Академия Слов

Глава 5. Нити боли

- Знаете, у вас замечательная дочь, - я смотрела на светлого, стоящего над могилой моих родителей, и размышляла, как поступить. С одной стороны, я не хотела лишний раз с ним сталкиваться. Точнее... хотела, но было нельзя. А с другой... Не проведать родителей просто потому, что к ним пришёл ещё кто-то? Глупость. А светлый, не замечая меня, продолжал говорить. Связь с духами — это, конечно, по части шаманов, но слововяз при должном уровне силы и владения ею может сделать так, чтобы его услышали и на том свете. Пусть для этого и необходимо было стоять у нужной могилы. - Сильная, смелая... И с чистой душой. Сегодня спасла мне жизнь. Просто без раздумий подошла и убила, зная, что светлые на убийство не способны. Как вы. Вступается даже за незнакомцев, если видит, что её вмешательство необходимо. Мирабель держится как ты, Марина. Не красивая, но ей, как тебе когда-то, это и не нужно, красота бы её испортила. А взгляд твой, Николай. Гордый, спокойный, упрямый, но с этим извечным вызовом где-то на дне, словно в любой момент готова сопротивляться чему-то, бороться. И в то же время слишком индивидуальная. Её "самость" так и бросается в глаза.

Вслушавшись в то, что он говорит, я поразилась. Он... рассказывает им обо мне? Причём рассказывает так, словно хорошо их знал. Но почему? Дядя не говорил, что Эдгар Викторович и мама с папой были друзьями или хотя бы знакомыми. Странно. Но от того, что именно он говорит родителям обо мне, на душе почему-то потеплело. Любая похвала, которую я слышала в своей жизни, была либо в контексте "молодец, но можешь лучше", либо хвалили мой так называемый талант - не меня.

Я впервые, пожалуй, слышала, как хвалят именно меня, как обо мне говорят хорошо. "Ага," - с язвительным скепсисом хмыкнул внутренний голос. - "А что он говорил бы о тебе, знай он, кто ты на самом деле? М?". И приятное оцепенение схлынуло. Да. Он считает меня такой, какой описывает сейчас душам моих родителей лишь потому, что я очень хорошо лгу и притворяюсь. Сильная... смелая... с чистой душой... Нет, просто психопатка, аутистка... тёмная. Вот и всё.

- Интересно выходит, я снова сталкиваюсь с вами там, где не ожидала, - хмыкнула я, подходя ближе.

- Мирабель? - светлый дёрнулся от неожиданности, но тут же опомнился и дружелюбно улыбнулся. В лучистых глазах светились скорбь и боль, но даже эти чувства, которые у меня всегда были острыми, ледяными, колючими, в нём казались какими-то тёплыми, ласковыми... Ну а что ещё ждать от светлого? Светлые не менее юродивые, чем мы, тёмные. - Рад вас видеть, пусть даже... в таком месте.

Я лишь усмехнулась, кивнула в знак приветствия и, присев рядом с могилой, поставила в вазочку маленький букетик чёрных и белых гвоздик. На большой мне в этот раз не хватило денег, но не принести хоть что-то я не могла. В вазе уже стоял букет чёрных георгинов - наверное, их принёс Эдгар Викторович - и рядом эти два букета смотрелись на удивление хорошо.

Я посмотрела на фотографию. С неё на меня смотрели трое Солнцевых - счастливые мужчина и женщина, так и сияющие жизнерадостностью, и маленькая годовалая девочка на их руках. Да, по официальной версии, предоставленной спящим, я погибла вместе с родителями. Не знаю, зачем Министерство так сделало, но получалось, что приходя сюда каждую субботу, я приходила ещё и на собственную могилу.

Вопреки логике это ощущалось правильно. В день гибели родителей та я, которая могла бы вырасти в родительской любви и счастье, действительно погибла вместе с ними. Тьма всегда выбирает своими детьми именно тех, кто остался один. У меня, конечно, был дядя, но его почти никогда не было рядом, как бы он ни старался. А Тьма заботилась, оберегала, даже когда я этого не знала, давала силы оказать сопротивление, учила, нашёптывала, как будет верно поступить...

Она ведь действительно любит всех, абсолютно, понимая и принимая их такими, какими они есть. А своих избранников - в особенности. Свет тоже всех любит, но иначе - он тянет вверх, требует постоянного развития, не приемля деградации или бессилия. Мы, их дети, иные. Но нас они любят сильнее всех. И тем не менее... я люблю Тьму, однако лучше бы у меня были мама и папа. Я не могла об этом не думать, глядя на могилу тех, кого лишилась, даже толком не узнав их любви. Год с небольшим... Всего год у меня в жизни были родительские любовь и тепло. А дальше - только Тьма, о любви которой я большую часть своей жизни даже и не знала.

Поднявшись, я, всё так же не смотря на светлого, спросила:

- Что вам до могилы моих родителей?

