертного существа, смиритесь, с этим ничего не поделаешь, пусть работает просто силой и словами, без чего-либо вспомогательного. Но и просто вливать в слова силу, не упуская при этом контроля, для меня – огромный труд. Все просто опустили руки. И я тоже. Кое-как научилась уживаться с такой мощью, через скрип зубов применяю её при необходимости, и на этом всё.

Но... после простых слов Эдгара Викторовича во мне вдруг затеплилась вновь давно умершая надежда в полной мере обуздать данное мне могущество, подчинить наконец себе собственную силу. Да, до этого это не получалось. Но ведь и успокоить мою силу до этого светлого никто не мог! Все просто ждали полного истощения. А он смог! Может, и обрести контроль мне сможет помочь? Вдруг очень захотелось поверить в невозможное. Похожу на эти занятия, может, появится прогресс... А то, что дополнительные встречи с ним – лишний риск выдать себя... Ну так мы и так уже ближе некуда просто. Соседи, связанные общей трагедией и общей болью, напарники по работе с нечистью, пусть и временно... Хуже не станет, в общем. Опять же, главное не произносить это вслух!

Убедившись, что возражений, которые так и рвались у меня с языка, не последует, Соколов кивнул и продолжил пару. Вызывал студентов по очереди, чтобы те, выходя к доске создавали «светлячок» – цифровики для этого предварительно написали себе свои стандартные уравнения «светляка», почти у всех всё получилось с первого раза, у кого-то со второго, и ничего не предвещало нарушения этой идиллии, пока...

– Всем пр-р-ивет! – раздалось громогласное от резко распахнувшейся двери.

На пороге аудитории появился весьма колоритный субъект. Высокий, худощавый парень с растрёпанными смоляными кудрями, ниспадающими до лопаток, благодаря благородным утончённым чертам бледного как мел лица мог бы напоминать какого-нибудь лорда прошлых веков, если бы не одно «но» – остальной его внешний вид.

Чёрная широкая футболка с черно-белым портретом Горшка из группы "Король и шут", по меньшей мере на два размера больше, чем нужно. Поверх неё расстёгнутая косуха с многочисленными металлическими заклёпками в лучших традициях то ли готов, то ли панков - выбирайте кто вам больше нравится. Потёртые джинсы, естественно тоже чёрные, и чёрные же массивные берцы с цепями. На плече наискось весела большая чёрная с болотно-зелёным сумка с крышкой "внахлёст", увешенная кучей значков. У меня он почему-то всегда ассоциировался с молодым Сириусом Блэком из "Гарри Поттера". Звали этого балбеса Виктор – серьёзное имя при абсолютном отсутствии серьёзности в характере.

Окинув аудиторию взглядом, он нашёл меня, всплеснул руками, словно не виделись пол века, сверкнул карими глазами и воскликнул:

– О, Белка! Жива? Что ж тебя Тьма не приберёт никак?!

Взбежал ко мне по ступенькам, склонился, я чуть приподнялась. Мы обнялись, обменялись поцелуями в щёки, и я усмехнулась:

– Тьма меня поберёт не раньше, чем тебя. Вернулся-таки из этих своих Англий?

Краем уха при этом слышала тихую беседу Таньки и растерявшегося профессора.

– Это кто и что? – поинтересовался Соколов.

– Это Виктор. Тот самый "отличник с двойкой по поведению" из анекдотов, – заговорческим полушёпотом ответила ему Татьяна. – Почти гений, но общественные нормы игнорирует начисто. А вот "что" это никто так и не понял. Их отношения с Мирой, коль скоро вы спрашиваете о них, нечто неизведанное. Их слова друг на друга не действуют, то бишь говорить они друг другу и друг о друге могут что угодно и абсолютно без последствий, чем и пользуются. Но стоит их поставить в пару, и их сила начинает поражать. Можно сказать, они друг друга одновременно нейтрализуют и усиливают в зависимости от их желания. Как и почему – науке не известно. Род их взаимоотношений так же не определён обществом. Их нельзя назвать ни друзьями, ни врагами, ни товарищами, ни неприятелями, ни братом с сестрой по духу, ни любовниками, ни влюблёнными, хотя они напоминают всё это в зависимости от ситуации и точки зрения. У меня есть подозрение, что они друг для друга всё это разом, только без физической близости.

"Ну и расписала," – мысленно хмыкнула я.

– К тебе, милая, я вернусь хоть с того света, – пообещал тем временем Вик, хмыкнув.

Да, одной из прелестей нашего общения было то, что в наших разговорах любой, даже самый чёрный юмор, любой сарказм, любая ирония, да вообще всё, что угодно словесного происхождения было абсолютно безопасно. Можно было отводить друг на друге душу.

– Лучше бы ты вернулся не ко мне, а к своей парте, – фыркнула я, делая вид, что ни капли не рада его возвращению из путешествия с родителями – он знал, что рада. – Садись и заканчивай срывать пару. У нас новый профессор, не порть впечатление о себе прям с ходу. Сам знаешь, это удовольствие лучше смаковать.

– Понял, сестрёнка, – хмыкнул Вик и сел на своё законное место прямо за мной.

Стул за мной, вне зависимости от аудитории, всегда пустовал, если его не было в Академии. Это было своеобразное негласное правило – место за мной принадлежит только ему. Почему так сложилось не знали даже мы сами.

Усевшись на место, Вик громогласно, с весельем закоренелого "раздолбая", коим он и был, обратился к Соколову:

– Прошу прощения, профессор, я думал в аудитории будет человек привычный.

– Если бы знали, придумали бы что-нибудь более эффектное? – усмехнулся светлый, кажется совсем не злясь. Наоборот, Вик ему словно бы был симпатичен.

– Схватываете на лету, – развязно подмигнул Вик, вольготно разваливаясь на стуле и закидывая ногу на ногу. – Всё, до конца пары обещаю не мешать.

– Буду благодарен, – кивнул Соколов и преспокойно продолжил занятие, как будто ничего из ряда вон выходящего не произошло. Во истину стальные нервы.

После пары мне на телефон пришло сообщение от дяди: "Ну и зачем ты согласилась? Я же предупреждал, что от Соколова нужно держаться подальше!". И сообщение от Кирова с тем же контекстом. Обоим ответила, что у меня не вышло найти ту формулировку для отказа от работы с Соколовым, которая не вызвала бы подозрений, ибо меня просто загнали в угол. Прелесть СМС в том, что через них даже слововяз при грамотной формулировке не почувствует, что ему врут. Чем я бессовестно и воспользовалась. Не признаваться же, что я как дура поддаюсь соблазну рискнуть всем, что имею?