Академия Слов

Глава 14. Смерть на двоих

Из ресторана я выходила в весьма смешанных чувствах. Теперь, когда Киров высказал свою просьбу, подозрения светлого не казались мне такими уж необоснованными. Конечно, я прекрасно понимала, что окажись я сама на грани разоблачения, то несомненно попыталась бы убить того, кто создаёт риск для моей жизни. Даже если бы это был светлый. И то, что я весьма бракованная тёмная, страдающая многими нетипичными для тёмной качествами, этого бы не отменило. Но оборвать жизнь светлого своими руками я бы не смогла. Вот и Киров, по всей видимости, не смог. Потому и обратился ко мне, наверное, в надежде, что моя "неправильность" в смеси с моим восхищением на грани поклонения к самому Кирову позволят мне обезопасить его столь радикальным способом. Не спорю, это не слишком честно по отношению ко мне, но всё же для него речь идёт о его жизни, а я ему, повторимся, по сути, никто. Если он не смог найти другого выхода, то не удивительно, что решил попытаться прибегнуть к моей помощи. И вот можно было бы сказать, что раз рука Кирова всё же не поднялась для самостоятельного убийства сына света, это весьма наглядный показатель того, что он нормальный, но если...

Да, теперь это "если" вовсе не казалось мне таким уж невероятным. Потому что могло быть и по-другому. Его руки действительно оказались слишком коротки, чтобы самому безопасно устранить Эдгара Викторовича, и он обратился ко мне. Если бы я согласилась, он бы сделал всё очень просто: "раскрыл" бы Министерству то, что Эдгара Викторовича убила я и выдал бы меня, как тёмную, тем самым отведя подозрения от себя. И там уже никто не стал бы слушать меня. Сейчас я признавала логичность и этого варианта, пусть и не могла до конца поверить в то, что мой светлый прав на счёт моего кумира. Ведь для здравого рассудком тёмного даже замыслить убийство светлого любым способом, как бы необходимо то ни было, невероятно сложно. И, если опасения Эдгара Викторовича на самом деле верны, то ведь выходит, что однажды, тогда, на лекции, Киров уже пытался меня подставить. Дьявол!..

Я помотала головой. От таких размышлений меня едва ли не тошнило. Я восхищалась Кировым с того момента, как вообще узнала о пробуждении. И теперь выясняется, что он вполне может оказаться злодеем, пусть это и жуть какое клишированное определение. После нашего разговора в ресторане в моей голове словно сломался какой-то блок, до этого мешавший мне даже просто всерьёз предположить, что мой кумир не идеален, и, отбросив свою предвзятость, я прекрасно понимаю, что оба предположенных мною варианта одинаково вероятны.

В растерянности я даже забыла раскрыть зонтик, не думая ни об укладке, ни о макияже. Для меня почти невозможно в условиях отсутствия угрозы для жизни. Я даже не сразу заметила, когда надо мной появился чужой зонт, а рядом пристроился какой-то человек. В некоей растерянности я подняла взгляд и тут же нацепила на лицо спокойное невозмутимое выражение лица, но было уже во-первых - поздно, а во-вторых - бессмысленно. Этот человек слишком хорошо меня знал.

- Эдгар Викторович? - удивлённо произнесла я. - Как вы здесь оказались?

С тревогой вглядевшись в моё лицо, мужчина серьёзно ответил:

- Я хотел убедиться, что ты выйдешь из этого ресторана целой, невредимой и не в наручниках.

- Пока вы живы, последнего не случится, - пожала плечами я. - Мы держим друг друга за горло. Если он расскажет, что я тёмная, то вы на пару с моим дядей вытащите меня и потопите его. И теперь он, кстати, об этом знает.

- Хм, - задумчиво свёл брови светлый. - То есть даже не будет вот этого вот "он бы никогда не причинил мне вред"?

- Я такого и не говорила никогда, - снова безразлично ответила я - на лёгкость голоса сил уже не хватало. - Напротив, я говорила, что я ему никто, а значит при необходимости он вполне может решить прикрыться мной. Мог бы. Теперь уже не решит.

- Так, - озабоченно вздохнул Эдгар. - Давай-ка мы с тобой сейчас зайдём вон в ту булочную, кивнул куда-то в сторону, - там очень вкусный кофе и твои любимые пирожки с вишней. Тебе явно надо прийти в себя.