Я и сама не знала, почему мне так важно знать, что связывало Эдгара Викторовича с моими мамой и папой. Ведь мне самой нельзя было быть связанной с ним чем-либо. По изначальной тактике. Но теперь, кажется, так не выйдет. Я спасла его от смерти, он ходит на могилу моей семьи, а пока я шла до кладбища от дяди пришло сообщение, что по возвращении Эдгара в Россию после долгосрочной заграничной командировки Министр по одному лишь ему ведомым соображениям – даже в Совете не поняли почему – выделил светлому квартиру по соседству с моей. Вряд ли он, конечно, задумывался о таких мелочах, но вышло не очень удачно для меня. Мы теперь, скорее всего, пусть и мельком, но будем сталкиваться чаще, чем следовало бы. И связь между нами, которой я хотела избежать, какая-никакая, но есть.

– Я... – он почему-то замялся, а потом выдохнул. – Мы с вашими родителями работали в связке.

Мы и без того говорили тихо, но это он произнёс ещё тише. Сердце в груди сжалось от невольного сочувствия к нему. Даже я, тёмная, не могла не понимать, сколько боли стоит за этими простыми словами. Связка для пробуждённых, если они в связке работают, это всё. Связь между членами связки вырабатывается годами. Абсолютное доверие, безукоризненное взаимопонимание, безусловное принятие друга...

Связка – это порой даже больше, чем семья. В семье бывают ссоры, кровная связь зачастую стоит дешевле пыли под ногами, она не гарант почти ничего... А член твоей связки – это как ты сам, только в другом теле. Вы не одинаковые, нет, но ты ощущаешь его как самого себя, воспринимаешь его почти так же. Потерять хоть одного члена своей связки – всё равно, что утратить часть души. А Эдгар остался единственным из всей своей связки. Страшно представить, как он это пережил. Даже мне, тёмной, прошедшей в приюте огонь и воду в виде борьбы за выживание – дети там ожесточённые, пощады не дают никому, а я и вовсе была изгоем.

– Странно, что дядя мне этого не говорил, – только и смогла сказать я. Да, поддерживать я не умею. Поддержка – это к Тьме, но не к тёмным. Ну или к Свету и светлым. – Он как-то говорил мне о вас. Но ни словом не упомянул, что...

Я не договорила, ибо не знала, что тут вообще можно сказать. А в таких случаях лучше не сорить словами попусту.

– Может, боялся, что вы начнёте винить меня, – краем глаза я заметила, что он как-то скованно пожал плечами, словно я грозилась его по меньшей мере ударить.

Винить?

– За что? – искренне удивилась я, даже, как ни странно, не успев привычно тщательно продумать и проанализировать вопрос.

И тут же поняла. Ну... Не поняла, а вспомнила то, о чём писалось в нескольких книгах по психологии, которых я в своё время прочитала десятки. «Синдром выжившего», когда винишь себя за то, что ты пережил трагедию, а кто-то нет, видимо, не обошёл Эдгара стороной и мучает даже спустя столько лет. И да, бывают случаи, когда родственники погибших начинают иррационально винить их выживших друзей, возлюбленных и так далее, если тем удалось пережить беду. Это было одной из тех вещей, которые я не могла не просто понять в людях, но даже толком осознать и принять – настолько это было не логично. Но да, пожалуй, дядя мог опасаться, что подобное проявится у меня. Или... Или он сам мог против воли в чем-то винить светлого и потому ни разу за все эти годы до острой необходимости не упоминать его, чтобы невольно не внушить мне то же отношение к Эдгару – ведь в детстве и подростковом возрасте он был в моих глазах не просто авторитетом, а непогрешимым авторитетом, почти идеалом. Это сейчас я этим уже давно переболела, а в те времена, когда при любом удобном случае доставала его расспросами о родителях...

– Я выжил в той передряге, – с деланным равнодушием ответил Эдгар. Я чувствовала, что он наблюдает за мной, но продолжала смотреть лишь на могилу. Почему-то на него сейчас посмотреть было очень сложно. Так и стояли – выросший ребёнок, почти не знавший в своей жизни родительской любви, и взрослый, утративший две трети самого себя. Сложно сказать, чья трагедия страшнее... Наверное, ничья. – А они – нет.

Я чувствовала – он действительно ждёт, что я буду обвинять его так же, как он винил самого себя. И это ожидание причиняло ему боль.

– Вы бы смогли винить человека просто за то, что он жив? – осторожно подбирая каждое слово, спросила я.

Сейчас нужно было хотя бы заронить в его сознании зерно понимания, что он не виноват. Наверное, ему говорили об этом много раз. Просто не так, как надо. А мне почему-то было очень важно, чтобы он не винил себя. Сама не могла понять, с чего бы, но мысль о том, что он мучается лишними страданиями – словно мало ему одной только боли – была почти невыносима. Наверное, это было врождённое у каждого тёмного желание защищать светлых, о котором я уже говорила.

– Наверное нет, – тихо ответил он.

– Ну вот и себя, значит, винить не надо, – кивнула я.

На этом всё, что могла сделать, я сделала. Дальше его сознание постепенно сделает всё само. Иногда убеждение – это игра «в долгую». Особенно когда пытаешься убедить душу исцелиться. Убивать гораздо быстрее. Наверное, потому что я тёмная.

Вздохнув, я вспомнила, зачем собственно сюда пришла. Сложив руки так, чтобы сила потекла особым образом и мои слова были услышаны родителями, запела в этот раз песню певицы Green Apelsin:

– «Снег ложится белым телом

По её следам ступает и ведёт сестёр

Метель ресницы гонят ветер по свету

Она зима, Мать Севера

Она голод и мор, пади на колени

Нрав холод и суров Девы Морены

Черная луна, вестница смерти

Плети Нави княжна косы сети

Смирилось и голову склонило

Заснуло в небе солнце Ярило

На колыбели накрываясь белым маревом

Мёртвой станет на время земля

Режут губы её поцелуи, онемела в ней печаль

Она никого никогда не полюбит - говорят люди

Она живая сталь

Ей вьюга, верная подруга, на руки легла как хрусталь

Она никогда никого не полюбит - говорят люди

Она живая сталь

Ветер мчится буйной птицей

Свободу ищет в море, там её найдет

А мне свобода, как мечта, только снится

Словно я в поле чистом вижу свой полёт

Холод обжигает ланиты - снегири

Я слёзы вьюге доверяю, льдом покроются они

По полю снежному Морена шла, я слышала шаги

То, что во мне хрупко и нежно, во льду бессмертном схорони

Режут губы её поцелуи, онемела в ней печаль

Она никого никогда не полюбит - говорят люди

Она живая сталь

Ей вьюга, верная подруга, на руки легла как хрусталь

Она никогда никого не полюбит - говорят люди

Она живая сталь».

Я всегда пела им, приходя сюда. И присутствие рядом ещё кого-то не могло мне помешать. Иногда меня приходил послушать местный сторож, но сегодня был не он, а человек, связанный со мной нитями общей боли – дурная связь, но зачастую не менее крепкая, нежели любовь. Допев, я бросила на него быстрый взгляд и, почему-то смутившись от того пристального внимания, с которым он смотрел на меня, зачем-то принялась оправдываться, испытав в этом острую потребность:

– Дядя говорил, мама любила петь... А папа обожал музыку... Поэтому я пою им, приходя сюда... Каждую субботу, они ведь в субботу погибли... Я сделала что-то не то?

Чувство неловкости всё усиливалось, словно я была нормальным человеком, которого можно смутить подобной мелочью. И именно оно сорвало с моих губ последний вопрос. Странно, слишком странно на меня действует этот мужчина. Словно делает меня живой.

– Нет-нет, – покачал головой мужчина, мягко улыбнувшись и смотря на меня с каким-то особенным, тоскливым, но вместе с этим каким-то родным – вот уж глупость! – теплом. – Просто... Вы очень похожи на своих родителей и одновременно с этим будто не похожи на них совсем. Не знаю, как это сочетается. Вы как будто переняли от них всё, что только можно было перенять, и при этом в вас слишком много своего собственного, ни на кого не похожего. Но когда вы запели, мне на миг показалось, что я вновь вижу рядом с собой Марину. Глупо, конечно. Простите, если невольно смутил вас.

И, будто бы сам смутившись, отвёл взгляд. Какое-то время мы просто смотрели на могилу и молчали, но при этом у обоих – я чувствовала, что и у него тоже – крепло в душе чувство, словно с каждой минутой этого молчания мы становимся друг другу всё более «своими». Наверное из-за этого чувства я и произнесла вдруг неожиданно даже для самой себя:

– Сегодня ровно девятнадцать лет с момента их гибели, помните? Хотя чего я спрашиваю, конечно же помните. А выпить опять не с кем. С дядей пить – чистый мазохизм, а одной – слишком похоже на начало алкоголизма. И так каждый год. Пойдёмте вместе по рюмке выпьем за них, как положено, раз уж столкнулись, а? Всё равно соседи ведь, в одну сторону уходить.

И эти собственные слова заставили меня окончательно убедиться, что со мной происходит что-то не то рядом с этим мужчиной. Словно бы другим человеком становлюсь. Раньше я в свою квартиру пускала только дядю, а тут вот так легко пригласила человека, которого знаю едва ли день. «Раз уж первая моя стратегия показала себя несостоятельной, ибо судьба нас зачем-то то и дело сталкивает, значит, нужно действовать от обратного,» – на ходу поменяла планы я. – «Нужно воспользоваться этими встречами и произвести на него такое впечатление, чтобы у него никогда не возникло и тени подозрений относительно меня».

Светлый удивлённо вскинулся, посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом, а потом вдруг кивнул:

– А давайте. В одиночку поминать действительно как-то некрасиво, а помянуть их в такой день надо.