"Ну надо же... он запомнил, какие у меня любимые пирожки," - мелькнула отстранённая мысль и почему-то стало очень тепло на душе. Он снова рядом, когда я уставшая и разбитая, и он пытается сделать так, чтобы мне стало легче. Обычно забота мне не нужна, но конкретно сейчас и конкретно от него она почему-то вызвала желание устало расплакаться и поблагодарить, позволив себе слабость. Это было странно. Мне ведь никогда не хотелось быть слабой. Неужели я уже настолько ему доверяю? Не может быть, доверять я не умею. Но сил думать об этом сейчас у меня не было. Слёз я, конечно, себе не позволила, равно как и любой другой слабости. Выдавив из себя признательную уставшую улыбку, чтобы сделать вид, что лишь устала и ничего более, раз уж убедить его, что всё в порядке, уже не выйдет, я просто молча кивнула.

Пирожки с вишней были действительно прекрасны, как и кофе. Настолько, что сделав один лишь укус я прикрыла глаза и с не малым трудом подавила в себе расслабленный стон наслаждения вкусом. Хотя дело, наверное, было не только во вкусе. Просто странным образом этот простой пирожок с обычным вкусным кофе вдруг дал мне расслабиться и заставил не исчезнуть, но отступить тревогу, сжирающую меня изнутри после разговора с Кировым. Как будто кто-то вдруг сказал: "Всё хорошо, пусть у тебя есть проблемы и есть над чем подумать, но сейчас ты в безопасности, рядом с тобой друг и пока что ничего плохого в этот момент с тобой не происходит, можно расслабиться хотя бы на какое-то время". Сказал, и я поверила.

Это, кстати, было ещё одной моей проблемой в последнее время - мне было слишком спокойно в обществе Эдгара. Будто я в абсолютной безопасности рядом с ним, где бы мы ни находились. И будто он для меня абсолютно безопасен. Такое отношение к кому-либо, тем более к тому, у кого в руках моя жизнь, было опасным, но я ничего не могла с этим поделать. А сейчас не могла об этом даже думать. Просто позволила себе действительно хоть на время расслабиться.

- Он что, даже не покормил тебя в том ресторане? - с лёгкой насмешкой подшутил Эдгар, но в его взгляде светилась заботливая тревога, и впервые в жизни меня не коробило от того, что обо мне беспокоятся.

Да, я не хотела доставлять ему тревог, но сам факт того, что кому-то не безразлично моё благополучие не вызывал не отторжение, а напротив был почти... приятен? Интересно, дело в том, что я слишком устала сейчас, или в нём самом?

- Как будто вы не знаете, какие маленькие порции во всех этих ресторанах, - отшутилась я, махнув рукой. - Считай что не поела. Да и вообще, никакое изысканное тирамису и прочий бред не сравнится с пирожками с вишней.

Эдгар Викторович усмехнулся и взгляд его немного потеплел, пусть беспокойство и не ушло.

- Вы повздорили или он сказал что-то такое, что выбило тебя из колеи? - в его голосе вновь звучала забота обо мне.

Наверное, было бы правильно рассказать ему всё, но пока что я была не готова. Слишком устала, чтобы понимать, как и что сказать так, чтобы не навлечь беду на Кирова в том случае, если он нормальный, и при этом предостеречь Эдгара.

- Н-нет, - мотнула я головой, зажмурившись, чтобы хоть немного привести мысли в порядок. Тьма Матушка, беседа с Кировым словно все силы из меня выпила! - Точнее, не совсем... - понимая, что несу какую-то сбивчивую несуразицу, открыла глаза, мило, чуть виновато улыбнулась, заглянув Эдгару в глаза и честно призналась. - Простите, я сейчас слишком устала, чтобы рассказать всё правильными словами, Эдгар Викторович. Это был... очень сложный разговор, в котором я, кажется, была на пике своих возможностей по словесным играм. Манипулировать лучшим из ныне живущих манипуляторов это моментами даже сложнее, чем упокоить толпу душ используя лишь убеждение. Но вы должны знать, о чём мы говорили, потому что это и вас касается. Так что я завтра всё расскажу, хорошо?

Да, я знаю, это было слабостью, но...

- Хорошо, - мягко, понимающе улыбнулся Эдгар, словно позволяя мне эту пресловутую недопустимую слабость, сжал поддерживающе мою руку и...

И во мне что-то сломалось. Кажется, это было моё извечное самообладание. Видимо, этот разговор с Кировым и эта безусловная поддержка со стороны того, кто столько раз меня спасал, стали последней каплей. Призраки, нечисть, капище, убийство тринадцати невиновных собственными руками, сложнейший ритуал, легенды, отсутствие достаточного количества отдыха, знание, что моя жизнь зависит от чужого молчания, та баньши, когда из-за моей неосмотрительности чуть не погибли мои друзья и я сама, постоянная ответственность за исход дела, за безопасность спящих и пробуждённых, регулярная опасность для моей жизни, определённая доля вероятности того, что тот, кого я почти боготворила, стал злом... Видимо, этого было слишком много даже для меня. Не помогли ни стальные нервы, ни природа тёмной, ни аутизм, ни ледяное сердце, ни вырабатываемый годами самоконтроль, ни то, что в моей жизни уже было множество далеко не простых периодов. И всё это время рядом со мной был именно Эдгар. Был рядом, защищал, помогал, заботился даже в мелочах...

Даже теперь вот несмотря на плохую погоду и на то, что тоже наверняка устал, ведь его работа не ограничивается учебными днями как у обычных профессоров, всё равно пошёл за мной, чтобы убедиться, что со мной всё будет в порядке и в случае чего защитить, а сейчас кормит моими любимыми пирожками, чтобы мне стало хоть чуть-чуть легче. И не осуждает за то, что я не могу сделать то, что сделать следует. Наверное, потому я и сломалась именно при нём. Пусть на время, но сломалась.

По щекам потекли усталые слёзы, но меня не хватило даже на то, чтобы попытаться их остановить или скрыть. Невольно зажав рот рукой, я сгорбилась, содрогаясь от еле слышных рыданий, и легла лбом на руку, лежавшую на столике. Никогда я ещё не чувствовала себя настолько беспомощной и слабой, чтобы не быть способной даже сдержаться на людях, но сделать я с этим ничего не могла. Всё. Всё, я закончилась. Потом я сама себя за это винить буду. Но сейчас меня не хватало ни на что. Абсолютно.

- Ох, Мира, девочка моя, - послышалось тихое, сочувствующе-поражённое со стороны Эдгара.

В следующую секунду он подсел ко мне на диванчик и... обнял. Просто обнял, поглаживая по волосам и мне вдруг стало легче. Настолько легче, что почти беззвучные рыдания окончательно прорвали "плотину". Чувство было, словно я вдруг оказалась в настолько абсолютной безопасности, что можно даже быть слабой. И понимание, что это абсолютно ничем не оправданное нелепое ощущение не помешало мне отдаться этому чувству, отбросив всё, чего привыкла придерживаться. Просто чтобы не сойти с ума окончательно, добитая переутомлением. Не сломаться навсегда.

- Как же я устала, - вырвалось из меня сиплое, отчаянное, жалобное настолько, что в любой другой момент я бы испытала к себе отвращение.

- Знаю, милая, - тихо ответил Эдгар, лишь обняв меня ещё чуть крепче и.... будто совсем не осуждая меня за мою презренную слабость. - Я знаю. Но я рядом и со мной ты можешь побыть слабой. Не бойся этого, пожалуйста.

Простые, казалось бы, слова, но я вдруг поняла кое-что - я его люблю. Той извращённой формой любви, на которую способна тёмная пробуждённая, когда нет никакой нежности или бабочек в животе. Той любовью, когда ты прекрасно знаешь, что он - тот человек, к которому ты всегда будешь суровее, чем к кому-либо. Когда знаешь, что именно этого человека ты в случае чего возненавидишь сильнее всех. И при этом твёрдо уверена, что "случая чего" не будет. Когда ты никогда не скажешь ему ни единого милого слова, не сделаешь ни единого милого поступка, не испытаешь ни толики нежности или умиления к нему просто потому, что ты не способна на это, но защищать его будешь до последнего. Когда теперь этот человек всегда будет у тебя в приоритете, будет для тебя даже важнее, чем ты сама, в разы важнее.

И даже не важно, будет ли он любить тебя в ответ. Просто теперь он для тебя важнее всего. Именно так я его полюбила и хватило нескольких его слов, чтобы я это осознала. Хватило того, что он не презрел меня за слабость, как презрела его я, чтобы я признала в себе любовь. И его вечной, простой заботы и готовности всегда и от всего защищать. Казалось бы, как мало, но для меня много и даже слишком. И к чёрту все эти красивые слова, демонстративные поступки, ухаживания... Я всегда относилась к этой мишуре пренебрежительно.

"Как изворотлива, однако, судьба," - с лёгкой усмешкой подумала я, засыпая дома в своей постели, уставшая, но просто возмутительно спокойная. На тревогу и мысли о делах всё ещё не было сил. - "Сколько красивых слов мне сказал за это время Киров, которым я восхищаюсь, а полюбила я того, кто должен быть моим врагом. Охотника на таких как я. Того, кто волен убить меня одной лишь фразой, сказанной Министру. И завтра я буду себя за это очень опрометчивое и глупое чувство ненавидеть".

***

Однако завтра я не успела ни возненавидеть себя за свою бездумную любовь, разве что поукорять себя, в спешке собираясь, ни... рассказать что-либо Эдгару. Если быть краткой, то я банально проспала. Носясь по квартире и стараясь успеть всё, что необходимо сделать до выхода, я едва ли могла о чём-то думать, а выйдя из квартиры, поняла, что торопиться нужно было куда сильнее. Первым, на что я обратила внимание - хорошо знакомая смесь запахов соли и ржавчины, отдающая металлом на языке. А потом в глаза бросилась страшная картина, от которой всё внутри меня сковало колким льдом.

Перед распахнутой дверью напротив нашей квартиры лежал... Эдгар Викторович. Лицо бледное, чуть синеватое, глаза закрыты, правая рука прижата к истекающему кровью левому боку, а чуткие губы едва шевелятся и лишь острый слух тёмной позволил мне разобрать, что он шепчет целительские формулировки. То, что эти формулировки ему не помогают, было понятно и дураку. Сквозь шум в ушах пробился испуганно-поражённый вскрик Эльвиры. Мне тоже хотелось кричать, но крик застыл на языке, как сердце в груди, и с губ сорвалось лишь поражённое:

- Эдгар Викторович...

Оцепенение длилось лишь мгновение. Мозг заработал очень резко, так резко, что на долю секунды потемнело в глазах, и быстрее, чем когда-либо. Страха за жизнь Эдгара, охватившего меня в первые мгновения, я больше не чувствовала. Это не было спокойствием, что дарит Тьма, ибо даже ей не под силу заглушить страх за любимого человека. Это было то, о чём я говорила, говоря, что быть таким аутистом, как я, это иногда хорошо. Твой страх, даже самый сильный, всегда быстро проходит, оттесняемый разумом. В смерти для умирающего нет ничего страшного, даже если он этого не понимает. Когда мы боимся, что кто-то умрёт, мы боимся за себя, боимся той боли и того одиночества, что принесёт смерть человека. Сейчас я за себя больше не боялась. Важнее меня было дело - спасти Эдгара любой для себя ценой. Этот мир очень многое потеряет, если мой светлый умрёт.

Сердце, казалось, не билось вовсе, но зато и не мешало мозгу делать свою работу. Пробежав те три шага, что нас разделяли, я рухнула перед ним на колени и приложила скрещенные ладони к солнечному сплетению мужчины - энергетическому центру любого человеческого тела. В целительстве я никогда не была сильна, но сейчас диагностическая формулировка сработала безупречно.

- Ножевая, - раздался рядом голос Виры. Поразительно твёрдый и спокойный голос для светлой, которая увидела подобное. Тьма, как же хорошо, что она у меня неправильная! - Я с таким уже сталкивалась, когда папа и мама подрались по пьяни. Очень глубокая ножевая рана.

- И нож был смазан ядом, - с поражающим даже меня саму спокойствием ответила я, вглядываясь в лицо уже утратившему сознание светлому и принимая одно очень простое и безумное вместе с тем решение. - Ядом, который уже слишком далеко проник в кровь.

- Нам его не спасти, - почти шёпотом ответила Вира, глядя на меня с болью, отчаянием и... сочувствием, словно понимала, что для меня значит потерять Эдгара. - Мы ничего не можем сделать, чтобы он жил.

Она была права. Почти. Был один способ, о котором знают лишь единицы. Древние языки всегда сильнее современных, их слова набирались сил веками, их придумывали, когда люди ещё были сильны, но использовать их для заклинаний и формулировок могут лишь самые могущественные слововязы. К ним я спокойно могла себя определить. Однако для этого помимо огромной магической силы требовался поражающий уровень контроля над ней, чем я никогда не могла похвастаться. Вот только знали бы вы, как мне сейчас было всё равно на это! Я не имела права не попробовать. Санскрит, один из древнейших языков, позволял "Поединок со Смертью". Перетянуть чужую гибель на себя, вызвать саму Смерть на дуэль, где единственное оружие у обеих сторон — это воля. И либо победить, либо умереть, но спасти человека.

Об этом способе знали лишь единицы, так как в Академии мы изучали древние языки лишь в качестве теории - можем говорить на них, но воспользоваться даже самой слабой формулировкой способны лишь единицы. И воспользоваться этим способом могут лишь тёмные, ибо из смертных только детям Тьмы подвластна смерть, и светлые, ибо только детям Света из смертных подвластна чистая материя жизни. Мне об этом способе рассказал дядя, взяв твёрдое обещание никогда его не использовать. Сейчас я об этом обещании даже не вспомнила.

- Можем, - тихо, но твёрдо ответила я. - Точнее, я могу.

Судя по всему Вира тоже откуда-то знала, о чём я говорю, так как посмотрев мне в глаза мигом всё поняла и почти умоляюще произнесла:

- Нет, Бель, нет. Это слишком рискованно, - видя, что не испугала меня, попробовала зайти с другой стороны. - Если ты смертельно погибнешь он себе этого не простит, - почему-то от этой необходимой сейчас тавтологии меня чуть не пробило на нервный смех. - Давай... Давай лучше я? Мне хватит сил.

Я знала, что она снова права. Мою смерть Эдгар себе не простит так же, как не простил себе гибели моих родителей. Однако позволить Эльвире рисковать собой? Ни за что! Моя жизнь куда менее важна, чем жизни Виры и Эдгара.

- Не говори ерунды, - строго отрезала я. - Нужно перетащить его к нам в квартиру. Хотя бы в коридор, чтобы спящие ничего нечаянно не увидели. Быстро, каждое мгновение на счету!

Эдгар оказался на диво тяжёлым. Пара минут, и светлый заливает своей кровью уже наш пол. Вира возится с аптечкой в поисках бинтов, а я сосредотачиваюсь как только могу. Сложив руки в одну из самых малоизвестных и в то же время могущественных мудр, мудру Грани, усиливавшую любую формулировку, связанную с делами жизни и смерти, вновь положила руки на солнечное сплетение мужчины. Медлить было нельзя, грудь мужчины едва приподнималась. Он почти не дышал.

- Тавака атман - мадия анта, - выдохнула я.

Тело вспыхнуло болью. Ощущение было таким, словно мне по венам вместо крови пустили жидкий огонь. Смерть приняла вызов, но всё ещё давала мне шанс отступить. Вот только тёмные не делают шагов назад.

- Тавака атман - мадия анта, - упрямо повторила я. "Твоя жизнь - моя смерть". - Тавака атман - мадия анта! Тавака атман - мадия анта... Тавака... атман... - ...мадия... анта... Тавака атман - мадия анта!!!...

Голос от невыносимой боли срывался то на хрипы, то на крик, но для того, чтобы сломить упрямство тёмного, нужно что-то большее, чем боль. Краем сознания заметила, что Вира рядом возится с перевязкой, но не стала зацикливаться на этом. Вся моя концентрация сейчас уходила на удержание огромного потока силы, идущего через слова по рукам, а вся воля - на дуэль. Можно было бы сделать проще - отдать ей себя вместо Эдгара. Умереть я не боялась, напротив, мне было интересно, что там - за гранью. А тут такой прекрасный шанс красиво умереть. Однако я знала, что в таком случае Эдгару будет слишком больно и допустить этого не могла.

Не знаю, сколько времени прошло к тому моменту, когда Смерть начала сдавать позиции - минута, час, вечность?.. От боли я уже плохо соображала. Не осталось уже даже мыслей о Эдгаре, я помнила и знала лишь одно - я должна победить. Зачем? Уже не помнила. Кого? Даже это понимание периодически терялось. Голоса своего я не слышала, всё заглушал шум крови в голове. Осознавала лишь, что что-то говорю. Силы иссякали. Нет, не личная сила, её ещё было в избытке. Как я уже говорила, я могущественна. Сила воли. Я была очень близка к тому, чтобы сдаться. Однако силы воспрянули, когда я почувствовала, что Смерть тоже слабеет. Мне оставалось совсем немного, чуть-чуть сильнее надавать, прогнуть железной волей неумолимую реальность, сломать её и... Да! Боль схлынула волной. Смерть признала поражение.

Осознание реальности пришло постепенно, но ненадолго. "Я победила саму Смерть," - мелькнула в голове отстранённая мысль. Широко распахнутые в удивлении и страхе за меня любимые глаза были последним, что я увидела перед тем, как тело начало крениться куда-то в бок.